Глава четвёртая БЫЧКИ В ТОМАТЕ

– Хлопцы! Завтракать!

Монтажники подходят к раздаче и недовольно крутят носами.

– Опять бычки в томате?

– И чай, – добавляет Митрич. – Чаечку не попьешь – не поработаешь.

– Разве это пища для рабочего человека? – жалуется Колька Снегирев.

Снегирев вытащил из банки бычка и поднял его над головой. Схваченная за голову двумя пальцами рыбка, казалось, вот-вот запищит от боли и попросит пощады. Яркие капли томата, радужно поблескивая на солнце, скатывались в жухлую траву, создавая видимость слез. Монтажники, хмурясь, смотрели на рыбьи страдания и вполне разделяли слова Лохматого:

– …Что ж это получается? Одним, значит, погулять хочется (кивок в сторону палатки Скрипичкиной), а другим страдать приходится. Почему опять консервы на завтрак! Чтоб они провалились, чертовы бычки!

Митрич пытается отделаться шуткой и тут же экспромтом выдает поэтическую продукцию:

– Ах, вам нужны бифштексы и лангеты,

Иль, может быть, пожарские котлеты?

Ну нет, мой друг, любителю-поэту ,

сказать спасибо нужно и за это!

– Целуй руку, раб божий Николай, – и Митрич протягивает Снегиреву свою великанскую длань, покрытую колечками рыжеватых волос. Ручка у Волкова – есть на что посмотреть!

Снегирев, безнадежно махнув рукой («что, дескать, с ним разговаривать»), отходит в сторону, а вместо него в разговор вступает Олег Синельников:

– А Жозефина где?! Дрыхнет?

По такому вступлению сразу становится яс¬но, что Синельников тоже не является поклонником бычков в томате.

– Фу ты, нельзя же так грубо, – морщится Митрич, – ты же, можно сказать, наш духовный отец , комсомольский бог… Ты. же золотой парень. Но Синельников не замечает тонкой лести, он настроен воинственно и собирается переходить в наступление. Мартьянов видит это и приходит на помощь другу.

– Ей что-то сегодня нездоровится, в бок стреляет и прочее…

Волков благодарно смотрит на Игоря, но тот отводит глаза, и в сердце Митрича сразу же поселяется беспокойство. «Что это Мартьянов засмущался? Что он делал так долго возле палатки? Уж не пытается ли он приударить за Скрипичкиной? Почему вдруг он взялся ее защищать?» Целый рой мыслей закружился в голове Волкова. И, не находя ответа на свои вопросы, Митрич помрачнел. Перемена в его настроении произошла так быстро, что это было замечено всеми, а Олег Синельников решил, что эта перемена является прямым результатом его гнев¬ной, полной убийственного сарказма речи. Олегу даже стало немного жаль Митрича, жаль, что тот принимает все так близко к сердцу, но что поделаешь, такая уж работа секретарская – резать правду-матку в глаза.

Митрич больше не пытается шутить, он молча берет черпак и разливает кипяток по чашкам. Разливает и думает: «Из-за кого приходится выслушивать нотации?! Из-за какой-то поварихи приходится терпеть. И что в ней хорошего? Ничего. Ишь ты, как за нее Игорь заступается – больна. Знаем мы ее болезни. Вот уж- придет сюда – я ей задам, на этот раз она меня не проведет».

Думает так Митрич и вздыхает. А вздыхает потому, что отлично знает: ничего он не скажет Скрипичкиной. Не скажет он «этой Светке» ни слова. И все потому, что она ему нравится. Нравится, и все. И ничего с этим не поделаешь.

Завтрак продолжается.

Лукьяненко с Синельниковым получают банку консервов на двоих, наливают в кружки кипяток и тут же, у котла, садятся завтракать.

Лукьяненко зол, как сто тысяч чертей, получивших по пятнадцать суток за мелкое хулиганство. Он всегда злится, когда недоспит, переспит и когда голодный. А от такого завтрака разве будет хорошее настроение?! Мухи и те бы злились, если их кормить бычками в томате. Когда Жора злится, лучше его не задевать. Пошипит, пошипит и перестанет.

Но Олег Синельников не хочет считаться с Жориными привычками и, слегка подтолкнув того, с ехидством спрашивает:

– Что, Жоржик, завтрак не нравится? У папочки лучше был?

Нижняя губа у Лукьяненко презрительно вытягивается вперед, и он тоном человека, две недели не видевшего пищи, отвечает:

– Я молчу. Я человек подневольный. Я каторгу отбываю. Мне и томатные бычки – роскошь. А вот вы…

– Ты о себе заботься, – перебивает его Синельников.

– О себе, о себе, – передразнивает Лукьянеико Олега, – что мне о себе заботиться! Я и так знаю, что меня задумали приморить здесь.

Перевоспитать не можете, так голодом задумали взять. Да?

– Как же, – моментально отзывается Синельников, – тебя приморишь! Ты за это время, что мы здесь, во какую физиономию наел.

– М-м-м … После сытного завтрака отдохнуь надо!

– Что ты сказал ?!.

– Я сказал – поработаем после завтрака, – и Лукьяненко демонстративно зевнул, – о-ре-ву-ар, пойду надену ботинки.

– Давай, сейчас выезжаем.

Уехали ребята. На стоянке осталось двое: больная повариха (так, по крайней мере, нас информировал Мартьянов) да Волков, ставший поваром на сегодняшний день.

© Copyright: Михаил Лезинский, 2007

Свидетельство о публикации №2709040011

Список читателей Версия для печати Заявить о нарушении правил

Рецензии

Написать рецензию

Я впала в детство) Папа, офицером, получал в пайке и консервы. Камбала в томате 2шт. и обе – МОИ!!! Я у папы была любимицей) А здесь в магазинах нет, а слюньки текут)

Ирина Январская 05.09.2007 13:13 • [Заявить о нарушении правил]

Добавить замечания

"Я впала в детство "…

По-моему , вам ещё рановато , мадам ! А мне – поздно! Хотя меня , как сосущего трёхмесячника , тянет к сиське – маразм крепчает …

Глава пятая МИТРИЧ, МАРТЬЯНОВ, СКРИПИЧКИНА И ДРУГИЕ

Долго смотрит Митрич вслед уходящей машине и приступает к работе только тогда, когда машина исчезает за горизонтом. Машина исчезает, а Митрич начинает наполнять котлы водой.

Плюнуть бы сейчас на эти котлы- да приняться за свою работу! Но обед варить тоже надо – не сидеть же ребятам весь день на консервах. Эх, Светка, Светка!

«А может, она и вправду заболела?! Может, и не обманывал Игорь? – обожгла Митрича тревожная мысль. – Ну, конечно, больна: чего ради Игорь будет ее оправдывать?»

И Волкову стало стыдно оттого, что он мог хоть на минуту усомниться в друге. Не мог Мартьянов полюбить Скрипичкину. Такие, как Светлаыа, не по душе Игорю. Игорю нравятся девушки серьезные, начитанные, с которыми можно не только целоваться, но и, например, поспорить о литературе и искусстве.

Волков знал это точно – не первый же день он знает Мартьянова. Митрич знал о Мартьянове такие подробности, каких не знал никто. Волков знал, что Мартьянов переписывается с Наташей Скворцовой, их бывшей одноклассницей, девушкой необыкновенно умной.

Наташа окончила университет – факультет журналистики, но в газете ей не пришлось долго работать. Она тяжело заболела, и

послегрипповые осложнения то и дело .привязывают ее к постели. Сейчас Наташа живет в Ленинграде.

Мартьянов часто получает от нее письма. Длинные и очень подробные. Читая их, никогда не подумаешь, что автор их слабый, больной человек. Игорь любил читать и перечитывать Наташины письма, но была ли любовь между ними, этого Митрич не знал. Игорь всегда отшучивался и намекал на родство душ.

Волков и Мартьянов родились в один год и в одном дворе. Они вместе росли, вместе дрались, учились в одной школе и в одном классе И даже одновременно влюбились в свою учительницу математики.

У математички был певучий голос, девичья коса и голубые глаза. Звали ее Марина Ильинична. Муж Марины Ильиничны работал тут же в школе преподавателем физики, и ребята страшно ревновали к нему свою Ильиничну. От любви девятиклассник Волков стал говорить стихами, и самое первое стихотворение он посвятил, конечно, ей. Стихотворение понравилось Марине Ильиничне, она отозвалась о нем очень лестно и добавила, что у Волкова талант несомненный, и если он хорошо усвоит математику, то в дальнейшем он может рассчитывать на признание широкого читателя.