Он возник на моем пороге перед Рождеством. Мы разговаривали с Галиной в моей квартире, она собиралась уходить, приоткрыла дверь, шагнула на лестничную клетку и уперлась в грудь Станисласа.

— Ой, вот и папаша… — ойкнула Галина и бочком протиснулась к своей двери.

Никем не останавливаемый, Станислас прошел в мою квартиру и закрыл дверь. Я стояла и не могла ничего поделать. Глупо прикрывать живот руками. Он смотрел на выпуклый животик, на простенькое домашнее платьице для беременных, на тапочки с веселыми зайцами. Я смутилась.

— Так, так. Не врут, значит. И когда же ты собиралась мне рассказать?

Рассказывать я ему не собиралась, и промолчала.

— Значит, скрыть хотела, — констатировал он.

— Прости, как понять твой интерес? Между нами ничего нет, — сказала я, возмутившись, что он уличает меня в нечестном поступке.

— Но было, — он вздохнул, и с укором посмотрел на меня. — Я знаю, это мой ребенок.

— Похвальная уверенность, — съязвила я. — Ты живешь с другой женщиной, зачем тебе это?

— Я не живу с Натали.

— Она переехала? — не поверила я, зная правду от вездесущей Галины.

— Нет. Она живет в моей квартире.

— Понятно.

— По-ня-яя-т-но, — передразнил меня Станислас, — что ж ты делаешь, Сашка?

— Тебе лучше уйти, — посоветовала я ему, — пока еще можно остаться друзьями.

— Я знаю, что мне лучше. Ты как с мужчиной разговариваешь? Ох, и надрал бы я тебе задницу!

— Отстань, мне нельзя волноваться, — воспользовалась я своим положением, — и ребенку тоже, ему нужны положительные эмоции.

— Если бы не это, — он ткнул пальцем в сторону моего живота, — я бы тебе такие положительные эмоции устроил!

— Хорошо, — успокоила я его, — пришел, так пришел. Может, скажешь зачем?

— Просто из вежливости пригласила бы войти, а не томила бы в коридоре, — сказал Станислас.

Мне не оставалось ничего кроме как пригласить его в комнату. Аккуратно повесив светлую дубленку в шкаф, сняв щегольские казаки, он прошел, огляделся, сел на тахту.

— Ничего не изменилось, — сказал он, и похлопал по мягкому индийскому пледу, приглашая меня сесть рядом. «В моем положении он меня и пальцем не тронет», подбодрила себя я. Села. Платьице собралось складочками, увеличивая живот. Я была неповоротлива, что бы было удобно, я устраивалась еще некоторое время.

Станислас смотрел на изменившуюся фигуру, на мои попытки поместить пополневшее тело. Бог знает, о чем он думал. С кухни вернулся, спрятавшийся было, Базиль.

Подошел к Станисласу, обнюхал.

— Привет, — сказал ему Станислас. Базиль вспрыгнул на тахту и полез к нему на руки. Предатель! Станислас погладил подставленную для ласки кошачью голову, Базиль положил лапки на грудь Станисласа, переминая ими, замурлыкал, и выпустил коготки, цепляясь за петли джемпера Станисласа.

— Базиль! — грозно окликнула его я, он недоуменно посмотрел, отпустил джемпер, но с рук его не сошел.

— Ты будешь строгой матерью.

— Я буду разумной матерью, в меру строгой, и в меру буду баловать.

— Кого? ЕЕ или ЕГО?

— Не знаю. Мне все равно, кто родиться. Я буду любить их вне зависимости от пола.

— И когда?

— В апреле.

— У нас есть время. И на свадьбу, и на медовый месяц и подготовиться к рождению малыша.

— Я замуж не собираюсь.

— Хорошо. Тогда будем жить в гражданском браке. Квартиру куплю большую, с детской комнатой.

— Никаких браков. Ни законных, ни гражданских.

— Хорошо. Будем жить как соседи. Куплю квартиру с двумя спальнями.

— Станислас,…я устала спорить с тобой.

— Вот и хорошо, — он вскочил с тахты, взял меня за лодыжки, и положил их на свои колени и, поглаживая их, медовым голосом сказал, — ложись, отдыхай.

Я запротестовала, его настойчивость утомила меня. Я выторговала его согласие оставить сейчас меня в покое, на возможность навестить меня завтра. Станислас оделся, поцеловал меня в щеку и ушел, сказав «До завтра».

С тех пор так и повелось. Станислас приезжал в обеденное время, мы обедали в маленьком ресторанчике и немного гуляли по заснеженному парку и прощались до следующего дня. Я привыкла к его вниманию, он был нежен и заботлив. Перед выходом на улицу, зная, что самой мне сделать стало нелегко, надевал на меня меховые сапожки и застегивал молнию. Во время прогулки держал меня под руку, чтобы я не поскользнулась. Выбирал только полезные для меня блюда и до отказа забил экологически чистыми продуктами мой холодильник.

Февральским утром, когда за окном стало светлеть и метель, казавшаяся желтой в свете уличных фонарей, приобрела свой естественный цвет, в мою дверь позвонили.

Я взглянула в глазок, но в подъездном полумраке, разглядела только женский силуэт.

— Почта, — сказали за дверью, чувствуя мою нерешительность.

Я открыла. Натали. Наталья Леонидовна. Она решительно вошла в мою квартиру и брезгливо огляделась. Коридор был неширок, узкий вишневого дерева шкаф, двухметровое зеркало, окруженное яркими круглыми светильниками, овальный ковер, привезенный мною из Китая. И я. На седьмом месяце мой живот значительно увеличился, и был направлен на Натали, как крупнокалиберное артиллерийское орудие. Она остановила на мне свой взгляд, и он застыл на выпирающей части моего тела.

— Какая же ты дрянь! — Натали кипела злобой.

— Наталья Леонидовна, вы явились в мой дом без приглашения и оскорбляете меня! — попыталась я осадить ее.

— Я ведь тебя предупреждала, предупреждала, тварь ты эдакая! Я ради него оставила Владимира, мне обратной дороги нет! Если ты попробуешь отнять у меня Станисласа, берегись, — она перешла на свистящий шепот, — я за твою жизнь и за жизнь твоего ублюдка не дам и ломаной полушки!

— Что вы так нервничаете, Наталья Леонидовна? Станислас живет с вами, не со мной.

Я вот сейчас разволнуюсь, — говоря это, я сняла чехол с мобильным телефоном с крючков для ключей, — да и позвоню ему, что бы он вас домой отвел, а то вы меня беспокоите своими угрозами.

— Этот негодяй не появляется дома, в офисе мне говорят, что он занят или вышел, все время врут! — она задохнулась, от злости и пожаловалась. — Владимир никогда не поступал со мной так!

— Трудно танцевать одной задницей на двух свадьбах?! — ввернула я, ничуть ее не жалея.

— Как ты можешь судить? — она презрительно, свысока смотрела на меня. — Ты любила когда-нибудь? А тебя кто-нибудь любил?

— Я женщина, вы никогда не замечали?

— Не замечала, тебя трудно заметить, — она радовалась, что может напомнить мне, что я не красавица. — Владимир все твердил «она умница!», не верю — ума хватило только залететь, а это и дурочка может!

— То, что так легко дается дурочкам, оказалось не по плечу вам. И дело тут вовсе не во Владимире Станисласовиче, — сказала я, готовая ответить на выпад, и, кивнув на свой живот, выпалила, — и как мы уже выяснили не в Станисласе. Это вы, Наталья Леонидовна, смоковница бесплодная.

Я знала, что вызываю огонь на себя, но остановиться уже не могла. Она назвала меня «дурочкой»! Натали утробно зарычала, я ударила по самому больному месту, и кинулась на меня. Я увернулась, бросилась в ванную комнату. Натали побежала за мной и зацепилась за дверной косяк, в надежде помешать мне, закрыть дверь ванной.

Я налегла плечом на дверь, Натали не выдержала боли прищемленной руки, выдернула ее, и я защелкнула дверь перед самым носом преследовательницы. Трясущимися руками я набирала номер Станисласа на, оставшимся чудом, в моих руках, мобильном.

Я слышала, как разъяренная Натали мечется по моей квартире, в поисках предмета, способного помочь ей открыть дверь ванной комнаты. «А если она найдет топор, справится ли она с дверью?» в тоске подумала я. Станислас приехал быстро. Я слышала, как он стучал во входную дверь, как Натали открыла ему, как они кричали друг на друга, как хлопнула дверь. Затем шум стих, Станислас прижался лбом к двери ванной комнаты и позвал:

— Саша! Сашенька, я отвезу ее домой. Не беспокойся, она никогда тебя не потревожит! Я отвезу и вернусь! Как ты себя чувствуешь?