Башни и стены гудели и трещали. Во внутренний двор крепости сыпались пули вперемешку со снарядами. Падали огненные стрелы и огненные шары. Повсюду шлепались и вертелись пушечные ядра. Ни люди, ни животные не чувствовали себя больше в безопасности.

Но народ в крепости приготовился ко всем испытаниям. Добо еще ночью трубами разбудил солдат.

Часть их поднимала тын в тех местах, откуда можно было ожидать на следующий день обстрела. Выше всего подняли тын против дома протоиерея Хецеи. Другому отряду Добо приказал принести коровьи шкуры, собранные еще до осады, и шкуры недавно убитых волов. Их сложили в чаны с водой.

Третий отряд таскал к наружным укреплениям, к Казематной башне и воротам бревна, бочки, мешки с землей, чтобы в случае пролома все было под руками.

Сколько было в крепости пустых ведер и кадок — все их наполнили водой. Из подвалов и помещений, находившихся в первом этаже, вынесли все лишнее и поставили туда койки. Репа, тыква, капуста, соль — словом, все, чему не страшны были ядра, очутилось наверху. Их места заняли работающие и отдыхающие люди.

Коней и коров поставили в глубине больших подземных помещений.

Северные и восточные стены домов завалили землей. На рыночной площади всюду, куда уже падали ядра, вырыли рвы и насыпали перед ними земляные брустверы — пусть ядра ударяются в них.

В крепости не оставалось ничего, что могло бы загореться, кроме крыши хлева, стога сена, стоявшего около хлева, небольшого скирда пшеницы и омета соломы, предназначенной на подстилку скоту.

Добо приказал сорвать крышу с хлева — благо он служил хлевом только в мирное время, — а стог сена велел покрыть смоченными коровьими шкурами. Шкур хватило и на то, чтобы прикрыть и солому.

Добо приказал разложить мокрые шкуры повсюду, где мог возникнуть пожар: на чердаках домов и на осадных помостах. Возле помостов сложили запас намоченных шкур, чтобы они были под рукой, если придется тушить огонь.

Все население крепости было занято этой работой, когда грянули пушки. Первое пятидесятифунтовое ядро попало в поварню и расколотило уйму посуды.

Женщины как раз разжигали очаг, доставали муку и сало, готовясь заняться стряпней для солдат.

Падение огромного ядра переполошило стряпух. Давя друг друга, они бросились вон из кухни; кто не мог пробиться к двери, выскакивали в окно.

А ядро вертелось, крутилось среди разбитой посуды, деревянных мисок и расколотых горшков.

Мекчеи, увидев из конюшни, что шлепнулось ядро, побежал в поварню.

— Что такое? — крикнул он женщинам, раскинув руки, чтобы задержать их.

— Ядро шлепнулось!

— Поворачивайте, поворачивайте обратно! За мной!

И он поспешно вошел в поварню. Схватил за ушки деревянный ушат с водой и вылил ее на ядро.

— Ну, — сказал он, отшвырнув ногой ядро в угол, — можете стряпать! Ядро прилетело слева, так что работайте на левой половине кухни. Заберите всю посуду с правой стороны и не ходите туда. А здесь, в левой половине, не опасно.

— Ох, господин капитан, — заныла старуха с морщинистым лбом, — ночью у меня курица петухом кричала! Конец нам пришел!

— Да это был петух! — отмахнулся Мекчеи.

— Ах, нет, курочка была, господин капитан.

— А если курочка, то сварите ее мне на обед. Вот и перестанет кукарекать.

Женщины еще несколько минут истово крестились, потом, когда второе ядро залетело через крышу, сами залили его водой и, подкатив к первому, сказали:

— Фу, какая вонь!

Затем взялись за прерванную работу.

Все же от этого града ядер в крепости поднялась суматоха. Прежде пушки грохотали только в одном месте, и если ядра залетали иногда в крепость, народ знал, что надо опасаться тех стен, которые солнце освещает только утром или вовсе не освещает. Но когда отовсюду затрещали, загромыхали, завыли и защелкали ядра величиной то с арбуз, то с грецкий орех, люди растерялись, не зная, где от них укрыться.

Вот тогда-то и пошли в ход ржавые шлемы и доспехи. До сих пор только цыган носил шлем и нагрудник, хотя и ходил босой. Но теперь, когда повсюду забухало и затрещало, а цирюльникам в первый же час пришлось зашивать и обрабатывать квасцами раны у десяти человек, все кинулись к грудам снаряжения и старались надеть на себя как можно более прочные доспехи.

Оба капитана и шесть старших лейтенантов обошли все уголки крепости.

— Не бойтесь! — гремел голос Добо.

И, точно эхо, вторили ему повсюду голоса лейтенантов:

— Не бойтесь! Ядра падают всегда на одно и то же место. Не ходите там, куда уже упало ядро!

Но сами они ходили повсюду.

И правда, не прошло часа, как ядра указали, какие здания и стены наиболее опасны. Ядра сшибали штукатурку, и где кладка была из песчаника, в ней застряло столько мелких ядер, что вся стена почернела от них.

А иные стены оставались белыми, нетронутыми. Если в них и попадало ядро, то лишь рикошетом от противоположной стены.

Каждая такая стена служила надежной защитой — около нее работали мастеровые и отдыхали солдаты.

Однако в крепости было немного таких стен.

В часы этого грохочущего, убийственного ливня Добо появлялся то на одной, то на другой башне.

На голове его был сверкающий стальной шлем, на груди — панцирь, на ногах — поножи, на руках — поручи и железные перчатки.

В одном месте он устанавливал туры для защиты пушек, в другом — сами пушки.

— Стрелять только наверняка! — кричал Добо. — Люди, берегите порох!

Это было единственное, чего народ не понимал.

— А чего жалеть-то его? — ворчали крестьяне. — Порох для того и делают, чтобы стрелять!

В крепости не было ни одного человека, у которого не чесались бы руки, — каждому хотелось выстрелить. Ведь дело ясное: турок под носом, и надо перестрелять этих подлых негодяев или по крайней мере хоть отпугнуть от крепости!

Но Иштвана Добо не смели ослушаться. Чем отчаяннее становился штурм, тем больше капитан забирал все в свои руки.

Турки заняли и Кирайсеке. Вокруг крепости повсюду виднелись бунчуки, шатры и снующие между ними разношерстные отряды.

Гремела турецкая военная музыка, и звуки дудок, труб и медных чинч вторили незатихавшему пушечному грому.

Где пушки не ломали стены, туда хумбараджи забрасывали гранаты, а лучники-янычары — огненные стрелы.

Ядра сыпались градом, огненные стрелы — дождем. Взрывающиеся гранаты и стрелы приводили народ в еще большее смятение, чем ядра.

Но опытные лейтенанты и тут пришли на помощь.

Когда в крепость упали первые гранаты и, шипя, запрыгали, извергая красное пламя, рассыпая искры, сам Добо схватил мокрую шкуру и бросился с нею на гранату.

Ошеломленный народ увидел, что капитан остался невредим, а граната побрыкалась немного, да и затухла под мокрой шкурой.

Следующие гранаты обезвреживали сами солдаты. Корпуса этих гранат были сделаны из глины и стекла.

— Ничего, мы покажем турку гранаты почище! — воскликнул Гергей.

И он велел притащить свои гранаты, с которыми возился уже неделю.

Добо, опустив руку на плечо Гергея, сказал:

— Погоди немного!

С утра до ночи бухали пушки, смертоносный дождь не прекращался.

Пятидесятифунтовые ядра зарбзенов пробивали в стенах бреши величиной с ворота. Тяжелые маленькие ядра пищалей и гаубиц изуродовали прекрасную резьбу на фасаде церкви и проломили заднюю стену комендантского дворца. С севера дворцы были защищены длинной прямой стеной. Вот по этой стене и били пуще всего.

— Тащите туда землю, — распорядился Добо. — Снаружи и изнутри завалите землей задние комнаты дворцов.

Но Мекчеи уже подвозил туда кружным путем землю на подводах и в тележках. Из тур и бочек, набитых землей, устанавливали защитные заграждения на опасных проходах и поворотах.

— Давай сюда большую бочку! — крикнул лейтенант Балаж Надь.

И точно кто-то отдернул его — он скатился с земляной насыпи. Балажа Надя сшибло пушечным ядром.