– А я не созрел для самоубийства, – возразил доктор Кизевич. – И потом, мне нужны эти деньги.

Если наркоз может убить пациента, значит, будем резать без наркоза. Как долго будет действовать ваш препарат?

Ольга Дмитриевна потерла лоб, мучительно пытаясь собраться с мыслями. Стены операционной давили на нее, стесняя дыхание, словно ее заживо похоронили. Гладко выбритая физиономия доктора Кизевича плавала у нее перед глазами, как наполненный водородом резиновый шар.

– Час, – сказала она, слыша собственный голос как бы со стороны. – Два часа… Сутки.., я не знаю!

У него неадекватная реакция, суточной дозы ему хватает на два-три часа… Не знаю.

– Но вы ручаетесь за час? – напористо спросил доктор Кизевич, подаваясь вперед. – Хотя бы за час?

– Да. Нет… Не знаю!

– Черт возьми, коллега, – сказал Кизевич, – я вижу, что от вас не много толка. Впрочем, выбирать не приходится. Я надеюсь только, что вы не упадете в обморок в самый ответственный момент.

– Я врач «скорой помощи», – оскорбленным тоном ответила Ольга Дмитриевна.

– Никогда бы не подумал, – проворчал доктор Кизевич, направляясь к умывальнику. – Скажите, чтобы подавали пациента.

Вскоре бесчувственное тело Михаила Бакланова уже лежало на столе. Место Ольги Дмитриевны было в изголовье, и она вздрогнула, встретившись взглядом с осмысленными, полными безмолвной тоски глазами пациента, который не мог не только шевелиться, но даже стонать. Доктор Кизевич возился у столика с инструментами, тихо насвистывая под белой хирургической маской и позвякивая никелированным металлом.

– Погодите, – борясь с новым приступом, сказала она. – Мы должны рискнуть.., должны дать ему наркоз.

Болевой шок убьет его наверняка. Он в сознании.

– Вы уверены? – обернувшись через плечо, недовольно спросил доктор Кизевич. Бледное лицо Ольги Дмитриевны выглядело убедительнее любых слов, и он вздохнул. – Ладно. Раз так, дадим наркоз.

Ольга Дмитриевна снова прерывисто вздохнула и огляделась по сторонам, словно ожидая подсказки. Но в обшитом светлыми сосновыми досками просторном помещении не было никого, кроме нее самой, доктора Кизевича, молчаливой операционной сестры и пациента, который, разумеется, имел собственное мнение по поводу происходивших здесь событий, но высказать его, увы, не мог. Он лежал, вытянувшись во весь рост, на застеленном прочной полиэтиленовой пленкой бильярдном столе барона и, не мигая, смотрел прямо в линзы установленной над операционным полем переносной бестеневой лампы. Справа у стены размещалась стойка с киями и полочка, на которой хранились шары. За приоткрытой дверью в глубине помещения звонко капала вода. Оттуда тянуло влажным теплом и банными запахами – там была сауна.

– Закройте дверь, сестра, – потребовал доктор Кизевич, и белое привидение безмолвно отправилось выполнять его распоряжение. – Ну что ж, коллега, – бодро сказал хирург, когда дверь была закрыта, – приступим, пожалуй. Давайте наркоз.

Ольга Дмитриевна без нужды поправила на лице белую хирургическую маску и заметила, что у нее сильно дрожат руки. Плохо, подумала она. Очень непрофессионально. Будет жалко, если парень умрет.

Такой сильный, красивый мальчик…

– Шевелитесь, коллега! – прикрикнул на нее доктор Кизевич. – Мечтать о принце на белом иноходце будете потом. У меня на сегодня запланировано еще три операции, так что я не намерен торчать здесь до второго пришествия. Давайте больному наркоз!

– Больному? – переспросила Ольга Дмитриевна.

«Господи, – подумала она, – да что я здесь делаю? Что это мы собираемся сотворить? Неужели весь этот кошмар придумала я? Быть этого не может. Надо же, как интересно: не может, а есть. Вот и я так же; не могу, но буду. Буду давать наркоз, следить за пульсом» и выхаживать его после операции тоже, наверное, буду. Буду получать за это деньги и тратить их на красивые, удобные и очень дорогие вещи, каких этот мальчишка, наверное, даже не видел и уже никогда не увидит по моей милости…"

– Да что с вами, черт возьми?! – окончательно выйдя из себя, гаркнул доктор Кизевич. – Если не можете, уступите место сестре и проваливайте на все четыре стороны. Как-нибудь обойдемся без вас. Конечно, шансов выжить ваш уход этому парню не прибавит.

Только решайте поскорее, не стойте столбом! Чертова истеричка, – уже вполголоса добавил он.

– Простите, доктор, – взяв себя в руки, сказала Ольга Дмитриевна. – Да, конечно… Сейчас… Ну вот, я уже готова.

– Слава тебе, Гос-с-с… – сказал доктор Кизевич, и тут в коридоре раздался какой-то глухой шум.

Доктор Кизевич негодующе вскинул руки в тонких хирургических перчатках и повернул голову, прислушиваясь.

Ольга Дмитриевна тоже напрягла слух и пришла к выводу, что шум доносился, пожалуй, все-таки не из коридора, а с лестницы, которая вела из подвала особняка наверх, в жилые помещения барона. Шум был странный: похоже, на лестнице дрались, нанося друг другу тяжелые удары, сладострастно хэкая, вскрикивая, невнятно ругаясь и дробно скатываясь вниз по крутым ступенькам.

– Черт знает что, – возмущенно сказал хирург. – Это какой-то сумасшедший дом! Перепились они там все на радостях, что ли? Так ведь радоваться как будто нечему…

Его гневная тирада была прервана резким звуком, больше всего напоминавшим выстрел. Ольга Дмитриевна вздрогнула, а бесстрастное изваяние в одежде медицинской сестры позволило себе неторопливо повернуть голову и вопросительно посмотреть на своего шефа.

– Странно, – сказал Кизевич. – Очень странно…

Сестра, заприте-ка дверь на задвижку! Похоже, что операцию действительно придется отложить. А впрочем, к черту! Каждый должен заниматься своим делом. Это я не вам, сестра, это я себе. Заприте, заприте дверь, не хватало мне еще пьяных варваров в операционной… Наркоз, коллега!

В коридоре снова раздался глухой шум борьбы, потом что-то с огромной силой ударило в дверь, которая открывалась наружу. От этого удара дверная филенка треснула.

Что-то с шорохом сползло по двери на пол, потом послышался звук, который получается, когда по цементному полу волоком тащат мешок с картошкой, и дверь распахнулась в тот самый момент, когда рука сестры прикоснулась к задвижке.

На пороге возник высокий и широкоплечий мужчина лет пятидесяти, одетый в джинсы и светлую рубашку с короткими рукавами, высоко открывавшими мускулистые загорелые руки.

Рубашка на правой половине его груди была слегка забрызгана чем-то красным, как будто мужчина невзначай испачкался, заправляя авторучку. Кроме этих брызг, ничто в облике незваного гостя не указывало на то, что он только что принимал живейшее участие в драке, но Ольга Дмитриевна не сомневалась, что драка была вызвана именно его визитом, поскольку никогда прежде не встречала этого человека среди приближенных цыганского барона.

– Что это значит, черт возьми?! – возмутился доктор Кизевич, который не был посвящен в местные тонкости и решил, по всей видимости, что имеет дело с пьяным охранником. – Вы что, не видите, что здесь больной? Вон отсюда! Не-мед-лен-но!

Этот взрыв эмоций не вызвал у незнакомца никакой реакции. Он быстро окинул помещение цепким взглядом прищуренных глаз, удовлетворенно шевельнул усами, отодвинул в сторону стоявшую на дороге операционную сестру, словно та была табуреткой или, в крайнем случае, манекеном в одежде медсестры, и двинулся к импровизированному операционному столу странной, одновременно скользящей и пружинистой походкой крупного хищника. Его поведение подтвердило самые худшие предположения Ольги Дмитриевны: похоже было, что у безымянного Баклана наконец отыскался родственник. Она поспешно отступила в сторону, жалея о том, что не умеет проходить сквозь стены.

Доктор Кизевич никак не мог уразуметь, что происходит. Как всякий хирург – ив особенности высокооплачиваемый, – он привык к тому, что в операционной все его распоряжения выполняются беспрекословно.

Бесцеремонное вторжение септического незнакомца в святая святых возмутило его до глубины души, и он бросился наперерез наглецу, по-петушиному выпятив грудь и привычно держа немного на отлете обтянутые стерильными перчатками руки.