– Да не особо, но видишь, сколько в наших местах снега, задержись я в посёлке, потом только весной бы добрался сюда.

– Зато мороз не очень -Крым.

– Летом, возможно, подскочу на парочку деньков,- Сашка вздохнул.- Отца-то нормально похоронили?

– Что тебе с того? Эх, Алексашка!- Владимир стиснул Саню в объятии.- Горе ты луковое. Конечно, схоронили, как надо, как положено. С мамой рядом,- о том, что отец неделю перед смертью пролежал в беспамятстве и звал Сашку долго и настойчиво, брат говорить не стал.

– А не сообщили почему?

– Январь. Да и не поспел бы ты тысячу километров пройти. Морозы стояли за шестьдесят.

– Может я бы и не поехал!?

– Как же, знаю я тебя, шею бы свернул в дороге.

– Ладно, оставим. Иван домой звонит?

– Редко. Лёха по тайге шаманит, связь с собой не носит. Странный стал совсем. Баба мается, но терпит, правда. Будешь идти мимо – заверни, он в Ходорках пристанище нашёл.

– Поговорить, что ль, с ним?

– Бестолку, сколь уж говорено,- Владимир махнул рукой.- Лечить не даёт. Прямо сказал: "Отстаньте вы все, не могу я жить в этих звуках – давят". И ты знаешь, я его в тайге встречал, он улыбался даже, хитро так, а в посёлок приходит и через день, как грозовая туча, чёрным делается.

– Мозги сдвинулись,- определил Сашка.

– Психовирус.

– Тогда не буду терзать. Ну, если сам только заговорит.

– Карман ширше держи,- заверил Владимир.

– Не стоит, значит?

– Я не знаю, Сань, стоит – не стоит, сложно всё. Они с Каном чудили по молодости, книги какие-то магические читали, опыты на себе ставили, я так склонен думать. Талмуды ведь эти у тебя теперь, так ты с ними осторожней, а то добром не кончится.

– В магию, что ль, веришь?- Сашка саркастически улыбнулся.

– Не склонен,- ответил Владимир.- Ну, а что тогда?

– Володь, так и я не знаю, книг тех не читал. Одну главу только перевёл и бросил, дальше не стал разбирать. Там табу стоит кругом. Без понимания прочитанного дальше читать нельзя, я и не полез.

– А они, видать, сунулись. Да в общем-то Кан уже со сдвигом тут объявился и к посёлку ближе километра не подходил. Тоже, видно, давило ему. Многолюдья не выносил и Лёха тоже, одна масть.

– На меня намекаешь?

– Саш, ну как не намекать, брат ты или нет. Без камней за пазухой ведь разговор. Честно ответь: "В тебе отчуждения этого нет?"

– Нет.

– А что ты осел якорем тут? Торчишь безвылазно пять уж годов. В посёлок опять же не стал заходить.

– Айда к бане, вижу, вы там и в самом деле переполошились,- Сашка прошёл к поленнице и сел на чурбан, предназначенный для расколки других. Владимир выкатил себе маленький и взгромоздился на него.- Братан,- начал Сашка.- Ты под Охотском массовый застрел помнишь, где Кан погиб и Дорох? Хозяев, которые прислали сюда ту бригаду я вывел в расход, трупами весь Союз выстелил. Некоторые очень высокие были чинами, отсиделись за стенами Кремлёвскими, но времена меняются, в 1986 году я последних под гомон перестройки прибил. Кое кто слёг сам и уже все они поди сгнили. Пока шло расследование по моим художествам, остались одни моськи, мелочёвка, но свора – это сила, слона могут свалить. Сучьё это сбросило моё дело к армейским, так получилась стычка на железной дороге, и они притопали сюда через Охотск. Потому я и притащился, моя вина, мне и в хомут полезать. Я не могу выйти из этой игры и, наверное, не вылезу до самой смерти. Такая вот карусель. С армейскими мы столковались, но гады эти, а власть сменилась, сейчас снова могут затеять меня загонять. Ведь могут?

– Нынешние навряд ли,- Владимир рассмеялся.- Это ведь уголовники чистейшие.

– Сейчас я сам вижу, что эти не способны ни на что, а дел у меня море. Вот тебе мой ответ.

– Ты сам по Союзу гонял или твои?

– Большей частью сам, в конце уж они мне подсобили.

– А моськи? С ними что?

– Да ничего. Одно дело в Москве командовать и воровать, а другое дело по тайге бегать. Сюда они уже не ходоки. Я даже рад, что они меня на армейских бросили, я с военными по всем вопросам договорился, а это оплот надёжный.

– Ну, положим, не очень-то.

– Да они мне сто лет не нужны. В Европе или другом конце света мои головку кому хочешь свернут в миг, а тут, особенно в Москве, без военных сложновато. Они – это оружие.

– Своего не хватает, что ль?

– Там танки, самолёты, ракеты.

– Торгуешь?

– И много.

– Деньгами им глотки заткнул?

– Что ты! Эти не стали карманы набивать и на свою долю организовали дело крупное. Я им подсобил и определить, кто кому больше нужен, уже не смогу.

– Сводились?

– Нет. Они сами, мы сами, но цель у нас с ними одна. Пока, по крайней мере, дальше видно будет. Борис вон видишь, что учинил, так это ещё цветочки, а ягоды пойдут?

– Такой зацвет плодов не даёт.

– Дорого бы я дал, если ты прав. Так что опасения твои напрасны. Убедил?

– Допустим.

– Не убедил, значит.

– Саш, мне факты, что ты излагаешь, до одного места, я ведь что хотел выяснить: есть в тебе "это" или нет, и всё.

– И я тебе говорю: нет. Устраивает?

– Верю, но слухи бродят. Все ваши какие-то нелюдимые, слова лишнего не скажут.

– А что говорить при их объёме? О чём? Язык разминать попусту нечего вот и молчат. Когда преподают, видел, как шпарят?

– Это точно. Пулемёт.

– Учить важно, а болтать нет.

– Всё понял. Пошли, вон выползает,- Владимир показал на дом, из дверей появился Бес с мешком. Левко тоже что-то тащил.- Пойду, уложить надо.

– Задержись на секундочку,- сказал Сашка.- Ты его что берёшь? Только не лукавь.

– А что, на лбу написано?

– Может, кто и не видит, но я не ослеп?

– Гришаня мой не говорит с прошлого лета ни звука. Сорвался с сосны, ударился головой. Эскулап сказал, что сильный ушиб, кровоизлияния нет, шоковая травма. Пьёт, ест, ходит, бегает, понимает всё, а говорить перестал. Ясно, зачем беру?

– Что прямо не сказал?

– За то, что утаил, извини. Своё не хотел выставлять.

– Больше в семье происшествий нет?

– Все живы, здоровы. Ты, право, теперь сомневаться станешь.

– Верю. Старший наш пьёт?

– Хоть не буянит и то слава Богу. Давится втихую. Вся кладовка ящиками забита. Такая карусель.

– Теперь пошли. Стерх с Проней вышли. Заболтал я тебя, даже чая не попил.

– До промысла три часа езды, к обеду поспеем. Не привыкать.

Когда подошли к снегоходу, Проня здороваясь с Владимиром, произнёс:

– Что Володимир, как житуха?

– Как г… об стенку, прилипает,- ответил Владимир.

– А если мёрзлая?

– Отскакивает.

– Всяк срёт, но собака сжуёт,- продолжил Проня и оба стали хохотать. Это была их старая подначка, которой Проня доставал Володьку в детстве.- Игорю передай, что Проня кличет. Пусть горькую бросает пить и прёт сюда, а то совсем скурвится.

– Передам, вот только услышит ли. Не просыхает.

– Напомни про его должок мне. Он когда на фронт убёг, я его прикрывал, нормы ставил, за что в лагерь чуть на нары не хлобыстнулся. Так что скажи ему, нормы надо отрабатывать. На них, кстати, шестьсот грамм хлеба давали, и я ни одной пайки не съел, всё на детишек ушло.

– Что ж ты раньше молчал! Он как напьётся, всё про долг твердит, вот значит какой.

– Раньше не мог, работы не было, а теперь есть.

– Ладно, передам,- Владимир подхватил Беса и усадил его снегоход. Пришёл дед Павел, стал Беса обнимать со словами:

– Вот тебе в память,- протянул футляр.- Это "Брунн". Бритва опасная. Новая, немецкая. Сталь – поискать. Береги, от деда Евлампия тебе это в дар дадено. И не озорничай, в люди едешь, нас не позорь поведением. Понял?

– Да, деда,- отвечал Бес.- Постараюсь.

– Ты имя ему другое дай,- обратился дед Павел к Владимиру.- Что это за имя – Бес. Тьфу! Нормальное дай, человечье.

– Пусть сам выбирает,- сказал Владимир.- Как желаешь, чтобы тебя величали?

– Николаем,- ответил Бес.

– Им тебе отныне и быть вечно,- Владимир протянул свою руку, Бес стащил со своей рукавицу и пожал.