Аделина положила ногу на ногу. Чуткий к нуждам клиентов бармен тут же подошел к ней.

— Нет ли у вас апельсинового сока? — спросила она у него.

— Есть. Сейчас.

Она встала и последовала за ним, и села за стойку. Бармен нырнул в угол, к холодильнику, выволок здоровенный контейнер, и плеснул из него в стакан. Незаметно, между делом, он включил телевизор, висящий над стойкой. По московскому каналу передавали новости. Молодая, плотно накрашенная дикторша заканчивала читать вслух комментарий к аресту отца Аделины. Затем показали спонтанную демонстрацию у Смольного, стихийные лидеры которой не требовали немедленного освобождения из-под ареста главы Тепедии, но просто красноречиво возмущались беззаконием, для чего и прибыли в рабочее время к этому зданию. Потом дикторша коротко сообщила об аварии в Новгородской Области, оставившей большинство жителей без электричества. После чего последовали рекламы туристического агентства, банка, и средства для полоскания рта, которое очень успешно боролось с бактериями, вызывающими парадантос (показали пятнадцатисекундный мультфильм с симфонической музыкой на эту тему). Снова новости — интервью с известной русской теннисисткой, говорящей с легким английским акцентом и живущей во Флориде. Теннисистка была симпатичная и очень мило щебетала о чем-то девичьем, о каких-то своих устремлениях вне тенниса.

— Курите? — спросила Аделину незаметно подошедшая и усевшаяся на соседний стул Амалия.

— Нет.

— Не возражаете?

— Нисколько.

Аделина снова стала слушать, как болтает теннисистка.

— Симпатичная девушка, — сказала она. — Глаза такие невинные. Смешная.

— Это у нее маскировка такая, — заверила ее Амалия, затягиваясь едким дымом. — Себе на уме барышня, своего не упустит. Миллионный контракт давеча отхватила, будет рекламировать наручные часы.

— Ну, подумаешь контракт, — Аделина пожала плечом. — Всем спортсменам такие контракты дают.

— Сняли ее в такой специальной позе, как в порножурналах обычно снимают, призывная такая поза, — продолжала, морща армянский нос, Амалия. — Расклеят на стенах домов, как она там лежит, в этих часах. С бизнесменами путается все время.

— Ну, не надо так, вы ведь ее не знаете совсем, зачем же так зло, — возразила Аделина.

— Почему же, знаю неплохо. — Амалия пустила три кольца, а сквозь них струйку дыма. — Это моя дочь.

Такие ревеляции среди бела дня — ошарашивают даже если тебе все равно.

— Вот как? — нашлась наконец Аделина.

Приглядевшись к экранному изображению, она обнаружила в блондинистой девчушке явные армянские черты. И, да, сходство.

— А как же вы… в разных странах…

— Профессии у нас разные, — объяснила Амалия. — Теннисистам хорошо платят в Америке. А фокусники больше ценятся в России. Русские люди любят фокусы, это очень старая традиция, тысячелетняя. На всех распространяется, и на малых, и на великих, и на политиков. Если, например, Россия в чем-то участвует, все знают — без фокусов не обойдется.

— Это в фигуральном смысле?

— Нет, в прямом.

— А в Америке фокусы менее популярны?

— На десятом или одиннадцатом месте. Впрочем, я точно не помню.

— А как же Копперфилд?

— Копперфилд не фокусник, — наставительно объяснила Амалия, и в руках у нее появилась неизвестно откуда взявшаяся мурлыкающая кошка, серая с белыми пятнами на лапах, похожими на спортивные носки. — Копперфилд — шарлатан и мещанский угодник. Как все последователи Худини.

— Гудини?

— Худини.

Кошка спрыгнула с колен Амалии и побежала в вестибюль по каким-то своим нуждам. Бармен переключил канал на новгородский и убавил звук. Лицо дамы, берущей интервью у какого-то деятеля в галстуке, показалось Аделине знакомым.

— Эту женщину я где-то видела, — сказала она.

— Какую? — Амалия глянула на экран. — А, это Люська. Труворова нынешняя жена.

— А, понятно, — Аделина кивнула. — Пристроил жену на телевидение?

— Нет, женился на ведущей. Очевидно из соображений престижа. Некрасов-то все публику развлекает, — задумчиво добавила Амалия. — Уши все развесили, даже священник. Надо бы узнать, как зовут священника, а то как-то неудобно. Не знаете?

— Нет…

Амалия соскочила со стула и подошла к священнику.

— Доброе утро. Как вас зовут?

— Доброе утро, — он повернулся к ней всем телом и посмотрел неодобрительно. Остальные замолчали и тоже посмотрели на Амалию. Некрасов слегка побледнел и даже чуть отвернулся. — Отец Михаил меня зовут. Что это вы, дочь моя, отдельно от всех? Присоединяйтесь.

Амалия улыбнулась, повела головой, повернулась изящно, и ушла обратно к стойке, прищелкнув пальцами. Все посмотрели ей вслед, а когда отвернулись, чтобы обменяться недоуменными взглядами, перед Некрасовым на столе лежала алая роза.

— Приветствую вас, друзья мои! — Трувор Демичев прошел через бар, на ходу подцепив лишний стул. За Демичевым плелся с большой сумкой из толстого пластика, до краев наполненной яблоками, внук Бабы Светы (мастерицы орлеанских салатов) Федька. — Ну вот мы все и вместе. Почти. Доброе утро. Позвольте мне сказать, что я рад вас всех здесь видеть. Очень, очень рад.

Я беззаботна и шаловлива, подумала Аделина.

— Я схожу за Славкой, — сказала Марианна, поднимаясь. — Заспался совсем Славка. Здравствуй, малыш, — по-учительски обратилась она к Федьке. — Какие у тебя красивые яблоки, наверное очень вкусные, — с фальшивым энтузиазмом добавила она, улыбаясь, обнажая асимметричные коронки.

Федька ничего не ответил.

— Посидите с нами, Марианна Евдокимовна, — попросил Демичев. — Славка еще придет, он знает дорогу. Милн, старина, как поживаешь? Спал хорошо?

Милн улыбнулся и кивнул. Они через стол пожали друг другу руки.

— К неграм подход особый, и уважение особое, — объяснил он остальным. — Если вы приходите в смешанную компанию, здороваться следует сперва с негром. Это характеризует вас, как воспитанного и либерального человека. Это прогрессивно.

Эдуард поманил Федьку и поставил его рядом с собой.

— Я есть хочу, — сообщил Федька, доверявший Эдуарду.

Эдуард кивнул, быстро намазал кусок поджаренного хлеба маслом, и протянул Федьке. Федька тут же стал поедать хлеб, чавкая и роняя крошки священнику на колени. Аделина посмотрела на Федьку неодобрительно.

— Отец Михаил, — продолжал тем временем здороваться Демичев. — Наше вам.

Священник любезно наклонил голову.

— Девушка симпатичная. Я давеча не спросил, как вас зовут. Уж вы меня извините.

Симпатичная девушка проигнорировала завуалированное приглашение назваться. Аделина вообще не любила косвенность и недосказанность. Демичев добродушно спросил напрямик,

— Так как же вас зовут?

— Аделина Александровна.

— Очень приятно, очень. Здравствуй еще раз, Амалия. Как спал, Некрасов?

— Хорошо, — мрачно сказал Некрасов, косясь на Амалию.

— А вы, значит, раньше командира встали, — Демичев улыбнулся Эдуарду. — Командир отсыпается.

Милн бросил Эдуарду быстрый взгляд, и Эдуард ничего не ответил — спокойно смотрел на Демичева, коему мог запросто, если очень нужно, тут же свернуть шею. Милн прав, решил Эдуард. Сперва надо разобраться, что тут к чему.

— Вадим мне сказал, что Герштейн нам не подходит, — обратился Демичев к Некрасову, — и вместо Герштейна он обещал привезти Пушкина.

— Левку, что ли? — Некрасов попытался развеселиться, но у него не вышло. — Он тут наговорит всем…

Тут в бар вошел историк Кудрявцев. Вид у историка был очень несчастный. Бледен был Кудрявцев и телом слаб.

— Славка! — обрадовалась Марианна.

Он махнул ей, и остальным, рукой, и подошел к Демичеву, улыбаясь застенчиво и болезненно.

— Ну, проснулся! — пробаритонил Демичев, вставая и делая жест, будто хотел одной рукой обнять Кудрявцева. — Садись… Черт, стульев мало. Возьми вон стул, от того столика, видишь?

— Сошло иденное, — сказал Кудрявцев шепотом.

— А?

— Иденное сошло, — сказал Кудрявцев, пытаясь повысить голос. — Студился я. Осип.