«Преследование евреев в наших городах – это ужасное явление. Власти не везде вмешиваются с такой же энергией как в Гамбурге; в Гейдельберге серьезные обвинения предъявлены директору Пфистеру; в Карлсруэ почтенные горожане подхватили клич «Хеп! Хеп!» Сходство этих антиеврейских проявлений доказывает, что ошибаются те, кто видит в нашей раздробленности препятствие для всеобщего народного движения. Следует признать единство немцев в проявляемом ими чувстве. Однако эта антиеврейская буря могла бы предшествовать событиям, которые бы обеспечили им полное равенство в правах благодаря народному [подъему]. Следует посоветовать евреям активно вступить в либеральный лагерь; до настоящего времени их скорее рассматривали как сторонников тех, кто обладает властью… »

И опять некоторые просвещенные евреи пытаются исправлять и образовывать своих братьев: беспорядки 1819 года побудили Ганса и его друзей основать «Общество за культуру и науку евреев». Но напрасно они во все возрастающем количестве вели активную борьбу в рядах либерального или прогрессистского лагеря, новые антиеврейские волнения произошли в Германии в 1830, 1834, 1844 и 1848 годах.

Третья часть

РАСИСТСКАЯ РЕАКЦИЯ

I. РАСИСТСКАЯ РЕАКЦИЯ

Пока евреи жили в рамках режима исключений, то по всем законам теологии их рассматривали как полноправных представителей человеческой природы; проклятие, тяготевшее над ними, с точки зрения христианской антропологии было лишь искуплением. Но когда они достигли эмансипации и смогли свободно влиться в большое буржуазное общество, то в терминах новой так называемой научной антропологии это проклятие стало трактоваться как биологическое отличие или биологическая неполноценность, а презираемая каста превратилась в неполноценную расу, как если бы круглый знак или коническая шляпа прошлого отныне были впечатаны, «интериоризированы» в их плоть, как если бы чувствительность Запада не могла обойтись без уверенности в отличиях, которые, после того как видимые знаки, идентифицирующие евреев, исчезли, превратились в невидимую сущность.

Итак, необходимо рассмотреть теоретические основы современного антисемитизма – страсти, которая пренебрегает теологией и ищет свое оправдание в науке. В этой связи прежде всего необходимо бросить взгляд на основные источники «арийского мифа», который в прошлом был предметом обучения в школах и составлял часть интеллектуального багажа образованных людей XIX века.

В каких условиях Европа Эрнеста Ренана и Рихарда Вагнера сделала фантастический выбор в пользу индийской генеалогии? До наступления эпохи научного знания традиции европейских народов соответствовали учению церкви, которая несмотря на некоторую неопределенность в этом вопросе тем не менее приписывала европейцам не вполне четкое «еврейское» происхождение в том смысле, что следовало возводить род человеческий к первоначальной паре – Адаму и Еве, а также отводила ивриту роль всеобщего первоначального языка. Колыбель человеческого рода неизменно помещалась на древнем Востоке, поблизости от Иудеи, там, где когда-то находился райский сад, а также где Ной и три его сына смогли ступить на землю после потопа, т. е. к югу от Кавказа. Обычно считалось, что европейцы произошли от Иафета: так, через образ всеобщего прародителя Адама или Сима, старшего из сыновей Ноя, «еврей» также получал свою древнюю онтогенетическую роль «отца»,

Новый миф об ариях предполагал, и на это следует обратить особое внимание, утрату этого качества, и в этом отношении он также фиксирует или символизирует свержение церковного ига, конец «эпохи веры». Как заметил один современник, «можно сказать, что иудаизм потерял в почитании то, что евреи выиграли в политической свободе» (М. Capefigue, Histoire philosophique des Juifs, Paris, 1833, p. 13.). Более того, новая эра, эпоха знания, вначале прошла через этап деизма; характерно, что идея Индии как колыбели «естественной религии», иначе говоря, рода человеческого, распространилась во второй половине XVIII века даже до открытия родства между европейскими языками и санскритом. К тому же этот факт уже неоднократно отмечался в прошлом, но время еще не пришло, и это открытие вновь погружалось в забвение. Совсем иначе случилось, когда англичанин Уильям Джонс написал в своих «Азиатских исследованиях» о структурном сходстве, которое имелось между санскритом, греческим, латинским, «готским» и «кельтским»; при этом он полагал, что индийскому языку следует приписать примат превосходства, поскольку он обладает «удивительной структурой, более совершенной, чем греческий язык, более богатой, чем латинский, и более изысканной, чем каждый из них». Философия того времени положительно отнеслась к этому рассуждению, которое было развито основателями немецкой индологии братьями Шлегелями. Б 1805 году Фридрих Шлегель писал, что индийский язык «более древний, чем греческий и латинский языки, не говоря о немецком и персидском…». Он добавлял: «Индийский язык отличается глубиной, ясностью, спокойствием и философским направлением». Шлегель также предполагал, что индийский язык был «самым древним из развитых языков», а следовательно, самым близким «к первоначальному языку, из которого произошли все остальные». В том же труде («Исследование по языку и философии индийцев») он предложил термин «арии» для обозначения непобедимых завоевателей, спустившихся с Гималаев, чтобы колонизовать и цивилизовать Европу. Август Вильгельм Шлегель, опираясь на идеи Лейбница о пользе филологии для изучения происхождения народов, также занимался вопросом «о происхождении индусов» и провозгласил превосходство их языка над семитскими языками. В ту же эпоху философ Шеллинг подверг критике недостатки Священного писания, которое, по его мнению, не выдерживало сравнения «в собственно религиозном отношении» со священными книгами индийцев. Столетие спустя исследователь теории Гобино писал: «то было своего рода опьянением, современная цивилизация поверила, что она нашла фамильные ценные бумаги, утраченные много столетий назад, и таким образом родилась арийская теория…" (Ernest Seilliere, Le compte de Gobineau et l'aryanisme historique, Paris, 1903.).

Братья Шлегели и Шеллинг в основном ограничивались еще рамками филологии и философии, и Фридрих Шлегель, так же как до него Гердер, отказывался распространять понятие «расы» на человеческий род, тогда как Шеллинг предлагал использовать его для «деградировавших» неевропейских рас. Но в течение той же первой декады ХIХ века другой немецкий филолог, Й. Хр. Аделунг, опираясь на таких географов, как Паллас, Паув и Циммерман, открыто включил антропологию в свою научную дисциплину, и его комментарии позволяют особенно четко проследить, каким образом на начальном этапе «арийский миф» складывался по образцу «библейского мифа», одновременно стремясь дистанцироваться от него.

В предисловии к своему очерку сравнительной грамматики, знаменитому «Митридату», Аделунг констатирует, что во все времена Азия считалась колыбелью рода человеческого. Но о какой части Азии идет речь? Следует принять во внимание общее мнение ученых, согласно которому «первоначальный народ» мог сложиться только на вершинах гор, откуда воды потопа отступили в первую очередь. Основываясь на этом, Аделунг определяет точное место: речь может идти только о Кашмире, о котором известно, что в нем имеется все великолепие райского сада, как оно описано Моисеем, «все, что только может представить самое развитое воображение как идеал для блаженства всех чувств». Итак, наш автор делает пространное сравнение между райским садом и Кашмиром, к чему он добавляет следующее доказательство: «Даже люди там более совершенны, чем во всех остальных частях Азии; у них полностью отсутствуют монгольские и татарские черты, свойственные тибетцам и китайцам, они обладают самыми прекрасными европейскими формами, а также превосходят всех азиатов интеллектом и духовными качествами». Затем он переходит к истории первой человеческой пары и ее потомства, как он это себе представляет. Из сказанного выше ясно, что Аделунг остается верным христианской антропологии, с которой он расходится только в одном важном пункте: «первоначальная пара» – это больше не библейская пара Адама и Евы, их место жительства было перенесено с Ближнего Востока в Индию, они говорят на арийском языке (само это понятие тогда еще отсутствовало) и «имеют европейские формы».