Наконец мы отчалили. В день, когда небо было раскаленным, как наковальня, маленькие темнокожие жители Мелуххи поставили паруса, сели на весла, и мы вышли в море, держа путь на север.
Груз корабля состоял из древесины разных сортов из их собственных краев, которую они привязали на палубе в разных местах для придания кораблю устойчивости. Они взяли также сундуки с золотыми слитками, гребни и статуэтки из слоновой кости, драгоценные камни. Капитан сказал, что плавал по этому пути пятьдесят раз, и хотел бы еще пятьдесят раз проплыть по нему, прежде чем умрет. Я просил его рассказать мне о землях, которые лежали между нашими землями и Мелуххой. Я хотел знать все: какие берега, что на них растет, чем занимаются жители и тысячи разных вещей, но он только пожимал плечами и отвечал:
— А что в этом интересного? Мир везде один и тот же.
Мне стало жаль его, когда я услышал такое.
Среди этих мелуххианцев я себя чувствовал великаном. Я давно уже привык к тому, что на голову выше окружающих меня людей, уроженцев наших земель, но в этом плавании я увидел, что матросы корабля едва доходили мне до пупка, прыгая вокруг меня, словно мартышки. Клянусь Энлилем, я казался им каким-то чудовищем. Но они не выказывали ни страха, ни почтения: я для них был чем-то вроде варварской диковинки. Я представлял себе, как они будут развлекать своих земляков: «Хотите верьте хотите нет, но у нас в пути из Дильмуна в Эриду был пассажир ростом со слона. И глуп, как слон, честное слово! И ступал он по-слоновьи: нам все время приходилось быть настороже, чтобы не попасться ему под ноги. А то бы он нас растоптал и не заметил, как это сделал!» И впрямь я чувствовал себя неотесанной деревенщиной, такими ловкими и маленькими они были по сравнению со мной. В свою защиту хочу сказать, что и корабль был построен для людей меньшего роста, чем я. Не моя вина, что по этому кораблю мне приходилось передвигаться чуть ли не на четвереньках, согнувшись и прижимая руки к бокам.
Солнце было добела раскалено, и безоблачное небо было к нам беспощадно. Ветра почти не было. Но эти мореходы столь искусны, что заставляли свой корабль двигаться в безветренную погоду. Я с восхищением смотрел на них. Они работали столь слаженно, словно у них был единый разум на всех. Каждый выполнял свое дело так, что не нужны были никакие команды. Они быстро и молча работали в иссушающей жаре. Если бы они попросили меня выполнить какую-нибудь работу, я б ее сделал, но они меня оставили в покое, словно догадываясь, что я царь! Они, по-моему, нелюбопытный народ. Но работяги они отменные.
В сумерках, когда наступало время ужина, они несмело приглашали и меня присоединиться к ним. Каждый вечер они ели варево из мяса или рыбы такого огненного вкуса, что мне казалось, я обожгу себе губы. А еще они ели какую-то кашу, отдававшую кислым молоком. Поев, они пели: очень странная музыка, их голоса тянули какую-то извилистую мелодию, похожую на след змеи. Я был рад тому, что существовал отдельно от них, погруженный в себя, потому что я устал и мне было над чем поразмыслить. Снова и снова я нащупывал жемчужину Стань-Молодым и часто думал об Уруке и о том, что меня там ждет.
В конце концов показались долгожданные берега. Мы вошли в дельту реки и поплыли вверх к тому месту, где река разделяется. Вот тут текла Идигна, уходя вправо, а наша великая река Буранунну, уходила влево широким потоком. Я возблагодарил Энлиля. Я еще не был дома, но ветер, который ласкал мои ноздри, вчера еще пронесся над моим родным городом, и одного этого было достаточно, чтобы так обрадовать меня.
Чуть погодя мы стали у пристани великого священного города Эриду. Тут я попрощался с капитаном корабля и сошел на берег. Дальше я не мог ехать на этом корабле, потому что следующим портом захода был Ур. Мне нельзя было попадать туда в роли одинокого путника. Во-первых в Уре меня бы узнали. Если бы я ступил туда ногой, не имея армии за спиной, не видать мне было бы Урука.
И в Эриду меня тоже знали. Я и трех минут не пробыл на берегу, а уже видел бегающие удивленные глаза и указующие на меня пальцы, услышал шепот благоговения и ужаса: «Гильгамеш! Гильгамеш!» Так оно и должно было быть. Я много раз бывал в Эриду на осенних обрядах, которые следуют сразу же за Священным Браком. Однако сейчас была не осень, и я прибыл без своей свиты. Неудивительно, что они показывали пальцами и удивленно перешептывались.
Это самый старый город в мире, Эриду. Мы считаем, что это первый из пяти городов, существовавших до Потопа. Хотя во мне уже не было прежней веры в старые предания, какая была во мне до того, как я посетил Зиусудру. Энки — главный бог этих земель, и у него власть над пресными водами, которые под землей. Его главный храм — в этом городе, а под храмом — главное обиталище бога. Так говорят в народе. И это правда: начни копать где угодно возле Эриду, и везде наткнешься на свежую пресную воду. Эриду лежит несколько в стороне от Буранунну, но связан с рекой каналами и хорошо проходимыми лагунами, поэтому он такой же порт, как и приречные города. Однако его местоположение не совсем удачно, поскольку пустыня подходит почти к самым городским стенам, и мне кажется, что в один прекрасный день дюны просто засыплют его. Они, должно быть, тоже этого боятся. Не только храмы, а и весь город построен на высоком помосте. Вокруг Эриду много камня, который и использовали строители. Стена помоста очень массивна и облицована песчаником, а ступеньки, ведущие на помост, сделаны из больших глыб отполированного мрамора. Можно позавидовать тому, сколько камня возле этого города, как много можно из него построить, не то что мы, вынужденные строить только из глины и грязи.
Купцы Урука очень давно завели торговый дом в Эриду, поблизости от храма Энки. Это их общее достояние, где они могут взять кредиты друг у друга, привести свои торговые книги в порядок, посплетничать и поговорить о спросе на товары — да мало ли что нужно торговцам в чужом городе. Именно туда пошел я прямо с корабля, не обращая внимания на шепот и вытянутые в мою сторону пальцы: «Гильгамеш! Гильгамеш!» Когда я вошел в торговый зал, там было три человека, занятых работой. При виде меня они повскакали с мест, заахали и побледнели, словно сам Энлиль вошел к ним. Потом они пали на колени, отдавая мне знаки почтения, как подобает перед лицом царя. Они воздевали к небу руки и качали головами, как безумные. Прошло немало времени, прежде чем от них можно было что-то добиться.
— Ты жив, о царь, — беспрерывно причитали они.
— Да, — ответил я. — А кто говорит обратное?
Они осторожно переглянулись. Наконец самый старший из них сказал:
— Кто-то в храме говорил, что ты ушел в дикую пустыню от горя, когда умер Энкиду, твой брат, и что тебя пожрали львы…
— Или нет, тебя унесли демоны, — сказал другой, — демоны, что появились из песчаного смерча…
— Птицу Имдугуд видели на крышах, она кричала пять дней подряд, а это дурное предзнаменование… — объявил третий.
— Двухголового теленка нашли на пастбищах… Они пожертвовали его Убшуккинакку…
— А еще, в Святилище Судеб…
— А еще был зеленый туман вокруг луны, а это…
Я вмешался в их бесконечное бормотание:
— Подождите! В каком храме объявили меня мертвым?
— В храме богини, о царь!
Я улыбнулся. Ну разумеется. Это было неудивительно.
Я тихо сказал:
— Понимаю. Сама Инанна сказала народу печальную весть?
Они кивнули. Они казались еще более обеспокоенными.
Я подумал об Инанне, об ее ненависти ко мне, о ее жажде власти, о том, как хладнокровно она отправила царя Думузи на тот свет, когда он больше не подходил ее замыслам. Я знал, что мой уход из Урука был для нее как дар богов, и я сказал себе, что совершил глупость из глупостей: убежал из города в поисках жизни вечной, в то время как меня ждали неотложные задачи в этой жизни. Как, должно быть, она хохотала, когда ей донесли, что я тайком убежал из города! Как она упивалась каждым проходящим днем, когда я все не возвращался, и никто не знал, где я! Я сказал: