Эта книга построена не в форме нагромождения различных взглядов на природу языка; мы рассмотрим вавилонское столпотворение различных точек зрения в новой перспективе, открытой перед нами действиями шимпанзе. Разбираясь в различных гипотезах относительно языка, мы познакомимся с тем, как выглядят эти гипотезы в свете достижений Уошо и ее собратьев. Мы последуем за Уошо в храм языка, проследим, как она робко входит в область наук о поведении, осторожно переступая на цыпочках, пока иные из неверующих не воскликнут: «Невероятно, но факт!», что даст нам возможность обсудить некоторые важные аспекты сущности языка. В каком-то смысле Уошо, пользуясь языком, прибегает одновременно к нескольким разным способам проникнуть в этот храм, другими словами, продолжая нашу метафору, ее походка остается неизменной, меняется лишь обувь на ногах. Соответственно на протяжении всей книги на свет будут последовательно извлекаться различные признаки языка, важные для понимания поведения Уошо. Их рассмотрение по мере развития наших представлений будет углубляться, а это в свою очередь позволит шире развернуть картину использования обезьяной человеческого языка.

В первой части книги, в главах 1–4, автор рассказывает об Уошо и той сенсации, которую она при своем появлении произвела в мире науки. В главах 5–10 описываются дом, где сейчас живут Уошо и ее коллеги – люди и шимпанзе, и дерзкий эксперимент, цель которого – помочь обитателям колонии шимпанзе научиться использовать человеческий язык в повседневном общении между собой. В главе 11 предпринята попытка подчеркнуть определенные аспекты поведения, затронутые в предыдущих главах, чтобы вопреки традиционным представлениям уяснить себе некоторые недвусмысленные различия между человеком и шимпанзе. В главах 12 и 13 обсуждаются перспективы тех работ, которые были начаты с Уошо, и состояние предпринятых одновременно с ними исследований совершенно иного направления, но также связанных с попытками установить общение с шимпанзе. В главе 14 рассматриваются общекультурные аспекты возможностей, которые дает человеку способность «разговаривать» с животными.

Во второй части книги главы 15–20 посвящены описанию событий, послуживших причиной появления Уошо на сцене, и тем изменениям, которые принесло в мир науки и повседневную жизнь человека овладение ею языком знаков. Я закончу книгу попыткой описать истоки и природу давнего мира идей, для которого феномен Уошо явился неожиданностью, в сравнении с другой, еще только рождающейся системой представлений, где ее дебют оказался вполне оправданным.

Часть 1

ШИМПАНЗЕ В ХРАМЕ ЯЗЫКА

1. ПРОБЛЕМА: ШИМПАНЗЕ, КОТОРЫЙ УМЕЕТ РУГАТЬСЯ

Иосиф Флавий, историк времен древнего Рима, в своих «Иудейских древностях» писал, что, когда человек был изгнан из рая, он в числе прочего утратил способность разговаривать с животными. Пересказывая библейскую книгу Бытие, Иосиф Флавий отразил общую для древних евреев веру в то, что до грехопадения человек мог говорить с животными. Миф о грехопадении воспринимался как отражение пришедших из глубокой древности воспоминаний о первых победах человека над природой. Во времена Иосифа Флавия платой за эти победы было отчуждение человека от природы, проявившееся в развитии человеческого языка, отличного от языка животных. Однако мы знаем, что это отчуждение воспринималось как нечто положительное: по мере увеличения разрыва между человеком и природой человек якобы приобретал возможность и моральное право управлять окружающим миром. Люди очень скоро забыли, что заплатили за свое пренебрежение к законам природы потерей способности разговаривать на языке животных, и вместо этого стали подчеркивать, что животные не умеют говорить на их языке. Если рассуждать подобным образом, то изоляция человека начинает восприниматься не как бедствие, а как триумф, который даровал ему привилегию использовать слова по своему желанию.

Библия появилась в странах с пустынным климатом, и весьма вероятно, что ее составители, никогда не видевшие существ, которые были бы промежуточным звеном между животными и человеком, стремились построить философскую систему, проникнутую идеей отчуждения от природы и оправдывающую полную свободу для человека делать с ней все что угодно. Весьма вероятно также, что другие народы, например обитатели джунглей, живущие в тесном контакте с высшими обезьянами, которые наглядно демонстрируют существование связи между животными и человеком, не смогли бы создать подобную систему. В отличие от племен, населяющих джунгли, мы оказались плохо подготовленными к тому, чтобы объяснить существование человекообразных обезьян, когда в роли завоевателей и исследователей проникли в тропические леса и столкнулись там с приматами – этим связующим звеном между животными и человеком.

Ну, и какова же была наша реакция? Когда миновало время случайных встреч с этими существами и остались далеко позади волнения, вызываемые их непривычностью, мы решили обучить нескольких живущих в неволе человекообразных обезьян разговаривать подобно людям. Однако такие попытки не увенчались успехом, поскольку для достижения цели следовало разрушить то отношение к природе, согласно которому постепенно сформировалось представление о совершенно удивительной уникальности человека. И тем не менее с обнаружением этих находящихся на особой эволюционной ступени животных стало ясно, что человек непременно займется их изучением, чтобы разобраться, что же они собой представляют. Лишь спустя сто лет после Дарвина, впервые открывшего перед Европой истинное значение сделанных в джунглях находок, уроки дарвинизма стали проникать в сознание ученых, которые исследовали поведение животных и, в частности, пытались научить шимпанзе говорить. Как раз над этим работала одна супружеская пара из города Рино, штат Невада (США).

В июне 1966 года Аллен и Беатриса Гарднеры приобрели молодую самку шимпанзе и немедленно предприняли попытки научить ее «говорить». В качестве средства общения они избрали американский язык жестов (амслен), которым пользуются многие глухонемые люди. Идея использования жестов вместо обычного разговорного языка оказалась блестящей, и шимпанзе, названная Уошо, подтвердила это той быстротой, с которой она начала овладевать знаками этого языка. В амслене каждому слову соответствует определенный жест, а каждый жест состоит из ряда исходных сигнальных элементов. Первым словом Уошо было не «папа», и не «мама», а «еще», для передачи которого нужно несколько раз свести вместе кисти, чтобы кончики пальцев обеих рук соприкоснулись друг с другом. К этому знаку Уошо охотно прибегала и тогда, когда по-детски просила, чтобы ее пощекотали, обняли или угостили, и когда у нее возникало желание пополнить свой словарь. Через пять лет, когда обезьяна покидала Неваду, она знала уже 160 слов, которые умела использовать в различных разговорных ситуациях как по отдельности, так и в сочетаниях друг с другом. Уошо переехала из Невады в Оклахомский университет в сопровождении доктора Роджера Футса, ее непосредственного воспитателя, до этого бывшего главным ассистентом Гарднеров.

В 1972 году состоялась моя первая из двух поездок в Оклахому, предпринятая для того, чтобы познакомиться с Уошо и доктором Футсом, а также и для того, чтобы оценить возможности Уошо как собеседницы. Но оказалось, что таких Уошо уже несколько. Со времени ее приезда еще с десяток шимпанзе интенсивно обучались амслену. Программы их обучения были организованы по новому принципу, в соответствии с которым обезьяны должны были пользоваться амсленом при общении друг с другом.

Новый дом Уошо, Институт по изучению приматов, был построен на территории старой фермы. В центре института – большой пруд с тремя искусственными островками, на которых размещались колонии бледнолицых капуцинов, нервозных гиббонов и буроватых шимпанзе. Большую часть времени Уошо проводит среди своих собратьев на островке или же в вольерах, примыкающих к дому директора. В институте помимо шимпанзе живут и другие животные. В вольерах под тенью дубов обитают свинохвостые и медвежьи макаки; стада овец и коров бродят по окрестным лугам. Напротив вольер шимпанзе – большой навес, под которым содержатся сиаманги, саймири и другие более мелкие приматы. Вокруг огороженной территории расхаживают истеричные самцы павлинов с таким видом, словно они предпочли бы сменить свое оперение, предмет их самодовольной гордости, на что-нибудь попроще, лишь бы не привлекать внимания молодых шимпанзе, разгуливающих поблизости и время от времени беспокоящих их. Жизнь здесь наполнена гамом и криками животных, шумом постоянных стычек, который доносится со всех сторон благодаря несдержанному поведению шимпанзе.