Помните — и понаблюдайте! Вы сначала отпрыгнете, а потом станете думать о том, что произошло. Этот прыжок исходит из вашей целостности; он не исходит из ума. Этот прыжок — спонтанная целостность. Он здесь и сейчас. Он не имеет ничего общего с прошлым, ничего общего с будущим. У него нет прошлого, нет будущего. Он абсолютно здесь, сейчас.

Качество добродетели — это качество действия, исходящего из вашей целостности. Вы влюбляетесь: вы видите мужчину или женщину и внезапно, вопреки вам, что-то происходит. Ваше целостное существо откликается по-новому. Вы и сами удивляетесь этому! Вы пульсируете, вы поете, внутри вас танец, как будто облака расступились, и вы увидели источник света. В единое мгновение... На самом деле, это мгновение не является частью времени. На самом деле, это «не-мгновение» — время как будто остановилось, что-то овладело вами. Это исходит из не-ума.

Любовь — это добро, на что бы она ни была похожа. Вот почему Иисус говорит: «Бог есть любовь». Он не говорит, что Бог любит. Он просто показывает качество: Бог имеет то же качество, что и любовь. «Добро» есть любовь; добро имеет то же качество, что и любовь.

Все, что исходит из ума, исходит от дьявола, — слово дьявол является лишь способом выражения — поскольку ум разделяет. Позвольте мне определить дьявола, как того, кто разделяет, а Бога, как того, кто объединяет. Бог и дьявол - оба лишь способы выражения. Это не сущности, это символы.

Всего несколько дней назад я прочитал прекрасную историю. Я хотел бы, чтобы вы послушали и попытались понять ее:

Был час дня, и я был голоден. Я пошел в ресторан, расположился там и потянулся к меню. Мой сосед по столу поднялся.

- Сэр, — сказал он, — вы хотите навязать свое общество тем, кто не хочет вас?

- Нет, — сказал я, — я хочу есть.

- Вы уверены, сэр, что это социальное равенство?

- Ничего подобного, сэр. Это голод, — сказал я и начал есть.

Дневная работа сделана, мне захотелось в театр. Пока я погружался в кресло, леди рядом со мной сжалась и скорчилась.

- Прошу прощения, — сказал я.

- Вы наслаждаетесь там, где вас не хотят? — спросила она холодно.

- О нет, — сказал я.

- Ну так знайте, что вас здесь не хотят.

Я был удивлен.

- Я боюсь, вы ошибаетесь, — сказал я. — Я определенно хочу слушать музыку, и мне нравится думать, что музыка хочет, чтобы я слушал ее.

- О, сэр, — сказала леди, — это социальное равенство.

- Нет, мадам, — сказал швейцар. — Это вторая часть пятой симфонии Бетховена.

После театра мне захотелось в отель, куда я отослал свой багаж. Клерк нахмурился:

- Что вы хотите?

- Отдыха, — сказал я.

- Это отель для белых, — сказал он. Я оглянулся.

- Такая цветовая гамма требует большой уборки, - сказал я. — Но не думаю, что я буду возражать.

- Мы будем возражать! — сказал он.

Тогда почему... — начал я, но он прервал меня.

- Мы не держим негров, — сказал он. — Мы не хотим социального равенства.

- И я не хочу, — ответил я мягко. — Мне нужна постель. В задумчивости я вошел в поезд.

- Несмотря на Техас, я возьму билет в спальный вагон. Я слегка не удовлетворен этим городом.

- Не могу продать вам.

- Я хотел взять лишь напрокат, на время, — сказал я, - на пару ночей.

- Не могу продать вам в спальный вагон в Техас, - поддержал он. — Это рассматривается как социальное равенство.

- Я рассматриваю это как варварство, — сказал я, — и думаю, что пойду пешком.

Пойдя пешком, я встретил другого путника, который тут же перешел на другую сторону дороги, где было очень грязно. Я спросил, в чем причина.

- Негры грязные, — сказал он.

- Такова же и грязь на дороге, — сказал я. — Более того, я пока не такой грязный, как вы.

- Но ты негр, верно? — спросил он.

- Мой дедушка назывался так.

- Ну, и о чем же тогда говорить? — отозвался он с триумфом.

- Вы живете на юге? — настаивал я вежливо.

- Конечно, — прорычал он. — И голодаю там.

- Я полагаю, что вы и негры должны собраться вместе и проголосовать против голода.

- Мы не разрешаем им голосовать! Понятно?

- Почему же? — сказал я с удивлением.

- Негры слишком невежественны, чтобы голосовать.

- Но, — сказал я, — я не такой невежественный, как вы.

- А ты негр?

- Да, я определенно то, что вы имеете в виду.

- Ну, и о чем же тогда говорить? — снова издал он до удивления непоследовательную ноту триумфа. — Кроме того, я не хочу, чтобы моя сестра вышла замуж за негра.

Я не видел его сестру, поэтому только прошептал:

- Пусть она сама скажет «нет».

- Клянусь Господом, ты не женишься на ней, даже если она скажет «да»!

- Но я не собираюсь жениться на ней, — ответил я, слегка обеспокоенный таким поворотом на личности.

- Почему нет? — выкрикнул он, еще более озлобленный, чем раньше.

- Потому что я уже женат. И мне нравится моя жена.

- Она негритянка? — спросил он с подозрением.

- Ну, — сказал я снова, — ее бабушка называлась так.

- Ну, и о чем же здесь говорить? — прокричал он все так же странно и нелогично.

Я сдался.

- Ну, пошли, — произнес я, — либо вы сумасшедший, либо я.

- Мы оба, — сказал он, пустившись рысью по грязи.

Ум безумен; ум сумасшедший. Ум создает разделения, фрагменты. Ум порождает нации, расы — белых и черных, бедных и богатых. Ум — это дьявол. Когда вы сможете почувствовать себя едиными со всем целым, тогда вы выйдете за пределы ума. Чувствовать себя единым со всем целым, чувствовать себя в гармонии с ним, — это быть добрым. И действовать исходя из этого единения — это быть религиозным.

Религиозный человек не имеет характера. Религиозный человек имеет естественность, спонтанность. Религиозный человек имеет каждое мгновение контакт с целым. Этот контакт не теряется никогда. Он живет молитвенно. Нерелигиозный человек может быть, очевидно, добрым, моральным, у него может быть характер, но он заморожен, он мертв. Он действует исходя из характера: исходя из ума, исходя из знания, исходя из правил. Он никогда не находится в контакте со всем целым; он всегда идет не в ногу. Вот что я называю «дьявол»; вот что я называю «зло».

И это то, что имеет в виду Иисус этой притчей. Он не был понят, он был понят совершенно неправильно. Но если вы сможете пронести чувство того, что есть добро и что есть зло, вы сможете глубоко проникнуть в эту притчу.

Все сие Иисус говорил народу притчами, и без притчи не говорил им.

Тогда Иисус, отпустив народ, вошел в дом. И, приступив к Нему, ученики Его сказали: изъясни нам притчу о плевелах на поле.

Иисус всегда говорил притчами. Притча — это поэтический способ высказать то, что не может быть высказано прозой. Это самый чувствительный способ высказать то, что идет от сердца, — то, что не может быть выражено головой. Притча — это способ говорить образами, картинками, не словами.

Наблюдали ли вы, что дети всегда понимают картинки? Именно поэтому в детских книгах так много цветных картинок. Текста не много; много картинок. Прежде всего, они понимают картинки, а текст понимают потом.

В ваших снах вы снова живете в притчах. У вас картинки, картинки и картинки — текста немного. Ваше подсознание понимает только картинки. Ваше сознание натренировалось в языке, словах, но подсознание все еще ребенок.

Когда говорит Иисус или человек, подобный Иисусу, он старается перекинуть что-то вроде моста между собой и вашим подсознанием. Он не проповедник. Когда вам говорит проповедник, он говорит концепциями. Он пытается установить связь от одной головы к другой голове. Когда говорит человек, подобный Иисусу, Будде или Заратустре, он старается установить какую-то связь от своей сокровенной глубины к вашей сокровенной глубине. Он всегда говорит притчами.

Притча становится картинкой. Чтобы понять ее, не нужна логика. Если вы полюбите ее с симпатией, этого будет достаточно; если вы сможете слушать ее с симпатией, этого будет достаточно. Будет достаточно, если вы сможете слушать ее с глубоким доверием; никакой логики не нужно. Притча сама заявит о себе, окружит вас, станет частью вашего бытия. Вы можете забыть откровение, но вы никогда не забудете притчу. Она глубоко впечатается в вас; она останется в вас навсегда. У историй есть способ проникать в сокровенное ядро.