Не известно, долго ли предавался он этим молитвенным раздумьям. Неожиданно какой-то слабый стук заставил его очнуться. Стук доносился со стороны герметически закрытого люка.

«Так и есть — метеорит! — испугался он. — Локатор вышел из строя и вовремя не изменил траектории полета…»

Стук повторился, на этот раз чуть громче.

— Войдите! — невольно вырвалось у него, хотя он прекрасно понимал, что говорит чушь.

— Откройте, пожалуйста, эту дверцу, — послышался откуда-то снаружи тихий, но очень приятный, мелодичный голос.

Он провел рукой по лицу, протер глаза: черт побери, неужели начинаются галлюцинации?…

— Откройте, прошу вас. — И снова раздался стук.

— Минутку, — пробормотал он. — Только надену скафандр, ведь если я вам открою — весь воздух сразу выйдет.

Дрожащими от волнения пальцами он стал медленно и неуклюже открывать герметический люк. Воздух с громким шипением вырывался наружу. Один из приборов предостерегающе загудел и начал мигать.

— Спасибо, — произнес нежный голос. — Вам нетрудно подать мне руку?

В кабину проскользнуло прекрасное златокудрое, синеокое существо в белом шелковом хитоне с большим вырезом сзади, из которого торчали лебяжьи крылья.

— Мир вам, — торжественно произнесло существо.

— Слава Иисусу, — учтиво отозвался космонавт.

Заметив, с каким изумлением смотрит он на белые крылья, существо улыбнулось.

— Это так… больше для проформы, в безвоздушном пространстве от них толку мало.

— Совершенно верно… — он растерянно кивнул, не зная, что отвечать.

Закинув ногу на ногу, белокрылое существо удобно устроилось в кресле.

— Меня послал наш старик. Велел привести вас к нему.

— К нему… то есть… то есть куда?

— Ну, ясно же — в рай! — И существо звонко рассмеялось.

— В рай… — глуповато улыбнулся он и вдруг выкатил глаза. — То есть как в рай?

— Нет, вы неподражаемы, — существо захлебнулось смехом. И старому тоже чем-то приглянулись… Впрочем, мы тут с вами лясы точим, а ведь наверху-то нас ждут! Понимаете, редко кому из наших удается перекинуться словечком с современным человеком. А уж там у нас тоска зеленая, чистый паноптикум, да вы и сами в этом убедитесь. Итак, прошу: захлопните, пожалуйста, ваше чудо, я покажу вам дорогу.

Когда минуту спустя космонавт выпрыгнул из ракеты, он упал на что-то белое, непонятное, мягко под ним спружинившее. «Видно, я совсем спятил, — подумал он, — но, пожалуй, это смахивает на облака».

Из того же странного белого вещества была и возвышавшаяся перед ними высокая стена с массивными деревянными воротами. Из окошка привратницкой выглянул лысый старец с белой бородой и усами. Завидев их, он вытащил огромный золотой ключ и попытался отпереть ворота.

— Лихоманка их задери, эти ворота, — проворчал он после тщетных попыток сладить с ключом и впустил пришедших через боковую калитку. — Давненько мы их не отмыкали. Извольте пожаловать туды, в тронный.

За воротами толпились любопытные. Они были в самых различных старинных одеждах, по большей части средневекового покроя. Зрелище напоминало парад актеров-любителей или бал-маскарад. При виде космонавта костюмированная толпа залопотала:

— Это он и есть?

— Ой, да он весь в золоте! И осматривается…

— А где у него глаза? Неужто люди теперь безглазые?

— Значит, так теперь выглядят люди?

— Да нет, просто на нем такая одежда.

— Мама, можно его потрогать?

Когда космонавт стал снимать гермошлем, воодушевление толпы перешло в бурное ликование:

— Смотрите, смотрите, он откручивает голову!

К нему тут же подскочили детишки, пытаясь дотронуться до «открученной» головы. Но процессия уже подходила к тронному залу. Несколько крылатых существ затрубили в золотые трубы. Над входом в зал висел большой плакат: «Наша цель — полное и абсолютное счастье». Вдоль стен вытянулись шпалеры крылатых существ в белых хитонах вперемежку с фигурами в старинных одеяниях. А в самом конце зала, на помосте, стоял богато украшенный позолоченный трон, и на нем восседал почтенный старец с длинными белыми волосами и окладистой белой бородой. Нетрудно было догадаться, что это и есть сам Господь. Космонавту почему-то вспомнилось, как однажды в школе он допытывался у законоучителя, что будут делать счастливцы, попавшие в рай. Учитель ответил, что они будут глядеть на лик господен и славить господа бога. Тогда он только рот скривил: вот еще, глазеть на чью-то физиономию и нудно тянуть псалмы — не больно велика награда за самоотречение, которого от них требовали. Но теперь, глядя в лицо Господа, он ощутил незнакомое, до той поры не испытанное блаженство, и сердце его бешено заколотилось от волнения и счастья. Он покраснел и опустил глаза. Господь понимающе усмехнулся, встал и энергично пожал ему руку.

— Приветствую тебя, сын мой! — загремел его могучий бас. — Очень рад, что после длительного перерыва вновь могу приветствовать жителя Земли. Ибо мир погряз во грехах и отвернулся от своего Творца, утратив тем самым милость его благословения. Но, хотя сердце твое и подернулось хладом сомнения, ты нашел в себе силы смиренно сложить в молитве руки и поручить себя воле Господней. И тогда сказал я ангелу, служителю моему: «Ступай и приведи этого человека пред очи мои, ибо он достоин награды!» И стало слово мое делом, а ты, сын мой, коли будет на то твое соизволение, можешь остаться у нас, в единственном месте, где вечно пребывает полное и нерушимое счастье. Иди и вопрошай очи свои, и вопрошай уши свои, и напоследок спроси сердце свое, и ведь скажет оно тебе — останься, внемли его гласу — ибо сердце никогда не лжет!

Договорив, Господь воздел руки, и по его знаку крылатые существа, а с ними и люди в старинных одеждах затянули многоголосый хорал. Их слаженное пение звучало чисто и нежно. Переливаясь на высоких нотах стеклянными колокольчиками, а на низких рокоча громовыми раскатами, оно заполняло весь зал, проникало в душу, космонавт чувствовал, как что-то распирает его сердце, давит грудь, щекочет в носу и выжимает из глаз слезы. Он никогда не пел, но тут рот его раскрылся сам собой, в горле возникли глубокие, мелодичные звуки и, переполненный неведомым дотоле чувством, он восславил Господа. Это было прекрасно, наверное прекраснее, чем в тот раз, когда он впервые отправился с матерью под рождество к заутрене. Возле алтаря стояли свежесрубленные елочки — в то время еще не додумались делать елки из полиэтилена, — они были настоящие, неповторимо прекрасные в своем несовершенстве и так пахли, что даже в горле першило. Соседи с улыбкой здоровались друг с другом, распространяя запах вина, приготовленного с сахаром и кореньями, от их теплого дыхания растаял иней на окнах церкви. И все пели — в полную силу легких. Священник, тоже изрядно хлебнувший, споткнулся перед алтарем, но органист Шутей грянул на органе во всю мощь и снова затянул припев «Спи, спи, Иисусе!», хотя он уже дважды повторялся, чем многих сбил с толку. Одни продолжали петь свое, другие присоединились к органисту… Это было замечательно! Получился такой потрясающий хорал, что сравниться с ним может лишь этот, исполняемый в раю.

— Благодарю вас, — поклонился Господь, когда пение кончилось. — А теперь пойдем, сын мой, я покажу тебе свое царство.

Они прогуливались с небольшой свитой. Господь часто останавливался, заговаривал то с одним, то с другим, для каждого находил ласковое слово, каждого вопрошал, может, ему чего не хватает для полного счастья.

— Счастье — наша главная задача, — повторял он. — И все, что ему препятствует, мы обязаны устранить.

Так, дружески беседуя, дошли они до небесной тверди.

— Взгляни, — Господь положил руку на плечо космонавта. Отсюда чудесный вид на солнечную систему!

— В самом деле, великолепно…

Господь вздохнул.

— Знаешь, относительно этого места у меня свои планы. Хочется со временем снести все эти укрепления и построить большую открытую террасу с рестораном, в котором можно было бы спокойно посидеть, выпить чашечку-другую кофе, послушать хорошую музыку, ну, и все такое прочее… Словом, немного модернизировать этот уголок. Да разве тут меня понимают? Ты же сам видел, здешние обитатели все больше из средневековья — позднее приток праведных душ практически приостановился, вот и приходится приспосабливаться к их вкусам, а то еще разочаруются… Эх, иной раз поглядишь — ну, паноптикум, да и только!