Но лишь для очень немногих в ашраме работа — поклонение. Многие продолжают уклоняться. Не то чтобы они хотели медитировать, поскольку если бы они хотели, тогда все было бы совершенно по-другому: они могли бы медитировать за своей работой. Но они предпочитают проделывать все возможные медитации как раз для того, чтобы избежать работы.

Немногие абсолютно ленивы и думают, что могут рационально прожить со своей ленью. В качестве примера позвольте мне рассказать вам об одном дне из жизни одного санньясина. Утром с шести до семи он медитирует. Затем идет на завтрак. Затем с восьми до девяти тридцати или до десяти лекция. Тогда он, конечно, к десяти часам успел уже сделать очень много: медитировал, слушал такую длинную лекцию... Так что немного поболтать — очевидная необходимость. Потом к одиннадцати, одиннадцати тридцати он готов для ланча. К двенадцати часам он сделал уже слишком много - медитировал, слушал, даже ел — поэтому в двенадцать часов он идет спать. До трех необходимый отдых. От трех до трех тридцати время чая или кофе. Три тридцать — четыре тридцать: Надабрахма, индивидуальная медитация. С четырех тридцати до пяти тридцати он, конечно, гуляет. Человек нуждается в легких физических упражнениях. С пяти тридцати до шести тридцати: кундалини-медитация. Затем время обеда. А потом, конечно, приходит подружка, и день окончен. Вам нужны еще медитации?

Я разговариваю, каждый день на протяжении девяноста минут. Это означает самое большее тридцать страниц текста. В ашраме у нас двадцать человек занимаются редактированием. Каждый день они должны редактировать, расшифровывать, корректировать тридцать страниц. Двадцать человек - это означает полторы страницы на санньясина. А работа все время накапливается. У них постоянно вытянутые лица, как будто они делают слишком много работы. Это кажется смешным: один человек говорит, двадцать редактируют. Это просто смешно. Но и в этом случае, работа никогда не выполняется. Она продолжает накапливаться.

Им говорят, чтобы они не медитировали слишком много, поскольку слушать меня — это медитация. Можно ли совершать лучшую медитацию, чем слушать меня? Если вы любите работу, если вы любите меня, это и есть медитация. Вся ваша жизнь должна быть медитацией. Люди, которые приходят сюда на несколько дней со стороны, должны учиться медитации, но те, кто живет в ашраме, — вся их жизнь должна быть медитацией. Гулять, сидеть, просто спать — все должно стать медитацией. Медитация должна быть здешним климатом, атмосферой. Не то, что вы делаете, а то, что вы есть.

Не носите таких лиц, которые показывают, что вы совершаете какую-то великую работу. Любите ее! Носить вытянутое лицо и тяжкий груз — это никому не поможет. И вы никого не обманете, поскольку все это выглядит смешно. У вас всего-навсего лишь идея этого тяжкого груза. Этот груз убивает вас. И если вы все время думаете об этом, то это и станет тяжким грузом. От этого образуется язва, от этого заболит все тело, вы станете напряженными и нервными. Тогда вы постараетесь показать еще сильнее, что вы очень тяжело нагружены. И вот вы начинаете двигаться по замкнутому кругу.

Вы здесь для того, чтобы наслаждаться, быть, радоваться. И работа тут такая легкая, что она, на самом деле, может быть сделана за несколько минут. Отредактировать, расшифровать, скорректировать полторы страницы — сколько на это может потребоваться? И это всего лишь пример. То же касается и других работ. Но есть люди, принимающие работу как поклонение. Они текут, растут, цветут. Это люди, которые работают, — и работают с любовью. Вот почему какая-то работа делается, в противном случае это было бы невозможно.

Но такие вопросы поступают от ленивых людей. Я не назову имени той, что задала этот вопрос, поскольку она — тот самый санньясин, которая хотела бы, чтобы ее имя было названо.

Страх и вина — это одно и то же? И точно, как свет подчеркивает тьму, так и Иисус, по-видимому, заставил людей осознавать свою вину.

Страх и вина — это не одно и то же. Воспринятый страх становится свободой; страх отвергнутый, отброшенный, осужденный становится виной. Если вы воспринимаете страх как часть ситуации...

Он есть часть ситуации. Человек — это часть, малая часть, крошечная часть, а все целое — огромно; капля, очень малая капля, а все целое — это целый океан. Возникает дрожь: «я могу потеряться в целом; может потеряться моя индивидуальность». Это страх смерти. Всякий страх — это страх смерти. А страх смерти — это страх аннигиляции.

Естественно, что человек боится, дрожит. Если вы воспримете страх, если вы скажете, что такова жизнь, если вы воспримете его целиком, дрожь немедленно прекратится и страх — та же самая энергия, ставшая страхом, — раскрутится и станет свободой. Тогда вы узнаете, что даже если капля и исчезает в океане, она все же остается. На самом деле, она станет целым океаном. Тогда смерть становится нирваной, тогда вы не боитесь потерять себя. Тогда вы поймете слова Иисуса: «Если вы спасете свою жизнь, то потеряете ее; а если потеряете ее, то спасете».

Единственный способ пойти дальше смерти — это принять смерть. Тогда она исчезает. Единственный способ быть без страха — это принять страх. Тогда энергия высвобождается и становится свободой. Но если вы осудите страх, подавите его, если спрячете тот факт, что боитесь, — если вы вооружитесь и защитите себя, — вот тогда возникнет вина.

Все подавленное создает вину; все неразрешенное создает вину; все идущее против природы создает вину. Тогда вы испытываете чувство вины за то, что лгали себе и другим. Эта неподлинность и есть вина.

Вы спрашиваете: «Страх и вина — это одно и то же?» Нет. Страх может быть виной, но может и не быть. Это зависит от того, что вы делаете со страхом. Если вы делаете с ним что-то неправильное, он становится виной. Если вы просто принимаете его и ничего не делаете с ним — с ним нечего делать! — тогда он становится свободой, он становится бесстрашием.

«И точно, как свет подчеркивает тьму, так и Иисус, по-видимому, заставил людей осознавать свою вину». Нет, вовсе нет. Иисус пытался помочь людям не испытывать чувство вины. В этом заключалось все его усилие. Все его усилие было в том, чтобы рассказать людям, что нужно принимать себя и не испытывать вины, не испытывать осуждения. Не говорите себе, что вы безобразны, что вы плохи, что вы грешны. Не осуждайте себя. Вы есть то, что вы есть. Примите этот факт, и само это приятие станет вашим преобразованием.

Иисус никогда не создавал чувства вины в людях. Это было одним из его преступлений. Он старался ободрить виноватых людей — вот его преступление. Он старался сказать им: «Не будьте виноватыми, не испытывайте чувства вины. Даже если что-то не так, с вами все так. Может быть, вы поступили неправильно, но из-за этого ваше существо не становится неправильным». Какой-нибудь поступок может быть неправильным, но существо всегда правильное.

Он воспринимал людей; грешникам было легко с ним, они чувствовали себя с ним как дома. Это стало причиной неприятностей. Раввины, епископы, священники начали спрашивать: «Почему? Почему вы позволяете грешникам быть с вами? Почему вы едите с ними, почему вы спите с ними? Почему так много отверженных следуют за вами?»

Иисус отвечал: «Так и должно быть. Я пришел к тем, кто болен. Больной ищет врача; те, кто и так здоров, не нуждаются в нем. Идите и подумайте об этом». Иисус говорил: «Я пришел к больным, к убогим. Я должен поддержать их, я должен сделать их сильными. Я должен принести им свет и должен снова вернуть им жизнь, чтобы их энергия обрела динамичность и стала течь».

Нет, Иисус — это не тот свет, который подчеркивает тьму. На самом деле, когда есть этот свет, тьма исчезает. Тьма не подчеркивается светом; она исчезает в свете.

Вот разница. Если есть священник, то он подчеркнет тьму. Он не свет; он не может уничтожить тьму. Он заставит вас испытывать чувство вины. Он создаст грешников — он будет обвинять и заставит вас бояться ада. Он создаст алчность и желание небес и небесных даров. Самое большее, он породит в вас больше страха и больше алчности. Вот что такое небеса и ад: ваша проекция страха и алчности.