С Биргиттой Стрём беседовал Хольмберг.

Когда он утром пришел в управление, она уже сидела там и ждала. Они поднялись в его кабинет.

В комнате пахло затхлостью. Хольмберг подошел к окну, откинул штору и распахнул рамы.

На улице было уже тепло, на небе ни облачка.

Два воробья сновали в сквере возле управления.

Хольмберг устал.

Поспать ему удалось всего несколько часов.

Что же такое случилось с ночами?

Либо он мучился бессонницей, либо что-нибудь поднимало его с постели. И тогда он опять-таки не спал.

Обернувшись, он увидел, что Биргитта Стрём остановилась в дверях.

- Садитесь, садитесь,- пригласил Хольмберг.

- Спасибо.

Она опустилась на краешек стула.

Хольмберг посмотрел на нее. Первая мысль была: внешность самая заурядная, ничегошеньки не говорящая. Маленькая и худая, почти хрупкая. Лицо бледное, каштановые волосы до плеч чуть взлохмачены. Взгляд усталый, упорно смотрит в пол.

Одета она была в короткую юбку и белую блузку с черным жакетом. На руке часы. Никаких украшений: ни колец, ни браслетов, ни серег, ни броши.

Только губы бросались в глаза - ярко-красные, они резко выделялись на бледном лице.

Не такими ли красными губами наше воображение наделяет проституток? - подумал Хольмберг и тотчас устыдился, поймав себя на этой мысли.

- Как самочувствие? - спросил он.

- Я… устала…

-  Гм…

- Чго он, собственно, натворил, Стефан?..

- Почему ты спрашиваешь… Можно на «ты»?

- Конечно.

- Так почему ты спрашиваешь?

- Ну…- Она подняла глаза и слегка пожала плечами. - Иначе зачем полиции его искать, если он ничего не сделал? Ведь наверняка что-то сделал. С ним самим-то ничего не случилось? - Она вдруг застыла и посмотрела ему прямо в глаза.

- Случилось? Нет, не думаю. Мы подозреваем, что он замешан кое в чем, случившемся на прошлой неделе.

- В чем же? Расскажи, в чем дело, не надо держать меня на взводе.

- У нас есть основания полагать,- Хольмберг точно прыгнул очертя голову в омут,- что Стефан Стрём причастен к убийству директора Фрома и к покушению на

убийство комиссара Турена, имевшим место на прошлой неделе.

- О-о… нет…- Она закрыла лицо руками. Но не плакала.- О нет… только не это… только не это… ведь и так…

- Ведь и так?

- Я имею в виду… его вечно преследовали неудачи… заботы…

- Гм…

- Значит, это он… стрелял? Я читала об этом в газетах и видела по телевизору. Он? Стефан? Он стрелял?

Черт, подумал Хольмберг, слегка вздохнул и сел за стол. Сложил руки на столе и посмотрел ей в глаза.

- Не знаю, но кое-что говорит за это,- медленно сказал он.- Но я не знаю. Хотя думаю, что так оно и есть. Нам необходимо поговорить с ним. Вдруг это не он. Но пока нам неизвестно, где он, пока мы его не найдем, пока мы будем подозревать, что у него есть основания скрываться,- до тех пор мы будем думать, что совесть у него нечиста.

- Боже мой…

- Мне очень жаль,- тихо сказал Хольмберг.- Но так уж вышло.

- Да…- Она едва заметно кивнула и перевела дух.- Да, я понимаю.

- Так, может, расскажешь немного о нем? Я имею в виду, вдруг это натолкнет нас на мысль, где он прячется. Во всяком случае, мы получим более четкое представление о том, что произошло и почему.

- Где он, я не знаю… Но могу рассказать о нем.

- Э-э-э… сигарету? - Хольмберг протянул ей пачку.

- Нет, благодарю… а впрочем… Он поднес ей спичку.

- Я встретила Стефана в шестьдесят шестом. Через два года мы поженились, и в это же время он закончил университет. Не бог весть как: он никогда полностью не сосредоточивался на учебе, всегда у него была масса других дел - землячество, политработа и все такое. Материальное положение у нас было не блестящее. Я, конечно, зарабатывала, четыре года трубила ассистенткой у врача, а других источников дохода у нас под конец не осталось. Сбережения мои ушли на жилье, мы поселились в двухкомнатной квартире, которая стоила нам четыреста крон в месяц… ну и кое-что пришлось купить. Мебель, циновки, кровати, стол, стулья, кресла, диван и прочее… тоже немалые деньги. До того как мы поженились, я снимала меблирашку с полным пансионом. Поэтому вещей у меня почти не было. Стефан жил в общежитии. Сбережений у меня гроши, откладывать было особенно не из чего, да я и не стремилась к этому… относилась к будущему несколько беззаботно. На квартиру в общежитии мы претендовать не могли, где уж нам. Да… после окончания курса он начал искать работу. Отвечал на объявления и как только не пробовал - а в ответ вежливые отказы. Он надеялся на хвалебные отзывы о работе в землячестве, дескать, лишний козырь, во всяком случае, так говорили другие… но, видимо, на деле все обстояло иначе. Странно как-то, ведь он раз даже был председателем землячества. Иногда он куда-нибудь устраивался, но все это продолжалось недолго, работа-то непостоянная. Был санитаром, школьным сторожем, надзирателем тюрьмы в Мальме, продавцом в книжном магазине. Но платили там негусто, а главное - работа была временная. Три месяца он торговал электропроводами в кооперативном магазине ЭПА, две недели вкалывал грузчиком на складе. Только и делал, что таскал болты и складывал их в ящики. Сортировал документы в архиве, полтора месяца, два года назад. И все время искал постоянное место. В Лунде и в других городах… даже на севере, в Будене. Потом родился Мате. Осенью шестьдесят девятого.

- Мате - это ваш сын?

- Да. Сейчас ему три года. После его рождения мы стали получать пособие на ребенка, но как раз в это время повысили квартплату, а Матсу нужны и пеленки, и еда, и одежда… и цены на еду тоже выросли. И самим надо одеться. А жалованье у меня не больно-то увеличилось. Два года назад, в семидесятом, все кончилось. Он больше не мог найти работы. Не знаю, может, тут сыграли свою роль и политические симпатии Стефана, но ведь в его документах это не указано… Думаю, работы попросту не было.

- А каковы его политические взгляды?

- Как вам сказать… В общем, он не социалист, скорее либерал, но весьма радикально настроенный… да, очень радикальный либерал… Хотя, может, это почти то же самое, что социалист? Я не знаю… Наверно, когда ищешь работу, радикализм только вредит. Он обычно говорил, что если у тебя есть убеждения и если ты их отстаиваешь, то ни черта не получишь. Видно, так оно и есть. Он любит спорить, дискутировать… Конечно, он никакой не террорист, но вечно рассуждает о всяких там недостатках в обществе и в мире и о том, что это надо изменить.