А яркий образ молнии и прекрасный и парадоксальный мотив тающего снега! Кухулин, героически охраняя в одиночестве страну уладов, убивает каждую ночь сотню вражеских воинов. Однажды ночью выпало столько снега на провинции Ирландии, что они приняли вид побеленной доски. «И Кухулин сбросил двадцать семь затвердевших как восковые пластинки рубах, которые он носил на теле под шнурками и веревками. Он не хотел, чтобы его столь ясный рассудок помутился, когда он вспыхнет. Сильный пыл Кухулина и жар его тела растопили снег вокруг него на расстоянии тридцати футов. Его гнев, его воинственный пыл и жар его тела были столь сильны, что его возничий не мог оставаться рядом с ним»110. Некоторое время спустя Ман [Mane], посланник Айлиля и Медб находит Кухулина «…сидящим на снегу, который доходил ему до пояса и таял вокруг него на расстоянии одного локтя, так силен был жар его тела»111. И здесь живописность – только облачение мифа, а его знаковое значение тем более ясно фиксируется в нашем сознании, что эти два упоминания, кроме одного исключения112, являются единственными упоминаниями снега во всем обширном эпосе T?in! Оригинальность и редкость такого мотива делают его ценным для сопоставительного исследования, подобно мотиву Девятидневного обета или чанов с водой. Впрочем, этот столь особенный мотив обнаруживается также в Сказаниях о нартах, где он характеризует героя, ставшего нам уже близким, Батрадза. Бедзенаг, сын Слепого Великана, вмешивается в игры и танцы нартов, оскорбляя их; «в этот момент сын Х?мыца Батрадз сидел на вершине горы, положив голову на ледник, чтобы остудить свою сталь… Он оторвал половину ледника, положил ее себе на голову, чтобы она не слишком перегрелась, и налетел как орел на Зилахар113. Ледник таял, водопады стекали с двух сторон по его лицу»114. В подробном, но искаженном варианте смерти Х?мыца утренний Ветер сообщает Батрадзу об убийстве его отца, и Батрадз бросается вниз с небес: «Он так сильно горел при спуске, что оторвал половину ледника и положил его себе на голову»115. Разве предосторожность, принятая обоими персонажами, кельтским и осетинским, не представляет своей исключительностью и даже своей причудливостью трудно оспоримое доказательство идентичности двух героев? e) Подвиги Батрадза и приключения Кухулина

Батрадз и Кухулин, оба сорвиголовы, истребители великанов, побеждают как за счет живости ума и дьявольской ловкости в играх, так и благодаря своей геркулесовской силе116. Как кельтская «молния» укрощает голыми руками Серую Махи и Вороную Махи, так и нарт покоряет белого коня Уона117. Мы согласны с тем, что эти характеристики неотъемлемы от эпической или легендарной функции, и их упоминание не может иметь большого веса в нашем анализе. Иначе обстоит дело с кубком храбрецов. Сюжет Пира Брикриу заключается в борьбе, которая противопоставляет в различных перипетиях Конала, Лоэгере и Кухулина, борьбе за получение Доли героя; эта отборная часть присуждается воину, подвиги которого подтверждают его превосходство и, в конце концов, она достается Кухулину. Помимо этой лучшей части, вырезаемой в начале пира, это превосходство символизируется по решению Медб “кубком червонного золота, наполненным редким вином; на ножке его птица из драгоценных камней, глаза которой из тех драгоценных камней, что извлекают из головы дракона»118. У нартов тоже есть волшебный кубок, Нартамонг? или Уацамонг?, «Указатель героя», который обладает способностью то быть неисчерпаемым, то подниматься на пирах и переноситься сам по себе к губам самого храброго и самого «правдивого». Ж. Дюмезиль убедительно сопоставляет Уацамонг? с кубком храбрецов, который Геродот отмечал у скифов119. Заслуги Батрадза, который в сказании о сокровищах предков120 называется лучшим из нартов, позволяют его отцу увидеть, по странному феномену родственной солидарности, как чудесный кубок поднимается к его губам121. Естественно, следует связать Уацамонг? нартов с кельтскими волшебными кубками. Таков, например, в ирландских и галльских рассказах рог для питья, неисчерпаемый и служащий для испытания верности жен или правдивости мужчин; таков котел изобилия, в котором не закипает еда для труса122. Это новое «совпадение» нам представляется тем менее случайным, что оно не является единичным.

В T?in b? Cualng? Кухулин изготавливает из дерева вилы с четырьмя зубцами, вырезает на них огамическую надпись и втыкает в землю таким мощным броском, что «вилы на две трети ушли в землю, и только одна треть осталась над землей»123. Фергус дает объяснение: «Мужам Ирландии запрещено переходить этот брод до тех пор, пока кто-нибудь из них одной рукой не вырвет эти вилы, воткнутые одной руки». Тщетно Фергус ломает семнадцать колесниц одну за другой, даже не покачнув вилы. И только на восемнадцатой (магическое число, кратное трем) он добивается успеха124. Здесь мы, естественно, обнаруживаем мотив испытания меча, уже рассмотренный выше. Сцена мести Батрадза украшена аналогичным мотивом: из-за суровых упреков Сатаны Батрадз привозит в страну Сайн?г-?лдара руку убийцы, отрубив которую он изуродовал труп125. На околице селения он втыкает копье в землю и привязывает к нему своего коня. Затем он направляется к дому убитого. Друзья и родные покойного сговариваются убить его, но некий старик приказывает им, чтобы они сначала вытащили копье и увели лошадь. Очевидно, что речь идет о вещах, которые представляют собой испытание. Увы, “тщетно они тянули изо всех сил, копье не поддавалось!” Старец, вестник судьбы, извлекает из опыта урок: “Как вы хотите убить этого человека, если вы не можете даже вытащить его копье из земли?.. Это не простой смертный!” Перепугавшись, они отказываются от своего замысла и отпускают Батрадза126. А мы в очередной раз должны допустить, по меньшей мере, соответствие мотивов, если не признать идентичность персонажей.

Вероятно, будет небезынтересно привести вариант этого мотива, использованный не к самому Батрадзу, а к “безымянному сыну” Урызм?га. Он пообещал старой женщине пощадить ее седьмого сына, но, так как тот становился слишком опасным, “мальчик пустил в него стрелу, которая, пройдя между телом и одеждой, сбила его с лошади и пригвоздила к земле. Тот тщетно хватался за стрелу и раскачивал ее: она даже не покачнулась. В этом положении его и нашла группа других преследователей. Они тоже взялись за стрелу, но не смогли ее вырвать. Только разрезав одежду мечом, им удалось высвободить своего товарища”127. И Кухулин использует подобный способ, чтобы, не нанося вреда, лишить сил Финдабайру [Findabair], дочь Айлиля и Медб, которую ее родители решили предложить герою в обмен на его невмешательство: он продевает менгир через мантию и рубашку девушки, прикрепив ее таким образом к земле. Затем он удаляется, оставив ее в этом положении. Сказитель не сообщает, каким образом Финдабайра была освобождена, но уточняет, что этот камень стоит до сих пор128. f) Мотив колеса: Кухулин и Созрыко.