Обойдя дом, она проломилась сквозь густые заросли сирени и принялась отсчитывать окна. Вот эти три точно должны быть Владины. Все окна были плотно закрыты, несмотря на жару, но в одном была приоткрыта форточка, и задернутые занавески слегка колыхались от горячего ветра. Подойдя к нему, Кира ухватилась за решетку и забралась на подоконник. Прохожие поглядывали на нее с рассеянным любопытством.
Из окна летела знакомая музыка — точно, она не ошиблась. Выпрямившись, Кира просунула руку между прутьями решетки и толкнула створку форточки. Та зацепилась за штору и, открываясь, отодвинула ее в сторону, открывая для обозрения пустую неряшливую комнату. Одежда валялась как попало, кровать была разобрана и, судя по всему, пребывала в таком состоянии уже не первый день. На полу, ближе к дверям, лежал перевернутый стул, указывая ножками в окно. В этот момент створка качнулась обратно, и Кира просунула руку подальше, чтобы удержать ее, и тут увидела на полу, в дверном проеме, голые женские ноги — они выглядывали из-за косяка по колено, пятками вверх, и ей даже были видны тусклые желтые кольца мозолей и разбухшие старческие вены. Ноги лежали неподвижно, а рядом с ними и под ними, на бледно-коричневом линолеуме было разлито что-то темное и блестящее, похожее на загустевший лак.
С секунду Кира, застыв, тупо смотрела на них, а потом ее ноздрей коснулся запах, знакомый запах — она уже чувствовала подобный когда-то, но не могла вспомнить, когда. От него во рту появлялся вкус меди… запах опасности, запах чего-то ужасного…
Кира слетела с подоконника и ринулась обратно к подъезду, влетела в него и, взбегая по лестнице, закричала, запрокинув голову:
— Вызовите „Скорую“! Слышите?! Вызовите „Скорую“!
— А что такое? — высоко над ней, из-за перил выглянуло удивленное женское лицо.
— Там женщина… на полу… ей плохо… наверное, тетя Галя… вызовите!
— Батюшки! — жадно сказало лицо и исчезло. Секундой позже наверху открылась дверь. Кира снова вызвала к жизни хриплую птичку дверного звонка, нажимая на кнопку с таким остервенением, что чуть не продавила насквозь, потом вспомнила о собственном телефоне и вытащила его, но тут же обнаружила, что не знает, как звонить в „Скорую“ — слишком короткий номер. Она решила вызвать оператора, но пока щелкала кнопкой справочника, телефон, измученный за вечер, решил вопрос без ее участия и отключился, издевательски пискнув напоследок. Наверху снова хлопнула дверь, послышались нестройные голоса, и кто-то начал спускаться. Кира грохнула кулаком в дверь — теперь уже скорее по инерции — и развернулась навстречу троим полупьяным парням в шортах, потным и раскрасневшимся. За ними следовала стайка девушек с испуганным любопытством в глазах. Замыкала шествие уже виденная Кирой женщина.
— Вызвала! — крикнула она, задыхаясь и тяжело переваливаясь на ходу. — Ох, жарко как!..
— Ну, кому тут чего выбивать?! — почти воинственно осведомился один из пришедших и вопросительно уставился на Киру. — К-торая тут?! Щас мы ее быстренько!..
— Витька, а кто платить потом будет?! — выкрикнули позади него. — Сейчас „Скорая“ приедет — пусть они и выбивают!
— А если она через час приедет? А бабка возьмет, да и скапустится!
— Это не твоя бабка…
— … дверь ведь внутрь открывается?…
— …черт, старая работа — такую ж хрен вышибешь…
— …вот сюда лучше встань…
— … разница — все равно нас попросят…
— … все, давай! Раз, два, три!..
Дверь дрогнула под дружным размашистым натиском, но устояла. Кира прижалась к стене, глядя перед собой невидящими глазами и вздрагивая от каждого удара.
На шестом ударе дверь крякнула и просела внутрь, плюнув щепками и пылью. Средний из выбивавших по инерции ввалился в квартиру следом за дверью и едва устоял на ногах, уцепившись за дверную ручку и чуть не вывихнув себе плечо. И тут же пулей вылетел обратно с мучнисто-белым и мгновенно протрезвевшим лицом.
— Бля-а-а!..
Двое других сунулись следом и мгновенно отдернулись, в ужасе округлив глаза. Одного из них немедленно стошнило прямо на порог и серый придверный коврик, и в и без того спертый воздух подъезда вплелся перегарно-винегретно-кислотный букет. Девушки на лестнице загомонили и затолкались, пытаясь спуститься все сразу:
— Витька, Петька, что там?! Что там, а?!
— Стоять, дуры! — страшным голосом заорал Витька, на плече которого густо наливался синяк, и рванул за руку приятеля, который, шатаясь, вяло тер испачканный подбородок. — Наверх! В хату! Бегом! Бля, вот это влипли! Ни фига себе!
Спустя несколько секунд в подъезде не осталось никого, кроме Киры, все так же прижимавшейся к стене, и пожилой женщины, застывшей на лестнице. Потом женщина очень осторожно спустилась вниз, остановилась напротив выбитой двери и застыла. У нее вырвался полувсхлипывающий-полустонущий звук, она попятилась, стукнулась спиной о дрогнувшие перила и сползла на пол, прижимая распяленную ладонь к груди и коротко хватая воздух синеющими губами.
Кира, все еще сжимавшая в пальцах телефон, медленно оттолкнулась от стены и повернулась, медленно сделала один шаг, потом другой, глядя перед собой широко раскрытыми глазами. Механически перешагнула через лужу на пороге, потом через другую, но уже на линолеуме — большую, вязкую, растертую скользнувшими ногами ввалившегося в квартиру человека. Запах снова ударил ей в ноздри — жуткий запах крови и неубранного привокзального туалета.
В прихожей царил страшный разгром, тумбочка валялась на боку и тут же рядом с ней лежал телефон и из треснувшей желтой трубки неслись короткие гудки, едва слышные на фоне музыки, летевшей из одной из комнат. А чуть поодаль лицом вниз лежала очень полная женщина в задравшемся цветастом платье. Ее пухлые руки были разбросаны в разные стороны, одна ладонь вывернулась вверх, и пальцы были чуть согнуты, словно женщина пыталась изловить кого-то позади себя. Вокруг нее растеклась огромная лужа крови, казавшаяся очень густой и очень холодной.
Сглотнув, Кира остановилась, и ее взгляд протянулся дальше — туда, где наполовину в комнате, наполовину в коридоре лежала изломанная, растерзанная фигурка, похожая на тряпичную куклу, разорванную заигравшимся щенком. Промокшие от крови волосы залепили обращенное к двери лицо, и сквозь них виден был раскрытый в мертвом крике рот. Переломанная рука косо, под обратным углом закинулась на бедро, блестя разорванными мышцами и осколками костей, горло и живот разодраны, и всюду скользкие багровые и сизые лохмотья, и над всем этим — музыка, летящая над телом из комнаты — жуткое обрамление, делавшее картину совершенно нереальной.
— Лена… — вдруг сипло сказали позади нее, из подъезда. — Это же Лена… Это ее платье…
И только тогда она начала кричать и еще долго не могла остановиться.
— Вам действительно лучше? — суховато спросил молодой врач, наклоняясь. Его лицо казалось намного белее его халата, а глаза за круглыми стеклами очков до сих пор быстро, ошарашено моргали. — Может, вам все же стоит поехать с… — он махнул рукой в сторону „Скорой“, потом судорожно сглотнул. Кира, сидевшая на бордюре, сжавшись и обхватив колени одной рукой, отрицательно покачала головой и отвернулась. Она не слышала, как врач ушел, и как просигналила, отъезжая, машина, увозя с собой женщину из подъезда, имени которой она так и не узнала.
Толпа перед домом росла и росла, каждый второй норовил заглянуть в подъезд, и прибывший наряд милиции оттирал их в сторону, призывая граждан к сознательности разнообразными выражениями, то и дело скатываясь к неформальной лексике. Какой-то мальчишка, пытаясь проскочить незамеченным, схлопотал по шее, его мать, топтавшаяся рядом, закричала, что это произвол, после чего тут же влепила сыну второй подзатыльник и утащила его домой.
Кира почти не обращала на все это внимания — она курила сигарету за сигаретой, комкая их в дрожащих пальцах, и изредка искала безнадежным, усталым взглядом Вадима и Стаса, но их нигде не было. Звуки доносились до нее словно сквозь толщу воды. Ее подташнивало, и вместо разворошенной, взволнованной улицы перед глазами снова и снова вставало увиденное в квартире, намертво и навсегда сросшись с памятью. Когда из подъезда начали, один за одним, выносить три изуродованных, прикрытых тела, и раздались оханья и аханья, в которых любопытства и возбуждения было не меньше, чем ужаса, Кира отвернулась и уставилась на расписанную стену трансформаторной будки, краем уха слушая разговор двух мужчин, отошедших подальше от взволнованной толпы.