13. Империя как социальное уродство

Дело в том, что наш здравый смысл привык к непрерывному прогрессу, который продолжается вот уже 500 лет. Нам кажется, что так было всегда и (это особенно важно), что так будет всегда. Нас активно убеждают в этом историки, политики и религиозные деятели. Так вот, нам лгут. Так было не всегда. Как минимум, трижды человечество совершало культурный (научный, гуманитарный) прорыв и стояло на пороге прорыва технологического. Первый раз — в т. н. эпоху мезолита — 9–7 тысячелетие до н. э. Второй раз — в эпоху расцвета древнего востока (Египет, Крит, Шумер) — XXVIII–XVI в. до н. э. Третий раз — в эпоху греко — римской античности VII в. до н. э. — I в. н. э. до н. э. Как минимум, трижды человечество откатывалось назад, в состояние почти животной дикости. Последний откат (связанный с распадом античности и становлением христианских империй) историческая память сохранила в подробностях. Мы знаем, что население Рима за 300 лет сократилось в 10 (!) раз, а большинство других процветавших городов античности вообще обезлюдели. Излишне говорить, что европейская цивилизация (вместе с ее экономикой, наукой и прочей культурой) исчезла практически полностью. То же, кстати, происходило в тот же период и в других странах. Например, цивилизация Китая за 200 лет также полностью деградировала, а население сократилось в 5 (!) раз. От цивилизаций Ближнего Востока не осталось вообще ничего (кроме ностальгических воспоминаний), а цивилизации центральной Америки разложились настолько, что в XVI в. были стремительно завоеваны и дочиста разграблены парой сотен полунищих европейских разбойников.

Сейчас, начиная примерно с XVII в., мы наблюдаем четвертую попытку человечества. То, что на этот раз совершен не только культурный, но и технологический прорыв, совершенно не исключает возможности нового отката. Мы просто не знаем механизмов разрушения цивилизаций, причем не знаем «из принципа» (не знаем и знать не хотим). Материала для исследований более чем достаточно, но историкам в силу сложившейся социально-политической практики не хочется заниматься этим оскорбляющим человеческое достоинство вопросом. При таких условиях совершенно не исключено, что если не мы, то наши дети или внуки будут иметь сомнительное удовольствие убедиться в способности высокотехнологичной цивилизации распадаться не хуже других.

Чтобы объяснить, почему такой исход вполне реален, придется вернуться к истории аферы с христианством и ответить на простой вопрос: почему вообще для стабилизации государства вдруг потребовалась специальная религия?

Ни городам-факториям Финикии, ни полисам Эллады, ни республиканскому Риму такая «обслуживающая религия» была не нужна — их социальная система опиралась на традицию (которая включала традиционную религию — но лишь как факультативный элемент) и на здравый смысл. Этих двух вещей было вполне достаточно для стабильности.

Но когда Александр Македонский создал империю, ему немедленно пришлось заняться поиском такой религии. Он прожил недолго, поэтому от его поисков остался лишь исторический анекдот о попытке официального самообожествления (на которую истеблишмент Эллады дружно и лаконично ответил «если Александр хочет быть богом — пусть будет им»). Интересно, что бы стало с их чувством юмора, если бы царь-завоеватель потребовал того же самого, явившись лично во главе вооруженного отряда? Есть подозрение, что он был бы обожествлен моментально и без всяких шуток, а в средиземноморье возникла бы новая деспотия персидского образца. По крайней мере, в Риме I в. н. э. император Калигула самообожествился при полном и безоговорочном согласии сената. Идея прижилась и последующие императоры Рима, в качестве «божественных», становились самостоятельными объектами религиозного культа. Практика, однако, показала, что из живых людей (даже если они императоры) получаются не очень качественные боги. Качественный бог не должен выглядеть как тупая пьяная скотина — поскольку в таком виде он (а значит и империя) вряд ли будет пользоваться уважением. Тем более, он не должен болеть и умирать, как обычный человек — поскольку вместе с ним болеет и умирает империя.

Как мы помним, вся затея с христианством как раз и была направлена на создание пользующейся всеобщим уважением консолидирующей религии. Как мы знаем, трюк с всеобщим уважением удался, а вот империя, вместо того чтобы консолидироваться, за неполное столетие превратилась в межконтинентальную помойку.

Вообще есть интересная закономерность: если чтобы обосновать свое существование какой-то социальной системе требуется специальная религия (идеология, учение), значит эта социальная система уже себя изжила. Тем не менее, за счет деятельности религиозных институтов, обслуживающих такую систему, она может существовать веками (Европа до XVIII в. не могла освободиться от влияния католической римской теократии, а наследие исламского халифата до сих пор генерирует источники религиозных войн по всему югу Евразии).

Цена такого посмертного существования отживших социальных систем непомерна — массовое следование противоестественным этическим идеалам, продиктованным «обслуживающей религией». Результат всегда один — деградация культуры во всех ее проявлениях.

Есть и еще одна закономерность: ни одна империя не обходилась без обслуживающей религии. Иначе говоря, любая империя суть мертворожденная конструкция, а ее существование противоестественно и разрушительно для общества.

Официальная история приписывает империям несвойственные им заслуги в прогрессе цивилизации. Так считается, поскольку изобилие обычно приходится на расцвет империй, а при распаде империй наступают экономические бедствия. В данном случае имеет место инверсия причины и следствия. Просто империи, как плесень, возникают там, где есть чем поживиться и погибают тогда, когда питательный субстрат исчерпывается. На самом деле все прогрессивные прорывы человечества связаны с неимперскими периодами. Додинастический Египет, Финикия, Шумер — нет империй зато есть прогресс. Возникают древние империи — прогресс прекращается и начинается распад. Эллада и республиканский Рим — нет империй, есть прогресс. Рим становится империей — прогресс прекращается и Европа погружается в кошмар на пятнадцать веков — пока империи (уже вторичные) не начинают распадаться. Там, где они распадаются или трансформируются во что-то пристойное (например, в конституционные монархии), возникают очаги прогресса.

Там, где империи сохраняются, прогресса нет. Там, где происходят рецидивы империй, прогресс останавливается, а страны — «рецидивисты» выпадают из цивилизационного процесса. Например, радикально-имперская Япония первой половины XX в. была застойным болотом. После страшного поражения во 2-й мировой войне, страны победители полностью демонтировали там имперскую социальную конструкцию. Прошло каких-то 30 лет — и Япония, стремительно восстановив разрушенное хозяйство, вышла на лидирующие позиции в мировом научно-техническом прогрессе. Прошло еще немного времени, некоторая часть имперских конструкций восстановилась и «экономическое чудо» мгновенно кончилось.

Так или иначе, к концу XX в. мы видим мир, в развитой части которого большая часть этих мертворожденных социальных конструкций разрушена. Результат — колоссальный цивилизационный скачок. Но можем ли мы утверждать, что XX в. покончил с «имперской болезнью» навсегда или хотя бы на исторически длительный период времени?

К сожалению, нет. Наоборот, возможно, именно сейчас мы очень близки к реставрации империй в той или иной форме, причем именно в наиболее экономически развитых странах. Как уже говорилось выше, основное свойство империй — возникать именно там, где неимперское общество создало максимальный избыток ресурсов и потенциала развития.

Империя, будучи уродливым и нежизнеспособным порождением дефектов человеческой модели социального поведения, может существовать лишь на эффекте инерции. Она умеет делать только две операции: захватывать и тратить (причем тратить бездарно). Она не создает ничего кроме аппарата насилия и не производит ничего, кроме насилия, а когда инерция кончается — империя гибнет вместе с цивилизацией и с изрядной долей своих подданных.