— А в чем дело?

— Я только что звонила в больницу, выясняла, как он там. Ведь в газете было написано, что состояние критическое и неопределенное… а мне хотелось знать точнее… Я спросила, нельзя ли его навестить, и они сказали, что он до сих пор без сознания и что к нему пускают только жену и сотрудников полиции. А я… мне бы так хотелось… повидать его… если можно.

— Гм… И по какой же причине, если не секрет?

— Почему секрет. Мы были знакомы… если можно так выразиться…

— Знакомы… И близко?

— Да. Пожалуй, что так.

— Очень близко?

— Да…

— Кажется, начинаю понимать…

Сольвейг Флорен молчала, а в памяти Хольмберга сверкнул вопрос Удина насчет того, была ли у Бенгта любовница.

— Но его жена наверняка в больнице, и вам, видимо, не очень удобно появляться там, — начал Хольмберг.

— Однако…

— …если вы понимаете, что я имею в виду.

— Разве нельзя устроить так, чтобы я зашла в ее отсутствие?

— Он для вас много значил… то есть, значит?

— Да.

— Оставьте мне свой телефон, я выясню, можно ли это устроить, и позвоню.

— Правда? Позвоните? Спасибо. Это ужасно любезно с вашей стороны.

Он записал номер.

— Вы себе не представляете, как это для меня важно… ваша помощь, — докончила она.

Он рассказал Удину о разговоре.

— Будь я проклят! Ну, что я говорил?!

— Гм… да. Что будем делать?

— Пусть она его навестит. Звякни в больницу и узнай, там ли его жена. Если нет, действуй. Кроме того, можно воспользоваться случаем и побеседовать с этой дамой. Как говорится, убьем сразу двух зайцев.

Хольмберг чувствовал себя едва ли не сводником, когда звонил в больницу и выяснял, там ли Соня Турен.

Ее не было.

В половине третьего он встретился с Сольвейг Флорен в центральном вестибюле большого больничного блока.

Он никогда прежде не видел ее, но узнал сразу, как только она появилась на пороге, — она очень хорошо себя описала.

Высокая блондинка, с виду усталая.

Все устали, подумал Хольмберг.

Держалась она очень прямо; пышный бюст, судя по всему, не сковывали никакие бюстгальтеры. Одета по молодежной моде: красные расклешенные брюки и черный жакет.

Лет тридцать пять, предположил Хольмберг и подумал: похоже, она из тех женщин, которых с годами все больше и больше охватывает страх, что молодость уходит.

— Сольвейг Флорен?

— Да. Это я.

— В таком случае поднимемся наверх?

— Да. И… спасибо, что все устроили… Он вежливо улыбнулся:

— Пойдемте.

Комиссар лежал в темной одноместной палате: покуда он в таком состоянии, необходимо постоянное наблюдение и тщательный уход. Как долго это будет тянуться, никто не знал.

Увидев Турена, она прямо задохнулась. В лице комиссара не было ни кровинки, грудь судорожно поднималась и опускалась. Из носу торчала резиновая трубка, присоединенная к пластиковому мешку, внутри которого что-то неприятно желтело. Голова скрыта под белой повязкой, а сбоку на койке висел еще один пластиковый мешок с резиновым шлангом, уходящим под одеяло. Турен лежал на боку.

— Боже мой… — простонала женщина.

У Хольмберга от этого зрелища тоже защемило сердце.

Мешок сбоку койки был наполнен желто-бурой жидкостью.

Сольвейг подошла к постели и посмотрела на раненого.

— Как же… с ним… будет?

— Не знаю, — сказал Хольмберг.

— Он выкарабкается?

— Он должен был умереть на месте, — холодно проговорил Хольмберг и сам удивился своей наигранной бесчув ственности. — Во всяком случае, так считают врачи.

Через десять минут они собрались уходить, но тут сбылись худшие опасения Хольмберга: та встреча, то столкновение, которого он всеми силами стремился избежать, стало неизбежным.

Дверь медленно отворилась, и вошла Соня.

Она смотрела на койку и поначалу не заметила их.

Следом за ней появилась Буэль Улофссон. Она кивнула Хольмбергу и удивленно покосилась на Сольвейг. Та смотрела в сторону. На серую стену. Соня Турен повернулась к Мартину.

— Привет, — тусклым голосом поздоровалась она.

— Здравствуй, Соня. Ну, как ты? Она пожала плечами.

— Думаешь, он выкарабкается?

— Я искренне надеюсь. Он… выносливый. А это…

— Чудо, что он еще жив. Ты же знаешь.

Он не нашелся что ответить. Его слегка удивило, с каким самообладанием и трезвой критичностью держится Соня, не то что вчера вечером и ночью.

И тут Соня заметила Сольвейг Флорен.

— А вы кто?

— Меня зовут Сольвейг Флорен. — Она вскинула голову. — Я… друг комиссара.

Лишь голос выдавал волнение.

— Друг?

— Да.

Буэль казалась смущенной и вопросительно смотрела на Мартина, которому оставалось только огорченно развести руками у Сони за спиной. В душе он проклинал себя за глупость: зачем он потащил к Бенгту в больницу эту Сольвейг Флорен?!

— И близкий друг? Мы как будто ни разу не встречались?

Хольмберг потер лоб, мысленно ругаясь последними словами. Он готов был сквозь землю провалиться.

— Соня, — сказала Буэль. — Давай выйдем, а?

— Почему? Разве мне нельзя побеседовать с другом Бенгта? Что тут такого?

— Видишь ли… — начал Хольмберг.

Соня смерила его взглядом и вновь повернулась к Сольвейг. В глазах ее появилось странное выражение.

— Вы, верно, были его… любовницей?

Это была пощечина. Сольвейг пошатнулась, глаза ее наполнились слезами.

— Всего раз… Мы больше были друзьями.

— Значит, все-таки было… — сказала Соня, обращаясь, скорее, к себе самой.

Через некоторое время все четверо сидели в чистеньком больничном кафетерии.

Хольмберг включил двтоматическую кофеварку. Он лихорадочно курил одну сигарету за другой.

Соня равнодушно вертела в руке полупустой бумажный стаканчик и смотрела в стол.

— Я догадывалась, — сказала она. — Я чувствовала, что у него кто-то есть. За несколько лет он очень изменился.

Вы давно с ним знакомы?

— Довольно-таки… — Сольвейг не договорила. Хольмберг терялся в догадках, почему не вышло скандала.

— В январе было два года, — снова начала Сольвейг Флорен. — Но все совершенно не так, как вы думаете…

— Да, но…

— Нет-нет, поверьте. Выслушайте меня, я расскажу, как все было. Совсем не так, как вы… как можно подумать. Началось это однажды вечером, когда Бенгт… комиссар Турен зашел ко мне домой. По делу. Тогда как раз насмерть задавило машиной одного студента, а водитель скрылся. Студент учился в моей группе, и комиссару нужно было установить его личность. Мне кажется… я… я соблазнила его в тот вечер.

— Не понимаю.

— В тот вечер я вышла прогуляться. И по дороге домой заметила автомобиль… Бенгт… комиссар Турен предложил подвезти меня. Потом я уговорила его подняться ко мне и…

— Говорите — Бенгт.

— Простите?

— Называйте его Бенгтом, говорю. Так легче рассказывать.

— Спасибо.

Соня слегка улыбнулась.

— Он подвез меня домой и поднялся наверх. Я угостила его кофе и… так уж получилось…

— Понимаю, — выжидательно сказала Соня. Сольвейг взглянула на нее, словно пыталась что-то прочесть в ее глазах.

— Так вот, — продолжала она. — Мы начали встречаться. То есть проходило какое-то время, и однажды вечером раздавался звонок в дверь — это был он. Заглянул на огонек, так он говорил. Я готовила кофе. Мы сидели, разговаривали, и все. Он бывал у меня раз в месяц, иногда чаще. Но мы только сидели и разговаривали… пили кофе, иногда ужинали, но… я не была его любовницей. Не знаю, что вы обо мне думаете, только я не была. С той первой ночи и поцеловались-то… всего четыре раза. Мы были просто друзьями. Надеюсь, вы мне верите? — Она смотрела на стол.

Соня тоже не поднимала глаз, над столом повисло какое-то странное молчание, все будто ждали чего-то.