– Кто – кого… Наперегонки?- Усмехнулись в зале.

– Наперегонки. Со смертью.- Ухмыльнулся Президент.- Вы должны понимать, что, если мы не успеем – это означает не просто отсутствие приза на скачках… Это практически наверняка означает физическую смерть для меня и начало гражданской войны – для вас.- В зале настала гробовая тишина. Народ лихорадочно обдумывал услышанное. Некоторые пытались иронизировать, но соседи быстро затыкали им глотки: в головах большинства уже начинала зарождаться симпатия к этому человеку, который, в отличие от большинства своих предшественников, не только так вот просто сказал с трибуны известную всем правду, но и начал говорить дальше, говорить о том, о чём никто из присутствующих раньше толком и не задумывался… И сейчас, быстро проворачивая шарики в голове, писаки пытались сообразить, что это: действительно предельная, режущая слух откровенность, или – просто очередная мистификация, по своей изощрённости превосходящая всё, виденное или слышанное ими ранее?

– Поэтому,- продолжал, меж тем, президент,- вы все – именно все, а не только пришедшие в этот зал – стоите сегодня перед выбором: или оставить всё, как есть, и продолжать медленно умирать, или – рвануться, рискнуть; чтобы – либо умереть быстро и сразу, либо – победить и обрести право жить, как нормальные люди. Сегодня я ещё готов сунуть голову в эту петлю, ибо надеюсь успеть разрубить её раньше, чем она захлестнётся. Поэтому сегодня это ещё можно делать со мной вместе. Будет ли это возможно завтра – я не знаю. Поэтому, если в самое ближайшее время мы не начнём быстро – я подчёркиваю: очень быстро – заниматься тем, о чём сейчас говорим – я умываю руки. Я не хочу быть раздавленным и смятым этим монстром, в которого превратилось сегодня наше 'государство'.- Озадаченная и не успевавшая соображать публика сидела, едва дыша. Тишина была такая, что я слышал дыхание соседа.

– Постойте-ка…- Наконец нарушил её, поднявшись, Карой де Лю.- Я что-то не понимаю… Вы ведь стали президентом, как я понимаю, как раз для того, чтобы именно этим и заниматься… Чтобы реформировать всё это… Так что же Вам мешает? Или Вам нужно наше согласие на реформы? Так разве мы не выразили его, избрав Вас президентом?

– Вы выразили своё согласие на то, чтобы я стал президентом. Но вы не выражали своего согласия на то, чтобы я рисковал ввергнуть страну в пучину гражданской войны.

– Хм… Согласен… И именно это согласие Вам сейчас нужно?

– Нет. Само по себе это – согласие телёнка идти на заклание. Оно ни мне, ни вам ничего не даст.

– А что же нам… и Вам… что-нибудь даст?

– Власть,- пожал плечами Абар.- Полная и реальная власть. Позволяющая делать то, что я считаю нужным.

– А разве её а Вас нет?- Озадаченно спросил де Лю.

– Разумеется, нет,- развёл руками Абар, вызвав шум недоумения и даже недовольства в зале.- Видите ли,- продолжал он, когда шум немного утих,- создавая своё законодательство, Соны сделали всё для того, чтобы ни одна личность, сколь бы высокий пост она ни занимала, не могла более-менее заметно повлиять на ход истории. Влияние могли оказывать только сборища – именовавшиеся Главным Советом Правителей, например… Понятно, что никто в этой системе реальной власти не имел и иметь не мог: помешанные на подозрительности, Соны не верили никому из своей банды и позаботились о том, чтобы никто из них не мог обмануть остальных, уведя блага у них из-под носа. Косвенно была обеспечена и полная невозможность быстрого реформирования общественного устройства, ибо быстрого реформирования Соны как раз больше всего и боялись, не доверяя один другому и опасаясь друг друга. Вследствие этого наследия наше текущее законодательство, большей частью просто переписанное с законодательства Сонов, таково, что президент может выполнять, по сути, лишь роль свадебного генерала; все звенья управления сами по себе не могут ничего; а любое изменение структуры управления возможно только при согласии подавляющего большинства в парламенте, которое никогда не хотело и не захочет никаких реформ, ибо сегодня получает за свою болтовню и интриги в сумме на два-три порядка больше, чем не только школьный учитель, но и иной ункарский профессор с мировым именем… Для них любая реформа есть отчуждение какой-то части дармового дохода – понятно, что на это они никогда реально не пойдут.

– Заседания парламента давно превратились в игру толпы идиотов, пытающихся максимально удовлетворить потребности участников этой игры.- Усмехнулся Карой.- При этом они пытаются убедить всех остальных – кто в этой игре не участвует – в том, что речь идёт об удовлетворении именно их потребностей…

– Ну, некоторые из них идут ещё дальше – пытаясь убедить своих избирателей в том, что их, избирателей, потребности… на самом деле уже давно удовлетворены…- Заметил ещё кто-то. Ухмылки на лицах присутствующих послужили Абару индикатором понимания прессой сути проблемы, и он продолжил:

– По текущему законодательству, которое, как я уже говорил, большей частью получено простым копированием законодательства империи Сонов, мне, чтобы разогнать это скопище интриганов, нужно потратить не менее полугода. При этом на сам процесс уйдёт столько сил и энергии, что их, пожалуй, хватило бы для завершения процесса реформ… Если я не уверен, что у меня хватит сил на реформы – я лишь хочу надеяться на это – то совершенно очевидно, что двойным 'запасом прочности' я не обладаю и по такому пути идти не могу, ибо заранее знаю, что он к желаемому результату не приведёт.- Абар помолчал. Молчали и мы, пытаясь осознать услышанное. Нет – каждый, в общем-то, понимал, что дела обстоят на самом деле примерно так, но… как-то не хотелось в это верить, что ли… Поэтому слова Абара вызвали поначалу настороженное неприятие, смешанное с неудовольствием от неприятных 'новостей'; и лишь по мере осознания этой неприкрытой правды публика понемногу приходила к пониманию неизбежности большой драки. Или – медленного умирания.

– Загнивание структур государственной власти, конфликт интересов разных ей ветвей – проблема не сегодняшняя и не вчерашняя…- Продолжал, меж тем, президент.- Она начала особенно активно развиваться с тех пор, как Соны утратили последнего активного лидера – то есть уже с полвека назад. Сегодня это уже застарелая гангрена, лечить которую и дорого, и безнадёжно. Поражённые гангреной органы обычно удаляют, конечности – отсекают… Исходя из того, что лучше иметь живого инвалида, чем разлагающийся труп.