За полтора года их частого общения, их дружбы, Эйнштейн медленно прошел путь от человека, не принимавшего теорию Великовского, до ученого, поддерживающего значительную часть ее основополагающих мыслей. Такая метаморфоза не была «данью» дружбе, что подтверждают следующие слова Эйнштейна: «Я бы вам написал: исторические аргументы о неистовых событиях в коре земного шара вполне убедительны. Однако попытка объяснить их рискована и должна быть предложена только как предварительная. В противном случае хорошо ориентированный читатель потеряет доверие также к тому, что солидно установлено вами».

Следующую их встречу в конце марта 1955 года Эйнштейн снова начал с разговора, который Великовский обычно старался не поддерживать:

— Еще во время моего первого приезда из Европы, когда я работал в Калифорнии, на меня обрушились американские реакционеры.

— Надо полагать, им не понравилась теория относительности, — не без ехидства заметил Великовский.

— Так что, вы прикажете ученому замкнуться в башне из слоновой кости?

— Я предпочел бы побеседовать по поводу вашего интересного замечания о главе из «Земли в переворотах».

— Великовский. не увиливайте. Вы обещали вернуться к этой теме.

— Хорошо. Рассмотрим эту проблему на конкретном примере. Сциллард и Теллер. Два товарища. Два блестящих физика. Должен вас предупредить, что Сциллард мне глубоко симпатичен и я разделяю его нелюбовь к атомной бомбе. Когда он пришел к вам и настойчиво уговаривал написать Рузвельту письмо о необходимости создать атомную бомбу, у него была информация о работах немецких физиков и об опасности этой работы. Информация, профессор. Вы улавливаете мою мысль? Вы тогда вышли из башни из слоновой кости, вооруженные информацией, чтобы воспрепятствовать уничтожению цивилизации немецким нацизмом. Кстати, помните, как один весьма уважаемый профессор во время разговора в Берлине назвал их кучкой крикунов из мюнхенских баров?

— Неужели я мог сказать такую глупость?

— Немецкий язык тем хорош, что в нем есть плюсквамперфект. Но вернемся к Сцилларду. После войны, уже не имея информации, он начал выступать против той же атомной бомбы и вообще за разоружение. Его друг Теллер, продолжающий видеть явления, как раньше их видел Сциллард, понимал, что это — самоубийство. Не важно, какого цвета, или как называется сила, которая уничтожит цивилизацию.

— Надо полагать, что вы осуждаете мое выступление по телевидению?

— По-моему, нам уже пора сменить тему.

— Великовский, вы стареете и становитесь трусливым. Юношей в Берлине вы не боялись говорить мне гадости.

— Во-первых, я никогда не мог сказать вам даже чего-нибудь отдаленно неуважительного. А во-вторых… Знаете, однажды к ортодоксальному еврею в глухом польском местечке пришел сват и предложил выдать замуж красавицу-дочь этого еврея, который, разумеется, обрадовался предложению. «У меня есть изумительный жених. — сказал сват. — Это граф Потоцкий». «Но ведь Потоцкий — гой. — возразил еврей, — я не могу выдать за него свою дочь». Целый день сват уговаривал старика, объяснял, что его дочь станет аристократкой, что Потоцкий самый богатый человек и привел еще тысячи аргументов. Весь взмокший от споров, он, в конце концов, уговорил отца. «Ну, — сказал сват, — полдела сделано, осталось уговорить графа Потоцкого».

Эйнштейн долго хохотал, держась за подлокотники кресла.

— Так что, я и есть тот самый «сват» из польского местечка?

— Нет, он был более профессиональным. К тому же, хоть это и портит анекдот, у него были шансы уговорить антисемита Потоцкого жениться на местечковой еврейке, конечно, если бы у него была возможность говорить с Потоцким. У вас, я имею в виду не лично профессора Эйнштейна, не только нет шансов убедить другую сторону, но вы даже не пытаетесь этого сделать. Вы просто самоубийцы. И как это ни парадоксально, нужен сенатор Маккарти, нужны американские реакционеры, чтобы не дать вам совершить самоубийство, а заодно уничтожить демократию. Действительно, парадокс — реакционеры, защищающие демократию от истинных демократов! А теперь по поводу вашего выступления по телевидению в 1950 году. Я готов подписаться под каждым вашим словом.

Эйнштейн вопросительно посмотрел на Великовского.

— Нельзя сказать, что вы, Бертран Рассел и компания не руководствуетесь здравым смыслом. Но доля его маловата в сравнении с эмоциональной реакцией. Под этой маловатой дозой я и готов подписаться, тем более, что как психоаналитик я понимаю ужас ситуации, причину которой вы не видите, хотя и ощущаете. Это ощущение и определяет накал ваших эмоций.

— Я все еще не улавливаю вашей мысли.

— Травматический опыт субъекта, забытый, скрытый в подсознании, в предельном случае может быть причиной тяжелого патопсихического состояния. Обычно он — причина необъяснимых страхов. Психоаналитик знает, что скрытый в подсознании травматический опыт нередко ищет выход в повторении ситуации, приведшей к травме.

При этом субъект старается стать создателем ситуации и наблюдателем того, что произойдет, но не с ним, а с другими. Он становится агрессивным и даже иногда нападает на психоаналитика. Все мы — наследники уцелевших а космических катастрофах. Все мы храним в подсознании травматический опыт, пережитый нашими дальними предками. Сейчас, когда появилось атомное оружие, Земля может быть ввергнута в страшнейшую катастрофу, хуже той. которая была вызвана коллизией тел в космосе. Это — ужасно!

— Именно! Разве не об этом ужасе я говорил по телевидению?

— Да. Но вместо предотвращения несчастья, вы способствуете его приближению.

Эйнштейн не скрывал недовольства. Он долго молчал, покусывая усы. Наконец, нарушил затянувшееся молчание:

— Я уже хотел рассердиться на вас. но…

— Вспомнили дело врачей, как одно из доказательств моей правоты.

— Да. Как это вы угадали?

— Я подумал, что западным левым интеллектуалам нужна очень большая доза рвотного, чтобы их наконец стошнило.

Эйнштейн задумчиво произнес:

— Вчера я подписал присланное Бертраном Расселом обращение о запрещении атомного оружия.

Великовский не отреагировал.

— Почему вы молчите?

— Что вы хотите от меня услышать? Я тоже против атомного оружия. И против конвенционального заодно. Меня вы уже уговорили. Согласятся ли с вами по ту сторону занавеса?

— Конечно, согласятся! Это совпадает с их предложением.

— Вот именно. А как это совпадает с их доктриной о насильственной победе пролетариата во всем мире? Кстати, знаете ли вы, что у американских пролетариев несравнимо больше прав и возможностей, не говоря уже о материальных благах чем там. где, прикрываясь именем пролетариев, правит кучка захвативших власть преступников?

— В одном вы меня убедили: над физической проблемой сферического Солнца я думал значительно дольше, чем над тем. подписать ли обращение, хотя моя область — физика, а не политика.

И, словно желая отомстить за свое поражение, он вдруг сказал:

— Да, Великовский, вы умеете убеждать. Даже по поводу вашей теории вы меня сдвинули с непримиримой позиции. И довольно основательно. Но в науке все значительно сложнее и… проще. Теория может быть принята лишь тогда, когда она генерирует корректные предсказания. А корректность ваших предсказаний пока, увы, не доказана.