- Да как вам сказать. Большей частью… Ну, например, представит кто-нибудь дурацкий, по его мнению, проект рекламного буклета, или плаката, или объявления, или кампании, а он, вместо того чтобы обсудить варианты и взвесить все точки зрения, мгновенно взрывается. Видимо, ему попросту нужен был козел отпущения, вот он и разорялся. Сперва нашумит, а потом начинает обсуждение.

- Гм…

- А еще он склочничал, к примеру, из-за политики…

- Из-за политики?

- Да. И вел себя как самый отъявленный фанатик. Пожалуй, я бы назвала его правоверным консерватором. Знаете, из этих, «темно-синих».

- Он говорил со служащими о политике?

- Случалось. В перерыв, за кофе, или на праздниках фирмы.

- Так.

- Но большинство наших сотрудников, в общем, люди умеренных взглядов.

- Значит, особо бурных дискуссий не возникало?

- Нет.

- А как насчет женщин? - внезапно бросил Улофссон.

Инга Йонссон улыбнулась. На сей раз отнюдь не блекло.

- Нет,- решительно отрезала она.- Он очень следил за моралью.

- Следил за моралью?

- Да.

- Вы твердо уверены, что он никогда не заводил шашней?

- Только один-единственный раз.

- Вы не могли бы рассказать об этом?

- По-вашему, это важно?

- Не знаю. Давно это было?

- Три года назад.

- Три года? И… с кем же?

- Со мной.

Откровенность Инги Йонссон застала Улофссона врасплох.

- С вами?!

- Да. Со мной. Скрывать тут нечего. Если угодно, могу рассказать. Это случилось в Фальчёпннге и продолжалось всего одну ночь. Мы были там на конференции. Представители рекламных фирм южной Швеции собрались на неделю в Фальчёпинге, чтобы обсудить политику в области рекламы. В последний вечер устроили банкет. Я и сама, помнится, тогда изрядно выпила. Ну и кончилось все, разумеется, в его постели. Ведь принято считать, что именно так, и бывает у шефа с секретаршей. Наутро он меня разбудил и произнес длинную речь о случившемся. Говорил, что раньше ничего подобного не бывало, и весьма недвусмысленно дал понять, что больше это не повторится, потому что, дескать, идет вразрез с его принципами и несправедливо по отношению к семье… Забавно, он так и сказал… «по отношению к семье», не к жене, а ко всей семье…- Она улыбнулась.- Потом объявил, что это не случайность, не хмельное умопомешательство, а логическое следствие нашей служебной близости. В тот вечер он-де просто-напросто воспринимал меня как свою жену. Так он все объяснил…- Инга Йонссон тряхнула короткими волосами, точно желая избавиться от воспоминания.- Да… Вот, собственно, и все.

- И вы уверены, что позже ничего подобного не случалось, с другой женщиной?

- Уверена. Потому что я бы заметила.

- Что ж, я вам верю,- неожиданно для себя сказал Улофссон.

- Спасибо.

И этот ответ тоже был для него неожиданным. Она улыбнулась прежней блеклой улыбкой.

- Значит, вы говорите, семнадцать сотрудников,- вмешался Хольмберг.

- Да.

- Можно узнать их фамилии? Она назвала.

Кроме нее, в фирме работали три ассистента, телефонистка, конторщик, шесть художников, четыре текстовика, фотограф и мальчишка-курьер, которого все звали «вахтером».

- А еще был план нанять «политика».

- Это еще что за птица?

- Человек, который сам не рисует и текстов не сочиняет. Он ведет переговоры с заказчиками, является косвенным поставщиком идей и осуществляет связь между заказчиками и непосредственными исполнителями, ну, когда тот или иной проект взят в работу. Кроме того, он должен довести требования клиента до сведения тех, кто будет разрабатывать заказ. Сам он тоже придумывает разные варианты и имеет наиболее полное представление обо всем, что находится на стадии замысла. А что касается названия должности, то оно и правда дурацкое.

- Вы давали об этом объявление?

- А как же. Только теперь вряд ли что выйдет. - Да, наверное. Все зависит от наследников… от жены и сына. Много было ответов?

- Довольно-таки. Оставалось сделать выбор.

- И тут случилась эта история,- подытожил Хольмберг.

- Да…