Я часто думаю о том, что я буду говорить на суде, но всякий раз стараюсь себя остановить и не готовить никаких речей, и сказать то, что Бог на душу положит: без негодования, без задора, без мысли о впечатлении, которое я могу произвести, а просто и правдиво и немногословно.

А война все продолжается! У Вердена за 21 день убито 200 000 германцев. А сколько французов?! Чудовищно! А говорить, что это безумие,- считается преступлением.

Совсем испарилось то настроение, которое было при начале войны. Все, кто был обязан и кто не был обязан, бросились воевать, крича, что мы воюем за разоружение и вечный мир. Теперь никто уже этого не говорит. Все готовятся на то, чтобы после войны вооружиться так, как никогда до сих пор. В Туле вся Томилинская улица сносится, потому что на этом месте будет строиться грандиозный оружейный завод. На него ассигновано 43 миллиона народных денег.

В обществе чувствуется утомление от войны, и везде начинает закипать работа, независимая от войны: устраиваются сельскохозяйственные общества, кооперации, готовятся разные издания и т. п.

Мало знаю о моих пасынках. Сережа написал мне, что женится на Ирине Горяиновой (Энери, знаменитой пианистке). Но ушел на фронт. И ушел больной. Аля с другими дипломатами должен был бежать из Цетинье и теперь в Париже. Миша в Киеве ликвидирует дела "Львовского вестника", который он редактировал, когда Львов был наш.

Мишу своего часто вижу во сне. Иногда, ложась спать, вызываю его. И иногда вижу очень ярко и ясно. А иногда только смутно чувствую его присутствие. Неужели мы "там" не увидимся?

7 апреля 1916. Москва. Б. Левшинский пер., 15, квартира брата Сергея.

20 марта в воскресенье выехали с Wells и Таней в Москву. Мама пугала нас теснотой в вагонах, плохой дорогой до Засеки и т. п., но я считала своей обязанностью ехать на суд Булгакова, Душана Петровича и пр., куда я была вызвана свидетельницей. А Таню оставлять без себя в Ясной мне не хотелось, особенно теперь, весной, когда всякие болезни и простуды легко схватываются. А суд, я знала, должен был затянуться. Вот мы и отправились. Сели на Засеке в четвертом часу дня. Взяла я билеты первого класса, так как боялась давки. (Теперь ходит гораздо меньше поездов, чем в обыкновенное время, и кроме того, периодически на Николаевской дороге останавливается на целую неделю пассажирское движение для перевозки военных предметов.) Мы попали, к счастью, как раз в начале товарной недели, так что те, которые торопились попасть в Петроград до прекращения пассажирского движения, все уже проехали. Приехали мы в Москву с опозданием. На вокзале взяли плохонькое ландо парой за 8 руб., положили вещи, сами сели и в 11 ч. вечера приехали в Левшинский.

На другой день в 11-м часу мы с Сережей поехали в Кремль, в суд. Провели нас в свидетельскую комнату, где сидело человек 30 или больше. Из знакомых свидетелей были следующие: Саша, сестра, О. К. Толстая, Чертков, Н. П. Гусев, К. С. Шохор-Троцкий, д-р А. А. Волкенштейн, В. И. Скороходов, С. Д. Николаев, И. И. Горбунов, Ф. А. Страхов, д-р Д. В. Никитин, М. В. Булыгин, д-р Б. М. Беркенгейм, Сережа, брат, я.

Была еще старушка Нечаева, очень убежденная. Она заведует детской колонией в Телятенках. И еще кое-кто кого я не знала. Были также и свидетели обвинения – разные туляки, которые получали неизвестно откуда написанное Булгаковым воззвание. (Это тульские революционеры воспользовались этим воззванием и широко его в Туле распространяли.)

Обвиняемые были:

Под стражею были приведены Сергей Попов, Граубергер (старый корреспондент наш, которому я по поручению папа лет 30 тому назад писала и посылала книги), Беспалов. И еще один – забыла его фамилию.

Забыла еще сказать, что свидетелями под стражей (т. к. оба они сидят в тюрьме) были Сережа Булыгин и О. В. Завалиевская.

В первый день нас продержали до вечера и только успели нас опросить, какого мы вероисповедания, и привести к присяге тех, которые от нее не отказались. Такие тут оказалась вероисповедания, каких мы отроду не слыхивали.

М. В. Булыгин сказал, что он исповедует веру христиан первых веков. Шохор-Троцкий – что он вероисповедания "своего собственного", Горбунов – что он свободный христианин и т. п.

Большинство сказало, что по "паспорту я православный". Большинство также отказалось от присяги. Когда меня спросили, я сказала, что я крещена православной, а от присяги прошу меня избавить.

Второй и третий день мы опять просидели в свидетельской комнате безо всякой нужды. Но было очень интересно и приятно видеть многих своих старых друзей. Очень сердечно и хорошо мы встретились и поговорили с Скороходовым. Тоже и с Волкенштейном, которого я не видала десятки лет. Его жизнь очень интересная. Он – полтавский врач. Всегда был хорошего, либерального направления и, кажется, не раз за это страдал. А жена его была посажена в Шлиссельбургскую крепость, где она провела 13 лет в одиночном заключении. За это время Волкенштейн женился на другой. Но когда его первую жену отпустили на поселение на Сахалин, он отпросился у своей второй жены и поехал к первой, с которой прожил на Сахалине до ее смерти. Смерть ее тоже была странная: она была убита какой-то шальной пулей. После ее смерти Волкенштейн опять вернулся в Полтаву.

Скороходов все живет на Кавказе и работает. Это один из редких так называемых "толстовцев", который взялся за физический труд и до старости не бросил его. Еще такой – это бывший гвардеец – Ярцев. Папа всегда умилялся видом его рабочих рук и обликом рабочего человека, земледельца. Он приходил на суд в виде посетителя. Теперь уже ему около 70 лет, и он уже не может работать. Занимался в последнее время книгоношеством.