Так как мне нечего было делать до утра, я уселся с копией «Марджори Морнингстар», которую одолжил мне Мори. Вполне возможно, это была та самая книжка, что давным-давно читала Прис. Я листал эту гадость не ради удовольствия, а чтоб поглубже нырнуть в ту бездну, имя которой «душа Прис».
Утром я встал рано, помылся-побрился, съел легкий завтрак и отправился в аэропорт Буаз.
Глава 13
Если вам захочется узнать, как бы выглядел Сан-Франциско, не будь там землетрясений и пожаров, отправляйтесь прямиком в Сиэтл. Это старый портовый город на холмах. Открытые всем ветрам, похожие на каньоны улицы. Никаких ультрамодных, бетонных монстров, кроме разве что здания публичной библиотеки. В трущобной части города — лишь булыжник и красный кирпич. Трущобы тянутся на многие мили, там полно крыс и прочих прелестей. Центр пестреет вывесками сытеньких торговых кварталов. В деловой части вздымаются к небу громады старинных отелей. Когда ветер дует с Канады, из иллюминатора приземляющегося самолета вы мельком видите настоящие горы. Это пугающее зрелище.
Из аэропорта до собственно Сиэтла я добирался на старом лимузине, благо это стоило всего лишь пять долларов. Женщина-водитель особо не утруждала машину, и мы ползли милю за милей, пока наконец не добрались до отеля «Олимп». Он в точности такой же, как любой другой хороший отель в большом городе, с аркадами магазинов в нижнем этаже. Тут вам на выбор полный набор услуг, которые должны быть в отеле, а обслуживание выше всяких похвал. Практически вы находитесь в собственном темном, освещенном зеленым светом мирке, среди ковров и старинного полированного дерева, бесконечно длинных коридоров, снующих вверх-вниз лифтов. Вас окружает прилично одетая публика, занятая, в основном, пустопорожней болтовней. Плюс ненавязчивая забота горничных.
В комнате я включил радио — как раз передавали хорошую музыку. Послушать приятную мелодию всяко лучше, чем торчать перед телевизором. Я глянул в окно, на улицу далеко внизу, отрегулировал вентиляцию и отопление, снял ботинки и немного походил по ковру, что устилал пол. Потом открыл чемоданчик и начал раскладывать вещи. Всего час назад я был в Буаз, а сейчас уже нахожусь на Западном побережье, почти у канадской границы. Я попал из одного большого города в другой без необходимости помирать со скуки, проезжая глубинку. Ничего не могло быть для меня приятнее.
Отличить хороший отель можно по одному верному признаку: когда вам что-нибудь срочно понадобится, проворный бой-прислуга, входя в номер, никогда не пялится на вас. Взгляд его всегда обращен сквозь и вдаль. Вы становитесь невидимкой, а это как раз то, чего вы хотите. Тем более если вы в одних трусах или без оных — вас просто-напросто не заметят. Прислугабой проскальзывает в номер тихонечко, оставляет вашу выглаженную рубашку или поднос с едой, газету или выпивку. Вы суете ему чаевые, он издает некое благодарственное урчание и испаряется. Такие манеры сделали бы честь японцу, ведь именно у япошек не принято глазеть на людей. Это, конечно, здорово! Такое ощущение, будто в номер вообще никто не заходил. Так, мышка поскреблась, ветерок занавески тронул. У вас возникает ни с чем не сравнимое чувство, что номер и весь отель всецело принадлежит вам и только вам, даже если и наткнетесь пару раз на уборщицу в холле. Прислуга настолько уважает ваше уединение, что иногда это кажется просто сверхъестественным.
Конечно, всему хорошему когда-нибудь наступает конец. В том смысле, что не пора ли выписать чек. За удовольствия надо платить. Это обойдется вам в пятьдесят монет, вместо двадцати. Но не верьте, если вам скажут, что такая жизнь не стоит этих денег. Какой-нибудь тип на грани психического срыва может прийти в себя всего лишь за несколько дней, пожив в настоящем первоклассном отеле, где готовы суетиться перед клиентом двадцать пять часов в сутки. Уж вы мне поверьте.
В отеле я пока провел всего лишь пару часов, но так и не перестал удивляться, отчего необходимость совершить путешествие приводила меня в такое возбуждение дома. Я чувствовал себя сейчас так, словно был в честно заработанном отпуске. К тому же я мог вообще не выползать на улицу. Обедать, плескаться под душем в ванной, читать газету, покупать всякую дребедень в магазинах отеля, пока у меня не иссякнут деньги.
И, несмотря на это, я приехал по делу. Вот что было тяжело — покинуть отель, вылезти на открытые всем ветрам улицы и ковылять вдоль тротуаров. Вот когда приходит боль. Ты вновь в мире, где никто не откроет тебе дверь. Ты стоишь на перекрестке, вместе с другими, такими же, как ты, ожидая, пока зажжется зеленый свет. Ты опять становишься заурядным серым индивидом, потенциальной жертвой большого города. Это — вновь и вновь повторяющаяся разновидность родовой травмы, но в конце концов ты можешь удрать обратно в отель, как только обстряпаешь все делишки.
А еще, пользуясь телефоном, ты можешь вообще не выходить из отеля, чтобы где-нибудь подсуетиться. Таким путем ты сделаешь все, что сможешь: инстинкт подсказывает тебе поступать именно так. На самом деле ты пытаешься скорее заставить людей прийти и увидеться с тобой там, в номере, чем где-то еще.
Тем не менее на этот раз мой вопрос невозможно было решить в пределах отеля: я не стал даже тратить энергию на попытки. Просто-напросто провел остаток дня в номере, а с наступлением вечера спустился в бар, потом в один из ресторанных залов, после чего прогулялся мимо аркад и по вестибюлю. Я слонялся без дела, но мне не надо было выходить наружу, в холодную, промозглую ночь.
Все это время мой 38 калибр оттягивал внутренний карман пиджака.
Однако странная все же штука — подпольная командировка. Возможно, я смогу все проделать легально, если Линкольн найдет путь, как вырвать Прис из лап Берроуза. Но в глубине души мне нравилась эта поездка в Сиэтл со стволом в чемоданчике, а сейчас вот — в кармане пиджака. Мне нравилось чувство одиночества, нравилось ощущение, что я здесь не знаю никого, кто мог бы пойти со мной к Берроузу и помочь мне. Это очень похоже на сюжет старого телевизионного спектакля в стиле «вестерна». Я всего лишь «скиталец в стране чужой».
Хлебнув в баре горячительного, я вернулся обратно в номер, включил телик и плюхнулся на кровать. Где-то уже заполночь заказал себе горячий кофе. Я был на седьмом небе. Если только полоса наслаждения сможет долго продолжаться.
«Завтра утром схожу, повидаюсь с Берроузом. Надо завязывать. Но только не сейчас».
А потом, — было уже около полтретьего ночи и я собирался завалиться дрыхнуть — мне ударило в репу: «Почему бы не позвонить Берроузу прямо сейчас? Разбудить, как гестапо? Не сообщать, где нахожусь, а просто брякнуть СЭМ, Я ИДУ! Запугать его по-настоящему. Он ведь, гад, сразу сообразит, как близко от него раздается мой голос в трубке, что я где-то рядом».
Четко!
Я опрокинул пару-тройку рюмок: черт, их ведь было то ли шесть, то ли семь… Набрал номер и сказал телефонистке:
— Соедините меня с Сэмом К. Берроузом, номера я не знаю. Поскольку телефонистка тоже из обслуги отеля, она так и сделала.
Сейчас я слышал, как звонит Сэмов телефон. Пока шли гудки, то репетировал предстоящий наезд:
— Верни Прис обратно. Я ее ненавижу, но она принадлежит нам. Она — сама жизнь, мы так решили.
Телефон все звонил и звонил: очевидно, никого не было дома или же никто не хотел подниматься с постели и брать трубку. Наконец я повесил свою.
«Надо же взрослому человеку попасть в такую хреновую ситуацию», — сказал я себе, бесцельно слоняясь по комнате. Как мог некто вроде Прис стать для нас воплощением самой жизни? Мы что, опупели, что ли? Да, не от нас зависела эта собачья жизнь: не мы это придумали. Или все-таки мы?
И так далее, и тому подобное… Я должен провести несколько часов, бродя по комнате, не допуская в башку ничего, кроме таких вот идиотских рассуждений. Я пришел в ужас. Это что-то вроде гриппа, разновидность, нарушающая метаболизм мозга, когда ты уже одной ногой в гробу. Мне казалось, что я полностью потерял контакт с нормальной, здоровой действительностью, даже с той, которая окружала меня в отеле: я забыл о круглосуточном обслуживании в номерах, об аркадах магазинов, о барах и ресторанах. Я лишь изредка тупо глазел в окно на огни ночного города. Это своего рода форма умирания, потеря контакта с окружающей средой.