Трудное это было время, зато в каждый вылет мы вкладывали всю свою злость и не уходили от цели до тех пор, пока не убеждались, что от нее ничего не осталось.

А однажды произошло чрезвычайное происшествие. Я не подчинился команде и получил страшный разнос перед строем полка.

Впрочем, об этом стоит рассказать подробнее.

…Вылет на штурмовку опорного пункта противника начался неудачно. Бывают такие вылеты — то одно не ладится, то другое, и ничего сделать нельзя.

Уже на старте обнаружилась неисправность машины командира эскадрильи капитана Буданова. В воздух поднялись без него. Группу повел заместитель комэска старший лейтенант Соловьев.

Подлетаем к аэродрому, на котором базируются истребители. Должна взлететь четверка «яков», она будет сопровождать нас в полете.

Но что это? Делаем над аэродромом круг, а истребители не поднимаются! Делаем второй, третий, четвертый — никого! В чем дело?..

Покружив над аэродромом, Соловьев развернул самолет и пошел домой. Группа последовала за ним. Только мы с моим ведомым немного приотстали.

Решение Соловьева вызвало во мне бурю протеста. Формально он, конечно, прав: нам не дали обещанных истребителей прикрытия, и мы возвращаемся на свой аэродром. Но прав ли он по существу? Ведь задание не выполнено, опорный пункт противника продолжает сдерживать успешное наступление наземных войск, гибнут наши люди… Мы и так — в силу большой удаленности от линии фронта — слабо поддерживаем свои войска, а тут не явимся совсем. Подумал ли Соловьев об этом? А повернуть на свой аэродром много храбрости не надо!..

Зная, что в полку за это по головке не погладят, я вырываюсь вперед и подаю команду; «Внимание, следуй за мной!» Приказ выполняет только мой ведомый: поворачиваем в сторону фронта. Группа не пошла за мной, вернулась на свой аэродром.

За опорный пункт на земле шел ожесточенный бой. Сверху нам хорошо было видно, как наши артиллерийские батареи ведут огонь по врагу и как зло огрызается артиллерия противника. Вижу, как по ровному полю замелькали фигурки бойцов; наша пехота поднялась в атаку.

— Смотри, Сашок! — кричу я своему стрелку. — К самому началу подоспели! Без нас бы им было труднее.

Кирьянов согласен. Я нацеливаюсь на ближайшую батарею. После первого захода несколько орудий замолкает, после второго остается одно, но ведомый добивает и его.

Мы снижаемся чуть ли не до земли, бомбим, поливаем врага огнем из пушек и пулеметов. Нас ведет неукротимая ненависть к чужеземным поработителям и острое чувство того, что мы нужны тем маленьким фигуркам, цепь которых успешно продвигается вперед. Мы стараемся работать за всю группу…

Домой мы возвратились гордые от сознания выполненного долга. А там нам уже готовили встречу. Не успел я доложить о выполнении задания, как командир полка обрушился на меня, пригрозил отдать под суд военного трибунала. Приказал построить полк.

Перед строем полка все повторилось.

Мне бы сказать: «Виноват, товарищ майор, больше такое не повторится». А я твержу и твержу одно и то же, словно таблицу умножения:

— Иначе поступить не мог. Возвращение группы считаю неправильным. Я по приказу выполнял боевое задание. Полковой стоит на своем.

— Кто хочет сказать? — обращается он к летчикам, но желающих выступить не нашлось. И в этом дружном сплоченном молчании личного состава полка я вдруг почувствовал одобрение, поддержку. И хотя, в общем-то, формально командир полка был прав, я выше поднял голову.

А утром наша эскадрилья снова вылетела громить врага.

Наши части захватили крупный вражеский аэродром. Удар был настолько стремительный, что фашисты не успели поднять в воздух самолеты. Их осталось на аэродроме несколько десятков. Мы с удовольствием прохаживались по бетонированным полосам и дорожкам, осматривали склады и хранилища. Капитально обосновывались фашисты на нашей земле! Но они просчитались в своих коварных планах и вот бегут на запад, бросив вместе с награбленным добром и собственные самолеты.

Командование полка поручило капитану Анисову, хорошо знавшему немецкую авиатехнику, познакомить летчиков с трофейными самолетами. Анисов повел нас к машинам и стал знакомить с тактико-техническими данными каждого типа самолетов. Особое внимание он уделял анализу их слабых сторон.

После самолетов нас, летчиков, тщательно ознакомили с зенитными орудиями врага.

Два дня мы изучали трофейную технику, узнали много нового и полезного, а затем снова двинулись вслед за фронтом, который все дальше и дальше уходил на запад.

Один аэродром сменялся другим. В Розовке, километрах в тридцати от города Мелитополя, нам пришлось задержаться. Наши войска закрепились на рубеже вдоль небольшой реки Молочная. Сюда подтягивались резервы, строились укрепления, траншеи, блиндажи. Фашистские войска, бесконечным потоком отступавшие под нашими ударами на запад, заняли оборону. Гитлеровское военное командование направляло сюда новые пополнения. Целыми днями мы не покидали самолетов, вылетали бомбить штурмовать их.

На аэродроме Григорьевна разведка обнаружила, большую группу самолетов противника. Нашему полку приказано уничтожить их. Полк повел командир 2-й эскадрильи 3 капитан Михаил Степанищев. Весельчак и балагур на земле, в воздухе он становился строгим и расчетливым командиром. Не впервые ведет нас Степанищев. Под его командованием мы не раз летали, вступая в трудные бои, и всегда возвращались с победой. За ним мы готовы были, как говорят, в огонь и в воду. А для меня, к тому же, Михаил был близким другом.

Чтобы сократить время, командование полка решило произвести групповой взлет поэскадрильно в линию: первая, вторая, третья. Пилоты полны внимания. Ждем команды.

И вот первая линия устремляется вперед, за ней идут другие. Небо гудит от мощного рева моторов. Над аэродромом противника — густая туча пыли. Мы появились неожиданно и отбомбились удачно. Но только стали заходить на штурмовку, опомнившиеся фашисты открыли сильный зенитный огонь. Вижу, Степанищев отворачивает от аэродрома. Недоумевая, эскадрильи идут за ним. Что с командиром? Сколько раз водил нас в бой, сколько зенитных батарей уничтожил, ничего не боялся, а тут, когда рядом весь полк… Нет, тут что-то не так!

А самолет Степанищева уходит все дальше и дальше от недобитого фашистского аэродрома. Заметно падала скорость, снижалась высота. И только когда он чуть не врезался в лесную полосу, стало понятным, что самолет командира подбит. Тут же часть машин вернулась штурмовать немецкий аэродром. Провожавшие самолет Степанищева летчики видели, что его машина не слушается управления, но Степанищев сумел перетянуть над лесопосадкой и сел на ровном поле в нескольких километрах от аэродрома, на занятой врагом территории.

Ведомый Степанищева лейтенант Ларик Павлов неотступно следовал за командиром. Он словно хотел поддержать его своими крыльями, заходил то справа, то слева. Но что он мог сделать, если у машины столько ран, а главное — остановился мотор?

Оставалось последнее — попытаться сесть рядом и спасти экипаж подбитого самолета на своем штурмовике. И не успели мы еще прийти в себя от случившегося, как Ларик круто развернулся и сел рядом с машиной командира.

Мы образовали круг и принялись кружить над полем. Мысленно торопим товарищей; «Быстрей, быстрей, пока не появились фашисты и ничто не мешает взлететь!..»

Нервы напряжены до предела. Я уверен, если бы на помощь Степанищему не пришел Павлов, это сделал бы любой из нас. Что бы ни случилось, а командира из беды выручать готов каждый летчик.

Сверху хорошо видно, как экипаж покидает подбитый самолет и бежит к машине Павлова. Но видим мы и то, как к месту приземления наших штурмовиков спешат фашистские солдаты. Они мчатся на грузовиках, на мотоциклах, скачут на лошадях…

Теперь спасти товарищей могли только мы. Дружно заговорили пушки и пулеметы наших самолетов. Фашисты бросили машины, заметались по полю. Теперь им не до наших товарищей.

А Степанищев со стрелком уже рядом с самолетом Павлова. Еще минута — и они в самолете. Теперь задача — взлететь. Вспоминаю гибель Безуглова и содрагаюсь; нет, нет, мы этого не допустим…