Однако, поскольку почти половина поляков поддержала Валенсу на выборах президента в конце 1995 года, целесообразно для трезвой оценки перспектив польско-российских отношений посмотреть хотя бы бегло на позиции этого экс-президента.
Когда в декабре 1990 года Валенса был избран президентом, польские СМИ писали, что выиграла «Солидарность», которая «похоронила коммунизм в нашей части мира». Газета «Трибуна» констатировала, что «перед ним сейчас самый высокий забор, через который он должен перепрыгнуть» (Валенса любил рассказывать, как в 1980 году он перепрыгнул забор гданьской верфи и организовал там забастовку, приведшую к возникновению «Солидарности»). Уже тогда было ясно, что далеко не большинство избирателей — всего 11 миллионов из 27,5 — проголосовали за него.
Как показала жизнь, ни «Солидарность» не похоронила коммунизм, ни Валенса не смог «перепрыгнуть» забор.
В сентябре 1992 года, предвидя реальную угрозу для себя, правые силы в Польше, с подачи Валенсы, стали добиваться наказания за прошлое всех коммунистов, проводя шумную кампанию за «люстрацию», намереваясь в законодательном порядке провести тотальную «декоммунизацию». Эти замыслы правых потерпели поражение, встретив отпор даже со стороны видных деятелей «Солидарности». Даже выдвиженец правых министр обороны Я. Онишкевич, в прошлом один из лидеров «Солидарности», пригрозил отставкой, так как «декоммунизация» означала бы стопроцентную отставку командного состава армии, в прошлом состоявшего в ПОРП.
Демократическая пресса иронически заметила, что после такой «декоммунизации» необходимо будет провести «декретинизацию» страны, чтобы вернуться к нормальной жизни (Правда. 1992, 18 сентября).
В январе 1994 года, уже после поражения правых сил на парламентских выборах, Лех Валенса запугивает американцев мифической угрозой со стороны России. В интервью газете «Вашингтон Пост» он говорит: «Американцы хотят приручить медведя, забыв, что в густом лесу сделать этого нельзя». И далее: «Россия никогда своего не упустит. Польша для нее всегда лишь лакомый кусочек…» (Известия. 1994, 5 января).
В марте-апреле 1994 года Валенса, после поражения на выборах, потерпел второе поражение при попытке объединить под своим руководством оппозицию. Имевшиеся к этому времени в Польше мелкие партии, а их насчитывалось уже до 200, не пожелали откликнуться на его призыв (Зюддойче цайтунг, Мюнхен).
В феврале 1995 года Адам Михник остро критикует Валенсу за его посягательства на польскую демократию и претензии на культ своей личности. Он писал: «Валенса — мастер деструкции. Его сила — в таланте разрушения, его драма — в неспособности к созиданию» (Газета Выборча. 1995, 8 февраля).
В июне 1995 года, перед президентскими выборами, намеченными на конец года, на VII съезде «Солидарности», на котором тон нападок на социал-демократов задавал Валенса, прозвучали угрозы: «если на выборах победят неокоммунисты, «Солидарность» выйдет на баррикады». По ходу предвыборной кампании в президенты политическая борьба между сторонниками безоглядного отказа от всего прошлого, которых возглавлял Валенса, и левыми силами во главе с А. Квасьневским, стремившимся найти взвешенное решение развития экономики и политики, обострилась до предела. Ее закономерным финалом явилась провокация с делом Олексы (Известия. 1995, 14 июня).
После победы «Солидарности» власти, представляемые этим профобъединением в 90-е годы, оказались в такой же затруднительной ситуации, что и коммунистическая партия в 80-е годы. «Солидарность», пришедшая к власти на волне забастовок, в июле 1992 года разгоняла бастующих бронетранспортерами и водометами. В самой «Солидарности» обозначился раскол, ее руководство обвиняли в отрыве от масс.
После победы левых сил в Польше последовали аналогичные сдвиги в Венгрии, где победила Социалистическая партия (ВСП), затем у нас в России, на Украине, в Белоруссии, Литве, Болгарии. Западные СМИ считают этот сдвиг влево результатом протеста против некомпетентных руководителей, коррупции, ухудшения социального положения трудящихся.
В июне 1995 года правительству в ходе президентской предвыборной кампании удалось провести в сейме принятие двух законов: об отмене срока давности в отношении преступлений в 1944–1989 годах, дававшее возможность судебного преследования бывших сотрудников госбезопасности, и закон о компенсации лицам, пострадавшим от депортации в СССР и в Германию. Эти законы дали пищу для антирусских выступлений и настроений (Известия. 1995, 5 июня).
В конце 1995 года все тот же Михник, подводя итог «эпохи Валенсы», констатировал, что «бархатная революция», которая совершилась в Польше, характеризовалась как «способ адаптации людей прежнего режима к условиям парламентской демократии и рыночной экономики» (Михник А. Конец эпохи Великого Электрика. Известия. 1995, 24 ноября).
Но вот наступил 1997 год и новая возможность для Валенсы попытаться вернуться к активной политической роли на волне вспыхнувшего недовольства рабочих Гданьской судоверфи, поддержанного профсоюзом «Солидарность».
В марте 1997 года рабочие этой верфи, явившейся колыбелью «Солидарности» в 1980 году, выступили против объявления верфи банкротом, с вытекающим из этого увольнением большинства работающих там. Начались бурные протесты профсоюза «Солидарность», поддержанные Валенсой. Если учесть, что как и в 1980 году, так и теперь вокруг «Солидарности» концентрируются многие политические силы центра и правого крыла, нельзя исключать, что за «Солидарностью» и политическими силами, которые сплотились вокруг нее, есть будущее (Эггерт К. «Солидарность» опять выводит народ на улицу. Мнение польского политолога Артура Михальского. Известия. 1997, 21 марта)
Новые руководители Польши во главе с президентом Квасьневским, судя по всему, понимают, что сегодня наиболее выгодный и емкий рынок для Польши — это Россия, СНГ. В этом смысле победа левых сил выгодна для обеих стран (Корнилов Л. К власти вернулись люди, которые понимают по-русски. Известия. 1995, 14 декабря).
Заключить раздел о польско-российских отношениях хочу словами польского писателя Станислава Лема, сказанными при встрече с российскими журналистами: «Хорошо, что еще осталась в мире такая страна, как Россия, где отношение к литературе, к книге в отличие от Запада остается самым осмысленным, трепетным и ненасытным» (Туровский В. Известия. 1996, 16 марта).