Вот тут-то Дэффид развернулся к Кейру:

— Уводи своих к повозкам.

Повторил то же самое другим легатам над лучниками. После чего повернулся обратно к трещащей от напряжения линии. Трещит — ничего. Не расползлась пока, и ладно. Хорошо бы вытащить из битвы легковооружённых. Их и так погибло слишком много. Но ирландцы завязли, утратили организацию. Нет, придётся бедолагам терпеть до последнего. Иначе, отступая, увлекут за собой копейщиков. То же — и гленцы. Впрочем, эти-то отборные, дочкой особенно учёные. Выстоят.

Прохаживаясь — легче ждать. Копейщикам без поддержки тяжко — но лучникам нужно время. Пока займут новую позицию, приготовятся. А саксы, точно, ободрились. Ещё бы — теперь перевес в метательном бое склонился на их сторону. Да и камбрийцы чуют за спинами пустоту. Знают, зачем она возникла. И от этого знания у задних шеренг, небось, ноги чешутся — хоть ненадолго удалиться от опасности. А вот у первой — сердца тоскуют. Их-то ожидает самое трудное…

Солнце! Яркое, горячее — но отвратительно низкое, лезет под козырёк, прилаженный к парадному шлему, норовит полоснуть по глазам горчицей. Впрочем, из-под руки видно достаточно — фронт полевой армии вот-вот рухнет. Даже ослепнув, трудно не заметить — симфония работающих лучных линий оборвалась. Остались глухой стук дротиков и копий о щиты, да лязг мечей о доспехи и умбоны. Но поделать сида ничего не может. Один камень раз в пятнадцать секунд — вот и вся подмога. Пусть момент много раз обговорён и даже разок отрепетирован. Всё равно — опасность бегства сохраняется…

Стоит чуть сместить взгляд, чтоб понять — на городском валу дела немногим лучше. Здесь саксы собрали большую часть лучников. И, тщательно оберегая стрелков большими щитами, навесом засыпают стены. Причём вялой атаке подвергаются сразу двое ворот — восточные и южные. И если Немайн довольно короткого взгляда на каждые, чтоб убедиться — пока защитники города держатся, то каково приходится тем, кто не вознёсся над битвой на высоту дозорной башни? Для того и пришлось выделить из скудных сил небольшой резерв — из самых дурно вооружённых — небольшие отряды, стоя за спиной защитников каждой стены, самим спокойствием своим показывют — положение пока не отчаянное. Как говаривают Монтови: "до триариев дело не дошло".

И пусть гонцы со всех укреплений по очереди просят подрепить их — ответ у сиды один:

— Рано.

Уши сердито топорщатся, и гонцы поспешно уходят, не смея сбивать поправки для перрье, в блаженном неведении о том, что "Пора!" не наступит вовсе. Зато уносят с собой уверенность, что битва идёт по плану.

Заодно спокойствие распространяется и на тыл: легкораненые, идущие на перевязку, санитары, что выносят тяжёлых, говорят одно: трудно, но стоять можно. А ежели что, есть резерв! Одна беда — образованного грека, вовсе ничего не читавшего из многочисленных «Тактик» и «Стратегик», найти в империи сложно. Слишком уж сильно врезалась война в жизнь восточного Рима за последнее столетие. А хороший священник разбирается в людях достаточно, чтобы понять — на деле последняя надежда и кладезь боевого духа только и годятся стоять и подбадривать. Обычный приём, во многих сочинениях описанный. Причём именно с рекомендацией набирать такое демонстрационное войско из худших воинов.

Началось всё с того, что нескольких раненых не донесли. Умирающих так и так пристраивали в сторонке — мэтр Амвросий, хирург с опытом, в первую очередь брался за тех, кого точно мог вытащить — и кто точно не мог подождать. Кто полегче — доставались лекарям попроще, тяжелее — ждали, когда у мэтра появится возможность потратить время с риском потерять его впустую. Так что священники занимались ожидающими операции. Исповедовать и причастить следовало всех не ходячих — в случае прорыва саксов они обречены.

Однако, когда на носилках притащили очередное тело, ещё тёплое, но совершенно очевидно расставшееся с душой, отец Адриан не вытерпел.

— Я, преосвященный, под стрелы соваться не собираюсь, — успокоил встрепенувшегося епископа, — устроюсь за ближайшими к восточной стене домишками, да и только. Глядишь, спасу душу-другую.

— Ступай, мой друг. Тем более, на северной стене как раз гленцы стоят. Твоя паства, — Дионисий согласился легко, ибо не знал за своим заместителем ни склонности к лукавству с друзьями, ни ложного честолюбия. Только желание выполнить обязанности как можно лучше. А внутри города — опасность примерно равная…

Вот тут Адриан и насмотрелся на «резервы». Да что насмотрелся! Одного взгляда хватило, чтобы понять — случись что — побегут. Назад, не на стены. И смысла воодушевлять и ободрять тонкие унылые линии нет никакого. Не по силам. Как тогда, с холмом. Но это не означает, что не стоит и пытаться…

Тем более, что поток раненых схлынул — из основной сечи их не выдернуть, а на стенах самые неуклюжие да невезучие своё уже получили. И всё равно здания бань не хватало, и госпиталь выплеснулся наружу, под заблаговременно приготовленные навесы. Другое дело, что не хватало и персонала. Старшая из аннонок трижды падала в обморок — а до того невозмутимо ассистировала при самых тяжёлых операциях. Одна рана, пусть самая страшная, её не пугала — а вот тысяча… Тристан похожее уже видел — после набега викингов. Зрелище тяжёлое — но рыцарю следует переносить самые страшные картины — ведь зло, которому должен противостоять рыцарь, не постесняется совершить любые преступления.

Знамя графа Окты скучало в резерве. В настоящем. Том, что начал просачиваться через новенькие, западные ворота на бывшее болото. Первыми, конечно, прошли колесницы. И раз уж эти не завязли, значит, остальным ничего не грозит. Вслед двинулись конные лучники. А вот тяжёлой, по камбрийским меркам, кавалерии, следовало портить дорогу последней. Зато в бой идти вторыми, закрывая броней уязвимых, но быстрых рыцарей-бриттов. Но не колесницы. «Скорпиончики» не умеют стрелять навесом. Что ж, возницы и стрелки укрыты за добротными щитами по бортам. Колесниц всего семь — шесть по числу кланов, прежде соперничавших на гонках, теперь же готовых помериться славой в битве. И ещё одна, богини. Эта и поведёт. Как утром, когда пришлось двух лошадей отрезать, чтобы вернуться. Сестра богини — на неё чуть-чуть похожа, хоть и не родная — тоже схлопотала стрелу. Теперь морщится и растирает больное место. Синяк! То ли кольчуга особенная, то ли она сама — только жало, сумев немного раздвинуть тонкое кольцо, разорвать — не смогло. Как и прорезать толстый поддоспешник.