Таков был ее выбор? На стуле или лежа на животе, привязанной к кровати? Темный силуэт прикоснулся к чему-то на шее. Ну да, его чертов шейный платок! Этот человек безумен, не иначе.

— Стюарт, — начала она. — Я подвинусь. — Она перевернулась.

— О, замечательно. — Он немедленно успокоился, что доказывало, что он стремился к этому с самого начала. Он присоединился к ней. — А теперь раздвинь немного ноги. Я думаю, это меня утешит.

Она издала вздох тревоги и, да поможет ей Бог, возбуждения. И облизнула губы.

— Ты не могла бы раскрыть ноги немного пошире? — спросил он, когда она приподнялась на локтях.

— Ты дашь мне минутку, хорошо?

Он засмеялся, откинул покрывало и, взяв ее за лодыжку, подтянул к столбику кровати. Ей пришлось подвинуться вперед, ибо лодыжку он привязал довольно крепко.

Она не могла удержаться.

— Стюарт, я... я не хочу терять контроль. Это пугает меня.

— Я знаю. Поэтому и собираюсь тебе помочь. — Он прижал ее к кровати так, что спина выпрямилась и стала плоской. Она уткнулась лицом в подушку и вытянула руки. Согнув одну ногу в колене, он добился того, что ноги ее оказались раздвинутыми так широко, как он желал.

Он немедленно задрал ей рубашку. До самого верха. Лунный свет лился на нее, совершенно обнаженную.

— О Господи! Какое ощущение! — Она вновь поднялась на локтях, осмотрелась. Между тем Стюарт встал над ней на колени, переместившись на ту сторону постели, с которой привязал к столбику кровати ее ногу. Он просто смотрел на нее. Смотрел и смотрел, словно и вправду мог видеть в темноте так же ясно, как летучие мыши. Она чувствовала возбуждение от того, что обнажена его взгляду, но этого было недостаточно. Он протянул руку и накрыл ладонью ее лобок, потом нажал.

И она прогнулась, закинув назад голову. Она судорожно глотнула воздух. Наслаждение. Он провел своей теплой ладонью вверх, потом вниз, а потом раздвинул ее плоть пальцами.

Она слышала его хрипловатый смех.

— Совсем ручная, — пробормотал он. — Ты стала совсем ручной, распутница.

О да, она действительно стала совсем ручной. Когда он вошел в нее пальцем, она даже не подумала его останавливать, не подумала защищать себя. Она сама еще шире раскрыла ноги, резким движением высвободила лодыжку — Стюарт словно и не обратил на это внимания. Она протянула к нему руки.

— Иди ко мне, — попросила она шепотом, в котором с трудом узнала собственный голос.

— Когда я найду нужным и как я найду нужным.

Он медленно расстегнул сорочку, глядя на нее, нагнулся и расстегнул ее ночную рубашку у ворота; одним движением снял ее через голову.

— Поднимись, — тихо сказал он и чуть отстранился, чтобы полюбоваться ее наготой. И лишь после этого он опустился на нее. Брюки его уже были расстегнуты. Все случилось быстро. У Эммы голова шла кругом. На смену чувству собственности пришло ощущение интимности. Тело Стюарта, обнаженное горячее и твердое. Он любил ее, он старался не торопить события, но оба они были слишком жадны. Две-три минуты — и она была на грани крика... Вот оно, приходит... вершина... Он зажимал ее рот своим, он не давал вырваться наружу ни ее крикам, ни своим. Когда все было закончено, оба дрожали крупной дрожью. Стюарт неслышно смеялся.

И тогда он склонился к ее уху и прошептал:

— Слишком ручная. Перевернись. Положи руки за голову. — Он твердо, массирующими круговыми движениями провел ладонями по ее голой спине, по ребрам, ягодицам...

Стюарт не признавал правил, кроме одного: если ей это доставляет удовольствие, он будет это делать... его влажное тело, горячее, возбужденное, блестящее в бледном лунном свете... звуки его дыхания...

Она чувствовала, что звуки рвутся из нее... Рвутся неудержимо. Она продолжала кусать губы, но все бесполезно. От осознания того, что происходит, глаза ее округлились от страха. Любой, кто оказался бы поблизости, понял бы, что она делает. Любой, кто не спит... Каждый...

Стюарт прошептал:

— Сейчас сюда сбежится весь отель, включая Леонарда, Эмма. Нам придется подняться на крышу.

— На крышу?

— Да, мы пойдем туда обнаженные. В конце коридора есть пожарная лестница. Всего-то миновать с полдюжины дверей. Выходи и поверни налево. Пожарная лестница проходит над коридором, в конце тупик. Коридор темный и немного пахучий, потому что он проходит над кухней, но кухня закрыта. Никто не увидит. Я все проверил. Можешь не волноваться. Это безопасно.

— Ты планировал, что мы поднимемся голые на крышу?

— Да. Я люблю играть — я подумал, что это было бы забавно.

— Забавно? — Она не знала, что и думать. — Нет, — прошептала она. — Я не пойду голая по коридору к пожарной лестнице. — Эмма рассмеялась — так абсурдно все это звучало. Безопасно. О да! — Люди увидят нас, Стюарт. Кроме того, сейчас разгар зимы. Мы замерзнем до смерти. — Видит Бог, этот человек нуждался в опекуне. Желательно в таком, который имел бы опыт работы в сумасшедшем доме.

— Нет, никто нас не увидит, Эмма. Сейчас глубокая ночь. Кроме того, там есть вентиляционное отверстие для пара, я только не знаю, от отопительной системы или от прачечной. Но там стоит труба с маленькой жестяной крышей. И из нее идет воздух, горячий, как пар. И все вокруг согревает. Я осмотрел все это и подумал о тебе. — Он засмеялся в своей манере — с придыханием. Порочно. — Голая, — сказал он, — под трубой. Такой горячей...

— Отлично. Тебе и карты в руки. Ты иди. А я остаюсь здесь. Мне и здесь замечательно. Стюарт, посмотри на меня. Я низенькая и... э-э... несколько толстовата. Ты — нет. Я понимаю. Если люди увидят голым тебя, они могут в глубине души насладиться зрелищем. — Она засмеялась снова. — А что касается меня, то над моим животом они будут смеяться...

Он тут же ее перебил:

— Нет, не будут. — И добавил со всей искренностью: — У тебя красивый живот, Эмма.

— В стиле Рубенса, — саркастически уточнила она.

— Именно.

— Что означает «толстый», Стюарт. В хорошем смысле, конечно.

Разве он ее не видел? Она была упитанная, иначе говоря, толстая, но не слишком. Не то чтобы она самой себе не нравилась, она нормально к себе относилась. Просто она не питала иллюзий по поводу того, что живущий на планете должен восторгаться ее круглым и пышным обнаженным телом, хотя вполне допускала, что Стюарту оно нравится, даже верила в это.

— Мой сладкий, — сказала она ему, — я не притворяюсь, что меня останавливает лишь стыд. Отчасти тому виной и тщеславие. Но я не буду ходить голой в общественном месте, тем более в шикарном отеле.

Однако как оказалось, бегать по шикарному отелю она могла. Вернее, пробежать по коридору мимо пяти-шести дверей. В следующую секунду он подхватил ее под одну руку, толстое пуховое одеяло под другую и побежал, таща ее за руку, через гостиную в коридор. Ключ от номера он зажал зубами. Эмма упиралась как могла. Она пыталась пролезть под его рукой обратно. Все это происходило в полной тишине, ибо ни один из них не хотел, чтобы их кто-нибудь услышал, тем более сосед напротив.

Стюарт как-то исхитрился закрыть дверь и, мгновенно перехватив ключ, повернул его в замке. Эмма оказалась в безвыходном положении. Теперь ей ничего не оставалось, как пуститься бегом — босиком, голышом — по коридору к пожарной лестнице. Ей вовсе не было стыдно или страшно. Ей было ужасно весело, и главные усилия ее были направлены на то, чтобы не засмеяться в голос. Стюарт бросился за ней следом.

На крыше, под трубой, плюющейся паром, на пуховом одеяле, со звездами над головой, Стюарт позволил ей кричать, сколько захочется. И она кричала, посылая свои крики звездам. В один момент, когда он лежал на ней, Стюарт сказал:

— Посмотри через мое левое плечо. Сегодня видна Венера. — Он откатился в сторону. — Вот она! — крикнул он. — Смотрите вы все, венерианцы! И вы, — он широко развел рукой, — жители других планет, смотрите на самую красивую женщину на Земле, выставленную вам всем на обозрение! Смотрите и радуйтесь! — Он засмеялся. — И завидуйте мне, ибо женщина эта в моем распоряжении. — Он наклонился и стал целовать ее шею, лаская ее губами, зубами, языком.