— Как это канарейкой?

— Столетия назад шахтеры, отправляясь в забой, брали с собой канареек — маленьких желтых птичек. Если воздух в забое опасно загрязнялся, сначала умирала канарейка: шахтеры таким путем узнавали о грозящей опасности и успевали выбраться из шахты. Другими словами, если в моем поведении появятся какие-либо странности, нас тотчас же доставят на станцию.

— А если сначала чума подействует на Марлену?

— Не думаю. Марлена уверена в своей невосприимчивости. Она повторяла это столько раз, что я начинаю верить ей.

Глава 55

Никогда Юджиния Инсигна не ждала наступления Нового года с такой тревогой, никогда не смотрела так часто на календарь. Раньше для этого не было причин. В сущности календарь был всего лишь пережитком, доставшимся роторианам в наследство еще от землян. На Земле календарь был связан со сменой сезонов. Там каждому сезону был посвящен свой праздник: день зимнего солнцестояния, день летнего солнцестояния и еще какие-то дни, названий которых Юджиния не запомнила.

Зато в памяти Юджинии сохранились воспоминания о том, как Крайл пытался объяснить ей все тонкости земного календаря. Он рассказывал об этом с удовольствием, очень подробно и немного высокопарно, как и обо всем, что напоминало ему о Земле. Юджиния слушала его с интересом, потому что искренне хотела разделять его взгляды и вкусы, ведь это должно было еще больше сблизить их, и с опасением, потому что боялась, что его привязанность к родной планете перевесит любовь к семье. В конце концов так и случилось.

Странно, что такие воспоминания до сих пор причиняли ей боль. Впрочем, не притупилась ли она? Юджинии показалось, что она уже не может вспомнить лицо Крайла, что для нее теперь реальны лишь воспоминания. Получалось, что между нею и Зивером Генарром сейчас стояла только память о памяти?

Но ведь и календарь на Роторе сохранился только как память о памяти. На Роторе никогда не было смены сезонов, но все же там был принят земной год, потому что Ротор сопровождал Землю в ее движении по околосолнечной орбите. Так же было и на других поселениях в системе Земля — Луна; исключение составляли лишь поселения на околомарсовых орбитах и в поясе астероидов. Конечно, без смены сезонов год лишен смысла; и тем не менее, как и на Земле, роторианский год тоже делился на месяцы и недели.

Опять-таки, как и на Земле, роторианские сутки состояли из двадцати четырех часов, из которых первые двенадцать поселение освещалось солнечным светом, а в течение вторых двенадцати часов свет Солнца искусственно экранировали. Конечно, это было совершенно произвольное деление; с тем же успехом можно было установить и любую другую продолжительность суток и часа. Тем не менее на Роторе каждые сутки включали двадцать четыре часа, каждый час — шестьдесят минут, а каждая минута — шестьдесят секунд. (Единственное различие между Ротором и Землей заключалось в том, что продолжительность дня и ночи на поселении была постоянной — всегда по двенадцать часов.) Несколько раз на поселениях предлагали ввести календарь, основанный на десятичной системе счисления. Тогда основной единицей времени был бы день. Более продолжительные отрезки времени рекомендовали называть декадном, гектоднем и килоднем, а более мелкие — дециднем, сантиднем, миллиднем и так далее. Но этот календарь не прижился.

Понятно, что каждое поселение не могло иметь собственный календарь; это немыслимо затруднило бы связь и торговые отношения. Невозможно было ввести и единый для всех поселений календарь, отличающийся от земного. На Земле все еще жило девяносто девять процентов человечества, и жители поселений вынуждены были считаться с земными традициями. На Роторе, как и на всех других поселениях, время отсчитывали по земному календарю, не имевшему для поселенцев никакой физической основы.

Но теперь Ротор не имел связи ни с Землей, ни с другими поселениями, ни с Солнечной системой. Строго говоря, на Роторе не существовало года, месяцев и дней в том смысле, в каком эти понятия употреблялись на Земле. В системе Немезиды не было даже солнечного света, которым и должен отличаться день от ночи. И все же на Роторе на двенадцать часов включали яркое искусственное освещение, а следующие двенадцать часов на поселении царил полумрак. Здесь отказались от постепенного увеличения и ослабления яркости освещения на границах дня и ночи, что могло бы заменить рассвет и сумерки. В этом не было необходимости. Конечно, в каждом доме включали и выключали свет в зависимости от привычек или потребностей хозяев, но все жители считали дни по роторианскому, то есть по земному, календарю. На Эритро день и ночь сменяли друг друга естественным путем, чем иногда пользовались жители станции для выполнения тех или других работ. Тем не менее и на станции официально время отсчитывали по роторианскому, то есть по земному, календарю, не совсем совпадавшему с календарем Эритро.

Теперь все громче раздавались голоса сторонников десятичной системы счета времени. Юджиния точно знала, что Питт тоже склонялся к такой системе, но даже он не решался предложить ее, опасаясь очень сильного сопротивления.

Наверно, это не навсегда. Архаичному делению года на месяцы и недели уделяли все меньше и меньше внимания, а о традиционных праздничных днях все чаще и чаще забывали. Для Юджинии, например, как астронома были важны только дни. Когда-нибудь старый календарь отомрет, а в совсем далеком будущем должны появиться новые согласованные системы счета времени, какой-нибудь Галактический стандартный календарь.

И вот теперь Юджиния считала дни, оставшиеся до Нового года — совершенно произвольно выбранной даты. На Земле была хоть какая-то причина; там Новый год начинался в период солнцестояния — зимнего в Северном полушарии, летнего в Южном. Земной год определялся скоростью движения Земли по орбите вокруг Солнца, о чем сейчас на Роторе помнили одни астрономы.

Теперь же для Юджинии, хоть она и была астрономом, Новый год означал только одно — готовящуюся авантюрную прогулку Марлены по Эритро. Эту дату Зивер Генарр использовал лишь как удобный предлог, позволивший ненадолго отложить рискованную затею. Юджиния согласилась; считалось, что она уступила романтическим мечтаниям дочери. Погруженная в такие размышления, Юджиния не сразу заметила, что Марлена внимательно смотрит на нее. (То ли она вошла совсем бесшумно, то ли Юджиния настолько задумалась, что не слышала ее шагов? И давно ли она здесь?) — Привет, Марлена, — чуть слышно сказала Юджиния.

— Ты чем-то расстроена, — серьезно заметила Марлена.

— Это можно заметить, не обладая особой проницательностью. Ты по-прежнему хочешь выйти со станции?

— Да. Это решено. Окончательно.

— Но почему, Марлена, почему? Ты можешь объяснить так, чтобы, я могла понять?

— Нет. Ты не хочешь понять. Он зовет меня.

— Кто зовет тебя?

— Эритро. Он хочет, чтобы я вышла со станции, — обычно хмурое лицо девочки улыбалось. Терпение Юджинии лопнуло.

— Марлена, когда ты так говоришь, у меня создается впечатление, что ты уже заразилась этой… этой…

— Чумой? Нет, не заразилась. Дядя Зивер только что заставил меня сделать еще одну сканограмму. Я ему говорила, что в этом нет необходимости, но он сказал, что сканограмма, сделанная перед нашим выходом, нужна для сравнения. У меня все абсолютно нормально.

— Сканирование мозга не может ответить на все вопросы, — нахмурилась Юджиния.

— Тем более этого не могут страхи матери, — резко ответила Марлена, потом более мягким тоном продолжила:

— Мама, я знаю, ты против того, чтобы мы вышли на планету, но еще одной отсрочки не будет. Дядя Зивер обещал. Даже если будет дождь или плохая погода, я все равно пойду. В это время года ни ураганов, ни резких температурных перепадов не бывает. Да и в любое другое время года здесь их почти нет. Это чудесная планета.

— Но она безжизненна, мертва. Здесь живут только бактерии, — брезгливо сказала Юджиния.