Барбара Хазард

Укрощенная Элиза

Пролог

Когда к нему вернулось сознание, он лежал неподвижно, с закрытыми глазами, и вслушивался изо всех сил. К его удивлению, было очень тихо. Не было тех привычных звуков, которые сопровождают любой военный лагерь. Не слышно было и шума битвы. Не раздавались отрывистые команды, и пушечная канонада уже смолкла, но запах пороха все еще висел в воздухе. Он не слышал ни бряцанья уздечек, ни топота копыт. И даже криков раненых он тоже не слышал. На секунду ему стало страшно.

«Меня бросили, – подумал он. – Они пошли в атаку, или, не дай Бог, отступили, а меня оставили, решив, что я мертв».

Сделав усилие, он поборол в себе панику. Ян не оставил бы меня, решил он вспомнив своего ординарца. Может, он погиб, мелькнула мысль, но он ее тут же отбросил.

И тогда он услышал слабый стон, совсем рядом. Что ж, по крайней мере, в одиночестве я не умру, усмехнулся он. Осторожно он провел правой рукой вдоль тела, пытаясь найти свой пистолет. Но пистолета не было за поясом, куда он сунул его перед боем, и, кажется, пропала и сабля. Он вспомнил, как несколько месяцев назад Ян разрядил свою винтовку в направлении дымящегося еще поля боя, которое они только что покинули. Оглянувшись, он увидел фигуры убегающих прочь местных крестьян.

– Извините, сэр, не переношу это воронье, – произнес Ян. – Еще бой не закончился, а они уже готовы поживиться, рыскают, сдирают все более-менее ценное с живых и с мертвых. Проклятое отродье!

Значит, его обокрало это воронье? Но нет, ведь его одежда по-прежнему на нем. Наверняка они бы сняли с него шерстяную накидку ярко-красного цвета. Он непослушными пальцами расстегнул жесткий воротник. Нет, воронье еще не успело, сказал он сам себе, нащупав золотую цепочку с крестиком – подарок его матери.

Все еще лежа с закрытыми глазами, он ощущал знакомый металлический запах крови. Обе руки были целы, и все же он, должно быть, ранен. Иначе он не валялся бы здесь так неподвижно. Странно, что он ничего не чувствовал, боли не было. Если бы только не эта жара, подумал он. В горле пересохло, и язык распух так, что невозможно было глотать. Летние дни у него дома не шли ни в какое сравнение с этим зноем. Но до лета еще далеко, вспомнил он. Стояла ранняя весна. И, кажется, начинался дождь со снегом, когда завязался бой?

Он открыл глаза. Похоже, он лежал в каком-то сарае. Судя по запаху, тут раньше держали скот. В крыше сарая зияла большая дыра, которую не могли прикрыть куски мешковины.

В сарае было темно. Свет шел только от костра, который горел как раз под этой дырой в крыше. Он удивился: кто бы мог развести здесь костер, – и чуть повернул голову, чтобы осмотреть это убежище. Еще один офицер лежал, прислонившись к стене. Он вгляделся, ему мешал дым от костра. Да, это был Керр. Он видел, как тот упал в бою, подумал, что его убили, и почувствовал отчаяние, потому что они были друзьями. Потом у него не было времени о нем подумать, так как он вел людей в атаку. Теперь он обрадовался, что Керр здесь, что ему удалось выжить.

Он повернул голову в другую сторону, и слабая улыбка появилась на его потрескавшихся губах. Ян Росс спал рядом с ним, раскинув руки. Он уже хотел попросить его, чтобы он дал ему воды, но тут понял, что ординарец уснул еще прежде, чем упал на грязный пол сарая, и с тех пор, очевидно, ни разу не пошевелился. Не надо было его сейчас беспокоить. Скорее всего, он сам проснется в ближайшее время. Теперь он знал, что не один, и мог подождать.

Он закрыл глаза, и перед его мысленным взором возникла приятная картина. Он видел волнующиеся на ветру вересковые пустоши, зеленые холмы до самого горизонта и теплое летнее море. Вот стремительный поток сверкает на солнце, вода плещется в маленьком гроте, образуя здесь небольшой водопад. Господи, как бы он хотел очутиться здесь и поплавать в этом озерке, знакомом ему с детства. Прохладная вода спасла бы его от зноя, и он бы мог пить ее без конца, пока не утолит эту страшную жажду.

Это было очень странно, но его видения были все время беззвучными, хотя он помнил пение птиц, блеяние овец, пасущихся неподалеку, лай собаки, сторожившей животных. Не жужжали в траве насекомые. И не было запахов – ни цветов, ни моря. Только эти маленькие картинки крутились у него в мозгу, то появляясь, то исчезая.

Он вздохнул, когда перед ним появилось лицо его матери. Она улыбалась и протягивала ему руки. И его отец был тоже тут, он глядел гордо и одобрительно кивал. Множество еще других знакомых лиц мелькало перед ним, но он почти не обращал на них внимания. Он ждал теперь, ждал, что будет в конце. Потому что было что-то странное в этих картинках, чего он никак не мог понять, в них было что-то, чего он не помнил. Что-то новое – совершенно другое.

И вдруг она появилась, приближаясь к нему из огромного космического далека. На ней было белое платье с широким синим поясом, и широкополая соломенная шляпа болталась за ее плечами. Такой она появилась перед ним впервые несколько месяцев назад.

Как всегда, он не мог понять, кто она такая, и он вглядывался напряженно в ее лицо. И, как всегда, он не мог различить его. От нее исходили лучи света, такого сильного света, что невозможно было долго смотреть на нее. И хотя он видел, что она идет к нему, казалось, что она по-прежнему остается от него так же далеко.

Забыв о том, где он находится, и желая страстно узнать ее, он шевельнулся и почувствовал жуткую боль в ноге. Он вскрикнул.

Он бывал ранен и раньше, но никогда не испытывал такой страшной боли. Он закусил губу и решил не кричать, чтобы не разбудить спящих и не привлечь внимания врагов, если те были поблизости. Он весь покрылся потом и рванул на себе одежду. Затем он снова открыл глаза. И тогда сквозь дыру в крыше он увидел холодный дождь со снегом. Капли, шипя, падали в костер, который задымил сильнее. Еще через минуту или две костер совсем погас, оставив его в полной темноте, с его болью и с его видениями.

«О, Боже, – думал он, – помоги мне». Однако боль не уменьшалась, она накатывала волна за волной.

К счастью, наконец, он снова потерял сознание.

1

За их спиной слышались звуки оркестра, наигрывавшего мелодию Моцарта, и говор гостей, приглашенных этим вечером на прием к леди Скофилд.

– Мы теперь совершенно одни, Элиза, – сказал джентльмен, подводя свою спутницу к софе, стоявшей у стены. – И хотя я уверен, что буду сожалеть о моей настырности, все же осмелюсь спросить: чем вы так расстроены?

Они находились в небольшой уютной комнате, обставленной резной мебелью в золотистых и розовых тонах, почти интимной. Пара женских перчаток и кокетливая шляпка лежали на одном стуле, а к другому был прислонен модный зонтик. Высокий темноволосый мужчина как-то странно смотрелся в такой обстановке, да, впрочем, и его спутница, хоть она и была очень юной и женственной.

Сев рядом с ней, мужчина протянул руку к щеке молодой леди и повернул ее лицом к себе.

– Признавайтесь! – приказал он, и его пальцы сжались крепко на ее подбородке.

– Вы не поверите, если я вам скажу, – проговорила она быстро и сердито. – Действительно, мне самой трудно понять. Никогда не думала, что отец меня об этом попросит. Ну что ж! Я никогда раньше и не подозревала, что он будет так решительно настаивать на своем, что ему настолько безразличны мои чувства…

– Уверен, что вы преувеличиваете. Мой дядя считает, что все волны идут от вас. Он с вами нянчился всю жизнь. И только вам во вред, могу добавить.

– Мне во вред? Что вы имеете в виду? Извольте объясниться, сэр! – потребовала она.

– Вы были бы намного лучше, если бы он вам не только давал все, что вы захотите, но и хоть иногда наказывал вас за упрямство и баловство. Господи, я прекрасно помню сцену, которую вы устроили на свадьбе Энн, когда решили, что невесте уделяют больше внимания, чем вашей драгоценной персоне. Ну да ладно. Достаточно сказать, что вы росли холодной и высокомерной, полагая, что весь мир должен покоряться любому вашему желанию. Бедный Джеймс!