Сергей исчез за старыми яблонями.

– На улицу! Быстрей! Лови его! – охранники с грохотом побежали вниз.

Режиссер трясущимися пальцами достал сигарету и принялся нервно раскуривать. Видеоинженер спрятался в угол за вешалку, на которой висела тонкая ветровка. Он дрожал, молитвенно сжав перед грудью руки, и в мыслях обещал Богу, клялся, что больше никогда не будет связываться с этой дрянью – порно, каких бы денег ему ни сулили.

Охранники бежали за Дорогиным. Сергей развернулся, медленно поднял пистолет, прицелился и выстрелил. Один из охранников схватился за ногу и упал, уткнувшись лицом в траву. Двое других тут же спрятались.

Сергей перемахнул через кирпичный забор и побежал на горку к лесной опушке. По нему еще дважды стреляли, но что за стрельба в темноте из пистолета по бегущему? Сергей вскочил в машину и, не зажигая огней, помчался по проселку. Машину подбрасывало на корнях старых деревьев, Муму буквально прилип к ветровому стеклу. В машине он был уверен, она не подведет. Дорога резко повернула, и Сергей бампером зацепил дерево.

– Будь ты неладна!

Через десять минут его машина уже была на трассе. В кармане куртки лежал маленький альбом.

Начальника охраны отыскали сразу же, как только перевязали одного из подстреленных. Начальник матерился, проклиная и себя, и своих нерадивых помощников. Больше всех был расстроен Роман Сагалович: все, над чем он работал, было уничтожено – кассеты испорчены, лазерные диски сломаны.

– Я ни при чем, – повторял он сам себе, как заклинание. – Охрана проморгала, вот с них пусть и спрашивает. А я ни при чем.

Глава 16

Бандит, хладнокровно расправившийся с Сильвестром, обладатель шикарных длинных волос, стянутых на затылке в хвост, предпочитал, чтобы его никто не называл настоящим именем. Привилегией называть его Тимуром пользовался, пожалуй, один Гаспаров. Люди же, совершавшие под его началом преступления, даже не знали его имени. Он никогда не представлялся.

Тимур обладал редким свойством – ни одна из кличек к нему не прилипала. Как его только ни пытались называть за глаза в окружении Гаспарова! Пробовали окрестить и Жокеем за длинный, почти конский хвост блестящих здоровых волос, и Ювелиром за пристрастие к бриллиантам. Обращались к нему, используя расплывчатое «вы» или «ты». «Если подручные не знают моего имени, значит, и не произнесут его в неподходящий момент», – справедливо рассуждал Тимур.

Ему не нравилась шумиха, поднятая вокруг имени Белкиной. На его взгляд, проще всего было бы ликвидировать журналистку, сделать так, чтобы потом и тела не нашли. Пропал человек, а кто его знает, куда он подевался? Но у Гаспарова имелся свой взгляд на проблему исчезновения Варвары. Белкина одновременно являлась и его врагом, и его невольным союзником как лучшая журналистка «Свободных новостей плюс».

Немного экзотический вид Тимура забавлял Гаспарова, привыкшего к строгой одежде и простым прическами. Для него человек с экзотической внешностью, выполняющий деликатные поручения, был чем-то вроде дорогой безделушки, редкой, а потому ценной. Тимуру он прощал многое из того, чего не простил бы другим. Тот умел держать ситуацию под контролем.

Двоих бандитов, охранявших Белкину, следовало время от времени проверял, приезжая без предупреждения, – тогда люди стараются быть в форме, не расслабляются.

Тимур подъехал к дому в дачном поселке днем, ни от кого не таясь. Машину оставил прямо на узком подъезде, наглухо загородив его. Долго тут задерживаться он не собирался. Мужчины выглядели вполне отдохнувшими – так, словно не дело делали, а прохлаждались на курорте. На столе, вынесенном на лужайку перед домом, виднелись помидоры, огурцы, зелень – все, чем можно было поживиться в дачном поселке.

Тимур обычно никому не подавал руки. Не сделал он исключения и на этот раз.

– Как дела? – сухо спросил он, неодобрительно глядя на застольное изобилие.

– Отлично, – проговорил чернорубашечник, заталкивая в рот целый помидор.

Тимуру показалось, что тот даже не жевал овощ, а проглотил его целиком.

– Вы о нас зря беспокоитесь, с голоду здесь не умрем, – электрик зачерпнул суповой ложкой разогретую прямо в консервной банке тушенку.

– Что, мародерствуете? – Тимур взял огурец и сочно захрустел им.

Огурец был даже немного теплый, нагретый на солнце, но удивительно свежий, минут десять тому назад сорванный с грядки, а потому вкусный.

– Нет, – покачал головой электрик, – нам неприятности ни к чему, все тут растет.

– Она не буянит? Электрик скупо усмехнулся:

– Самый спокойный экземпляр, какие мне только встречались. Не плачет, не кричит, головой о стенку не бьется. Одна только напасть – заставляет свежую прессу ей доставлять. Газеты для нее что наркотик, без них не может – в депрессию впадает.

Тимур двинулся к дому. Ему хотелось самому убедиться, что все в порядке. Чернорубашечник отодвинул бочку с бензином, освободив люк.

– Свет внизу горит? – спросил Тимур.

– Яркий, специально лампочку менять пришлось. Журналистка попросила, читать ей темно.

Тимур задернул плотную занавеску на единственном окне и только тогда разрешил чернорубашечнику поднять люк.

– Смотри, не выпускай ее сейчас наверх.

– Она ленивая, лежит, без надобности даже пальцем шевелить не станет.

– Не расслабляйся и не теряй бдительности. Она баба прыткая, как все журналюги. Чуть что, заговорит тебе зубы, и сам в подвале вместо нее окажешься.

Белкина, услышав наверху шаги и голоса, устроилась поудобнее на импровизированном ложе, поправила прическу. Она тщательно выдерживала выбранную линию поведения – делать вид, будто ей все нипочем, как Братец Кролик из любимой Варварой в детстве сказки, которому Терновый куст – дом родной.

Если тюремщики будут находиться на расслабоне, возможно, что-то и обломится. А если нет, то лучше поддерживать с ними почти приятельские отношения, чем непрестанно ругаться и скандалить. Яркая лампочка резала глаза, из-за сильного света провал люка казался абсолютно черным, словно был затянут черным бархатом.

– Я никого в гости не приглашала, – лениво бросила Белкина, на секунду отрываясь от газеты.

Тимур знаком показал своим людям, что выдавать его присутствие не стоит. Он присел на корточки, разглядывая Варвару.

– У вас, ребята, новый парнишка объявился? – небрежно сказала она, почувствовав присутствие чужого. – Или смена прибыла? Может, арестовывать вас пришли?

– И не надейся, – сказал чернорубашечник.

– Пользуйтесь случаем, пока я здесь. Могу помочь набросать пару политических манифестов и воззваний, у меня это хорошо получается, к тому же абсолютно бесплатно.

Тимур не мог понять, притворяется Белкина беззаботной или ее на самом деле тяжело чем-нибудь пронять. Ему не часто приходилось наблюдать журналистов вблизи, у этой профессии для Тимура существовал ореол таинственности и великолепия.

– Ого! – сказала Белкина, прикладывая ладонь ко лбу, будто что-то могла рассмотреть в темноте распахнутого люка. – К вам начальник приехал? Если приехали для того, чтобы поинтересоваться, есть ли у меня жалобы, то их у меня нет, кроме одной – поскорее бы на свободу. Привычка дурная, – принялась объяснять Белкина невидимому собеседнику, – не могу писать в стол, не могу писать, если никто меня не подгоняет. Никакой определенности! Журналист, не знающий, в какой номер газеты попадет его статья, не может писать просто так – в пространство. Вы в самом деле начальник, самый главный террорист? Никто еще не высказал желания поменяться со мной местами? Неужели в нашей стране не найдется мужественного человека, который способен стать заложником ради освобождения известной журналистки?

– Я же говорил, с ней все в порядке, – прошептал чернорубашечник. – Она из тех баб, которые даже погруженные в концентрированную серную кислоту чувствуют себя великолепно.

– Понятно, – тихо ответил Тимур. Его бы больше устроила Белкина с покрасневшими от непрерывного плача глазами.