Когда предложили задавать вопросы, Хельге Хауген немедленно вскочил:

— Но ведь в Аньедалене был еще и захват заложника, не так ли?

Стандаль слегка помедлил, подбирая слова, и ответил:

— Обвинение в покушении на личную свободу более не выдвигается. Многое указывает на то, что эта девочка с соседнего хутора находилась с ним добровольно.

— А существует ли для нее угроза обвинения в соучастии?

— На сегодняшний день нет, — твердо сказал Стандаль. — Однако, как уже было сказано, следствие продолжается.

Полицейский уполномоченный добавил:

— На данный момент нет ни единого основания для выдвижения обвинения против девушки. По предварительным данным, когда она оказалась с ним в горах, она вообще ничего не знала о том, что произошло на хуторе Либакк.

Я посмотрел на Йенса Лангеланда. Его лицо ничего не выражало, но я догадывался, чего ему стоит эта сдержанность. Мне очень хотелось поднять руку, получить слово и спросить: «А правда, что эта девушка созналась в убийстве?» — и увидеть реакцию журналистов, да и высокопоставленных господ за столом. Но я быстро подавил в себе это желание. В этом зале было несколько человек, которые относились ко мне по-дружески, и такая выходка нашим отношениям здорово бы помешала.

Вопросы из зала быстро иссякли, и пресс-конференция закончилась. Пара репортеров с радио и телевидения задали полицейскому чину привычные дополнительные вопросы, после чего все разошлись.

Лангеланд ждал меня в вестибюле. Я отвел его в уголок.

— У меня есть новости для вас, Лангеланд.

— Отлично. Мне сейчас нужна любая информация, которую только можно раздобыть.

— Вчера из одного источника я узнал, что, судя по всему, Клаус Либакк располагал огромной суммой денег. Навар от контрабанды спиртного, который, естественно, никогда ни на одном банковском счете не светился.

Он скептически посмотрел на меня:

— Что, аж с тысяча девятьсот семьдесят третьего года? Как же ему удалось хранить их все это время? И сколько могло остаться к сегодняшнему дню, как вы считаете?

— Не знаю… Может быть, он держал их, думая, что ему придется бежать. Но это еще не все. Слушайте. Глава всего предприятия, занимавшегося контрабандой спиртного, по сообщениям того же источника, не кто иной, как Свейн Скарнес!

Он недоверчиво посмотрел на меня:

— Был Свейн Скарнес, если выражаться точнее?

— Да.

Я вкратце пересказал то, что накануне вечером мне поведал Харальд Дале, и следил, как брови адвоката поднимались все выше и выше. И уж конечно не от восхищения. А когда я перешел к роли, которую сыграл в этой истории Терье Хаммерстен, то наконец понял, почему он пришел в такое состояние.

— Черт возьми, Веум! Если все это правда, то Вибекке на самом деле не должна была попасть в тюрьму. Сама мысль об этом ужасна. Теперь в любом случае я просто обязан, вернувшись в Осло, серьезно с ней поговорить.

— Это обязательно. Но это только одна сторона дела. Теперь полиция будет обязана допросить Хаммерстена.

— Да, я им уже об этом сообщил, — раздраженно сказал Лангеланд, — но они слишком увлечены полученными результатами экспертиз.

— А вы сами их видели?

Он мрачно посмотрел на меня:

— Да. И даже после беглого ознакомления, должен сказать… выглядит все не слишком хорошо для нас.

— Что вы хотите этим сказать?

— Во-первых, отпечатки пальцев на оружии. Только его. И частицы порохового нагара у него на руках

— Конечно, мы же знаем, что он стрелял из винтовки, когда убегал от полиции.

— Да, и этот факт мы, конечно, используем. Разумеется. Но далее… Следы его обуви на месте преступления, прямо в лужах крови на полу. И остатки этой крови у него на обуви. И Кари, и Клаус убиты из этого оружия. Следов взлома нет. Мало того, даже запасной ключ, который висел у них в шкафу в прихожей, находится на своем месте. Ключ Яна Эгиля найден при нем. К тому же Силье отказалась от своих слов. Но! — Он поднял вверх указательный палец. — Ее показания по поводу того, что произошло в последние выходные — и особенно в понедельник — чрезвычайно расплывчаты.

— А информация о возможном изнасиловании ее Клаусом Либакком?

— Информация!.. Теперь она заявляет, что это она тоже выдумала, с той же целью, что и признание в убийстве. И ее медицинское освидетельствование говорит о том же, несмотря на то что она сама вовсе не… virgo intacta, как это принято называть у медиков.

— Да, я уже знаю, что ее сексуальный дебют давно состоялся.

— И честно говоря, я не уверен, что история о том, как ее изнасиловал дядя, пойдет на пользу Яну Эгилю. Поскольку они были влюблены друг в друга, это было бы для него четким мотивом для убийства.

— Тут вы совершенно правы. Что же нам делать?

— Я буду настаивать, чтобы полицейские вызвали и допросили Терье Хаммерстена. Я буду требовать подтверждения его алиби на вечер воскресенья, а полиция справится с этим лучше, чем я или вы, Веум. Так что с этого и начнем. Больше никаких идей у меня пока нет.

— Когда состоится заключение под стражу?

— Как мне сообщили, в половине четвертого.

— К процедуре будут допущены посторонние, я, например?

— Не было речи о том, что она будет совершена «при закрытых дверях». Но журналистам запрещено фотографировать. Так что, если хотите увидеть, чем все закончится, лучше явиться туда самому. — Он взглянул на часы. — Ну, мне пора к Яну Эгилю. Потом нам с ним тоже не разрешат видеться.

Мы расстались, и он быстро исчез во внутренних коридорах отделения полиции. Выйдя из здания, Я увидел Ойгунн Бротет, направлявшуюся к Лангебруа. Я двинулся следом и догнал ее на другом берегу реки. Заметив, что я с ней поровнялся, она кисло-сладко улыбнулась. Я же сразу перешел к делу:

— Уже уходите?

— Нет еще. — Она закатила глаза.

— Послушайте… У нас с вами два варианта действия, фрекен Бротет.

— Фру.

— Тем более. Я могу навестить Силье и ее приемных родителей самостоятельно или составить компанию вам. Что вы предпочтете?

— Или я устрою так, что вас арестует полиция.

— Помилуйте, за что?

Она не ответила, мы поднялись в Аньедален, туда, где стояли наши машины. Через некоторое время мы практически одновременно припарковались во дворе Альмелида и вышли из автомобилей.

38

Хутор Альмелид был хорошо ухожен: тщательно убранный двор, аккуратный жилой дом. Стены гостиной, где мы расположились, были выбелены и украшены фотографиями — семейные снимки, вид на хутор с высоты птичьего полета и классический пейзаж: фьорд, освещенный низким солнцем, и сверкающая гладь моря.

В комнату я вошел первым — Силье мне кивнула, а потом принялась выискивать беспокойными глазами Ойгунн Бротет, как утопающий ищет, за что ухватиться.

Клара Альмелид поставила на стол белый кофейный сервиз: чашки и блюдца с розовыми цветочками и золотой полоской по краям. За десять минут она притащила кофе, вазочку с печеньем, нарезала солодовый хлебец с золотым домашним маслом и настоящий козий сыр. Она была маленькая, шустрая, старательная, в руках у нее все так и горело. Своими быстрыми глазками она успевала следить за всем — и в гостиной, и на кухне.

Силье молча сидела за маленьким столиком у окна. Ойгунн Бротет заняла место возле нее на скамеечке и тихим голосом рассказывала о том, что объявили на пресс-конференции.

У меня впервые появилась возможность без спешки разглядеть эту девочку. На ней были узкие потрепанные джинсы, темно-синий пуловер, а вокруг шеи — косынка в мелкий цветочек. Темно-русые волосы собраны в конский хвост. Я попытался сообразить, похожа ли она на Труде Твейтен, но не заметил особого сходства: может, что-то общее в посадке головы, вот, пожалуй, и все.

Снаружи распахнулась и с грохотом захлопнулась калитка. Клара Альмелид поспешила во двор, где объяснила супругу, что происходит. Он что-то пробубнил в ответ. Они пошли к дому, и вскоре дверь перед ними распахнулась.