– Ну и что? Заставить исповедаться?

– Прошу вас. Со мной он говорить не станет. Да и я уже не в состоянии, не могу и не хочу.

– А что если он откажется? Мы не такие уж близкие друзья.

Бауманн пожал плечами, потом выпрямился и посмотрел Саге в глаза.

На улице поднялся ветер, пыль вихрилась в узком дворе – Тогда расследуйте это официально. Как директор. Произошла кража, украдена моя работа – не какой-нибудь пустяк. А Голиан – бывший эмигрант. За такими нужен глаз да глаз.

Он поклонился и вышел. Пораженный Сага долго сипел неподвижно – это был новый, совершенно незнакомый Бауманн. «Я знаю его столько лет…» Директор покачал головой. Бумаги он спрятал в сейф.

Совещание началось без него. Он рассеянно извинился и сел. Когда предложили проголосовать, он тоже поднял руку, хотя так и не понял, о чем шла речь.

Инженер Голиан видел, как ушел из кабинета директора Бауманн, а немного погодя и сам Сага. Он подождал немного, потом быстро зашагал к заводским гаражам. Лицо его было бледным и осунувшимся. Поднялся ветер, на юге небо стало темным. «Будет гроза, – подумал он, – уже надвигается… Пускай, пусть все летит к чертям!» Он сел в свою машину и включил мотор. «Бауманн и директор наверняка говорили обо мне… Интересно, знает ли этот мошенник, что я отдал Саге ключ? Ключ… Захлопнется дверца сейфа. Что-то уже захлопнулось, и назад нет возврата. Сестра поплачет, будет вся в черном ходить на кладбище…»

Он закурил и поехал. Навстречу шли парни и девушки, они возвращались с купанья, ели мороженое. Близился вечер, а там – кино, поцелуи в воротах…

Голиан стиснул зубы и затормозил, машину оставил на другой улице, он всегда оставлял ее здесь, многие считали это чудачеством, сестра тоже. Со временем все привыкли, привыкла и Анна.

Сестра, заслышав его шаги, ждала, стоя в дверях кухни. На приветствие не ответила.

– Что с тобой? – спросил Голиан.

– Тебе открытка от жены.

– Да… – равнодушно протянул Голиан.

– И тебя это не удивляет?

– Ах, оставь, – ответил он недовольно. – Пива у нас нету?

– Нету. Открытка на столе.

– Потом прочту. – Он прошел в кухню.

– На столе в твоей комнате, – настаивала Анна.

Он махнул рукой и позвал:

– Анна, поди сюда.

Сестра была маленькая, с измученным лицом.

– Иду, – откликнулась она послушно и медленно, словно к святыне, двинулась к нему.

– Ты боишься?

Она кивнула.

– Не бойся. – Инженер смотрел на стену за ее спиной. Стена была белая с голубым узором. Тонкие линии соединялись в звезды р крестики. Он прикрыл глаза, ему не нравился этот узор.

– Я прочла, – шепнула Анна. – Она пишет, что хочет вернуться.

– Когда? Да ты успокойся! Когда – не пишет?

– Нет, Дежо, только… что хочет как можно скорее.

Он улыбнулся – улыбка больше походила на горькую.гримасу, – похлопал сестру по плечу.

– Еще много воды утечет!

– Дежо! – воскликнула Анна. – Не будь таким бессердечным, ты же знаешь, каково мне!

Кухня блестела чистотой. На столе лежала сетка с покупками: молоко и кольраби, черешня, банка сметаны, рис. Над диваном в клетке купалась в своей мисочке канарейка. В подсвечнике стояли две необгоревшие свечи.

– Меня никто не спрашивал?

– Не знаю, я только что вошла.

Он снова похлопал ее по плечу.

– Если будут звонпть, – предупредил Голиан, – трубку не снимай, а если кто явится, скажешь – меня нет.

– А ты правда уедешь?

– Да, мне надо отправить телеграмму.

– Ведь можно из дому.

– Нет, никаких телефонных разговоров. И ты никому не звони, ладно?

Сестра кивнула, ожидая объяснения, но он уже ушел. Слышно было, как хлопнула дверь: он остановился на пороге своей комнаты. Потом вышел, запер дверь, дважды повернув ключ.

Почта была неподалеку. Но Голиан тем не менее поехал в машине. Он остановился под самой вывеской «Телеграф – телефон» и вошел в небольшое помещение. Девушка за перегородкой вызывала Попрад и Превидзу, инженер писал адрес: «Иозеф Донат, Братислава…» Он стоял спиной к дверям и не видел, как появился человек лет тридцати пяти с плащом, переброшенным через левое плечо. Голиан подал телеграмму и расплатился. Обернулся – и выражение облегчения застыло на его лице.

– Добрый день. – У незнакомца был приятный, очень молодой голос.

У инженера бессильно повисли руки. Незнакомец приблизился и сказал, улыбаясь:

– Сюда, это единственный выход. – На улице возле «трабанта» он заметил: – Неплохая машинка, съездим куда-нибудь?

Голиан вздохнул и согласился. Они сели. Голиан опросил:

– Куда?

Человек с плащом сунул руку в карман, достал книжечку и сказал:

– Спокойно! Я из госбезопасности, пожалуйста, без фокусов.

4

Вечером громыхал гром, но гроза прошла мимо, обогнув город широкой дугой. Утро было прозрачным и ветреным. Директор Сага брился и думал о вчерашнем дне: разговор с Бауманном, бесконечное сидение на заседании, потом председатель пригласил распить бутылочку вина, он отказался – хотел поговорить с Голианом – и ушел… Ждал долго, сестра инженера рассказывала про шампиньоны и цветы, был уже десятый час, когда он попрощался и вернулся домой, подождал еще, но напрасно.

Перед самым сном вспомнил Шимчика. Знал его лет одиннадцать, когда-то дружили, капитан любил поговорить о рыбной ловле, постоянно расспрашивал о людях с завода и о Голиане тоже. Давно ли все это было? Поинтересовался, кто помог Голиану получить квартиру, предполагал, что директор, когда же Сага ответил отрицательно, в сомнении покачал головой. Тогда на его погонах было всего три звездочки. А вскоре Сага увидел его уже с четырьмя и подумал: «Пожалуй, на пенсию выйдешь майором».

Сейчас директор прикидывал: может, стоит обратиться к капитану Шимчику? Голиана едва ли убедишь, у Бауманна знакомства, он не угомонится, кому-нибудь пожалуется…

Инженера, вернувшегося из эмиграции, поддержали органы госбезопасности. Когда поступило его заявление с просьбой принять на работу, кадровик ездил по делам в Прагу и взял его бумаги с собой, зашел в министерство, и ему решительно сказали: «Пусть работает у вас».

Директор не знал, что делать. А впрочем, как ни крути, а ясности нет: кто же списал эту злосчастную формулу – Голиан или кто-нибудь из молодых, которым Бауманн поручал проводить опыты… Необходимо узнать, известно им что-либо об общем объёме работы, которую они проделали? И в чем суть этого открытия. Эх, следовало бы утром пролистать документацию и, зная, хотя бы приблизительно, о чем речь, вызвать обоих – одного, кажется, зовут Сикора, второго Бауманн называл чаще инженер Стеглик, насколько я наслышан, способный и сообразительный парень…

Он спрятал бритву, умылся и, завязывая галстук, принял решение: «Пусть над этим ломает голову Шимчик».

Анна Голианова вошла в комнату брата.

– Ты когда пришел? – спросила она.

– Поздно, – ответил тот, – а в чем дело?

Анна сказала, что до самой ночи его ждал директор Сага.

– Ну и пусть его…

– Похоже, тебя ничего не интересует.

Он ухмыльнулся и буркнул:

– Да.

На столе лежала открытка со швейцарской маркой«Анна взяла ее в руки; лицо ее осунулось, под глазами залегли темные круги. Нетрудно представить, как сестра провела ночь. Невестку она ненавидела – сначала за то, что брат женился на ней, потом за то, что она его бросила. Это была чисто женская ненависть.

– Не волнуйся, она не приедет, – продолжал Голиан, – просто в голову что-то взбрело, может, затосковала, может, какая-нибудь неприятность. Хотя я верю, что, когда писала, намерения у нее были серьезные. Но все равно она не вернется, испугается, и тогда она тоже испугалась. А ведь могла бы ехать со мной, говорила, что ей предлагают…

– Кто предлагал, люди из Мюнхена?