Пули ударили с такой силой, что их подбросило в воздух, одного за другим, мгновенно погасив инерцию их бега, и бросило затем с силой на откос в самом низу холма. Когда голубая струйка порохового дыма улетела прочь от дула его «стена», он двинулся в их сторону, чтобы посмотреть на трупы. Он думал, что его может стошнить или он даже может упасть в обморок. Но ничего этого не было: он смотрел на мертвецов с холодным любопытством. Он взглянул на их лица. Они были еще совсем мальчишками – моложе, чем он, а ему в то время было всего восемнадцать.
Раздвигая в сторону ветки, вскоре через оливковую рощу к нему с треском пробрался его сержант.
– Отлично сработано, мальчик, – закричал он. – Ты их здорово отделал.
Монро взглянул вниз на тела ребят, которые никогда теперь не женятся и не будут иметь детей, никогда не станцуют «бузуки» и не будут радоваться теплому солнцу или глотку доброго вина. Один из них все еще цепко держал в руке черную палку – это была колбаса. Кусок ее свисал и изо рта мертвого тела. Они просто завтракали. Монро повернулся к сержанту.
– Я не принадлежу тебе, – закричал он, – проклятие, я не принадлежу тебе. Никто не может владеть мной, кроме меня самого.
Сержант счел этот взрыв проявлением нервозности, свойственной тем, кто только что в первый раз убил человека, и ничего не доложил об этом по команде. Может быть, это было ошибкой. Потому что начальство не заметило, что Адам Монро не был теперь послушным ему полностью, во всяком случае, не на всю сотню процентов. Именно с этого момента.
Шесть месяцев спустя ему настоятельно посоветовали подумать о себе, как о потенциальном будущем офицере и продлить службу в армии до трех лет, чтобы эти годы ему зачли при аттестации. Устав от Кипра, он с радостью ухватился за эту возможность, чтобы его направили в Англию, в Итон Холл, где располагались Курсы подготовки младших офицеров. Три месяца спустя он получил погоны младшего лейтенанта.
Во время заполнения анкет в Итон Холле он упомянул, что свободно владеет немецким и французским языками. Однажды его как бы случайно проэкзаменовали на знание обоих этих языков, и результаты подтвердили его слова. Вскоре после присвоения офицерского звания ему предложили подать заявление для поступления в Объединенную школу русского языка для государственных служащих, которая в то время располагалась в лагере, называемом «Маленькая Россия», в местечке Бодмин в графстве Корнуолл. Альтернативой этому были полковые будни в казармах где-нибудь в Шотландии, поэтому он согласился. Через шесть месяцев он закончил эту школу свободно владея русским языком, и почти мог сойти за русского.
В 1957 году, несмотря на довольно мощное давление со стороны полкового начальства, которое хотело, чтобы он продолжил службу, он вышел в отставку, так как ему пришло в голову, что его призвание – профессия иностранного корреспондента. Ему приходилось видеть некоторых из них на Кипре, и он подумал, что для него такая работа подойдет лучше, чем просиживание штанов в какой-нибудь конторе. В возрасте двадцати одного года он поступил в штат своего родного эдинбургского «Скотсмэна» в качестве репортера-стажера, а два года спустя переехал в Лондон, где его взяли на работу в Рейтер – международное агентство новостей, чья штаб-квартира расположена в доме номер 85 по Флит Стрит. Летом 1960 года знание языков вновь пришло ему на выручку: в возрасте двадцати четырех лет его откомандировали в отделение Рейтер в Западном Берлине в качестве помощника шефа этого бюро, ныне покойного Альфреда Клюэ. Это лето предшествовало тому, в которое была возведена берлинская стена; через три месяца пребывания в новой должности он встретил Валентину – единственную женщину, которую, как он теперь понимал, он любил по-настоящему.
Рядом с ним присел человек и негромко кашлянул. Монро мгновенно освободился от своих воспоминаний. Вдалбливать азы специальности курсантам и забыть основные правила конспирации всего две недели спустя. А ведь перед встречей никогда нельзя расслабляться.
Русский недоумевающе посмотрел на него, но на Монро был надет нужный крапчатый галстук. Медленно, не сводя глаз с Монро, русский засунул в уголок рта сигарету. Избитый прием, но все еще находится в ходу. Монро вытащил зажигалку и поднес пламя к кончику сигареты.
– Рональд потерял сознание в своем кабинете две недели назад, – тихо и спокойно произнес он. – Боюсь, что у него язва. Меня зовут Майкл. Меня попросили принять у него эстафету. О, вероятно, вы можете мне помочь: правда, что Останкинская телевизионная башня – самое высокое сооружение в Москве?
Переодетый в штатское русский офицер выдохнул дым и расслабился. Пароль был именно тот, о котором они договорились с Лессингом, которого он знал только под псевдонимом Рональд.
– Да, – ответил он. – Ее высота – пятьсот сорок метров.
В руках у него была сложенная газета, которую он теперь положил на скамейку рядом с ними. Лежавший у Монро на коленях плащ неожиданно соскользнул на землю. Он подобрал его, отряхнул и, вновь сложив, уместил на скамейку поверх газеты. Оба не обращали друг на друга ни малейшего внимания примерно десять минут, пока русский не докурил свою сигарету. Наконец он поднялся и нагнулся, чтобы погасить о землю окурок.
– Через две недели, – пробормотал Монро. – В мужском туалете под блоком Г в новом государственном цирке. Во время выступления клоуна Попова. Представление начинается в семь тридцать.
Русский отошел от скамейки и неспешно стал удаляться. Монро спокойно высидел еще десяток минут. Никто не проявил к нему ни малейшего интереса. Он поднял макинтош, газету и спрятанный внутри нее конверт и вернулся на метро в свой офис на Кутузовском проспекте. В конверте находился список с самыми последними номерами частей Красной Армии.
Глава 2
В то время как Адам Монро делал пересадку на «Площади Революции» около 11 часов утра 10 июня, колонна из двенадцати блестящих черных лимузинов «ЗИЛ» поворачивала для заезда в Боровицкие ворота Кремля примерно в сотне футов над его головой и в одной тысяче трехстах футах на юго-запад от него. Советское Политбюро вот-вот должно было начать заседание, способное изменить ход истории.
Кремль представляет из себя треугольник, чья вершина, – доминантой которой является Собакинская башня, – нацелена точно на север. Со всех сторон он защищен стенами высотой около пятидесяти футов, которые укреплены восемнадцатью башнями и в которых проделано четверо ворот.
Южные две трети этого треугольника отданы на откуп туристам, чьи безмятежные группки фланируют туда-сюда, любуясь соборами и дворцами давно уже почивших царей. В средней части имеется широкая асфальтированная площадка, которая охраняется часовыми и представляет из себя невидимую разделительную линию, через которую нельзя переступать туристам. Но кавалькада лимузинов ручной сборки прошелестела через эту площадку по направлению к трем зданиям в северной части Кремля.
Самым малым из этих зданий является расположенный с восточной стороны кремлевский театр. Сзади этого театра, наполовину прикрытое им, стоит здание Совета Министров, которое, казалось бы, должно являться местонахождением правительства, поскольку именно здесь проходят заседания министров. Но настоящее правительство СССР – это не кабинет министров, а Политбюро, небольшая группа людей, составляющих самую верхушку Центрального Комитета Коммунистической партии Советского Союза, или КПСС.
Третье здание является самым крупным. Оно расположено вдоль западного фасада сразу же за зубцами стены и выходит окнами на расположенный внизу Александровский сад. По форме оно представляет из себя длинный-предлинный прямоугольник, который тянется на север. Южная сторона этой старой Оружейной палаты отдана под музей древнего вооружения. Но сразу же за Оружейной палатой сделаны глухие внутренние стены. Для того, чтобы попасть в верхнюю часть здания, необходимо подойти снаружи и пройти сквозь высокие железные ворота, которые разделяют здания Совета министров и Оружейной палаты. Лимузины проехали этим утром через ворота из кованого железа и остановились возле невидимого остальному миру входа в это здание.