Теньм достал из кармана формы две ампулы — обезболивающее и тонизирующее, — прямо через одежду вколол секретарю лекарство в руку выше локтя. Дрожь прекратилась. Теньм слегка потянул секретаря за плечо. Парнишка поднялся. Теньм жестом приказал ему взять вещи. Тех оказалось мало — только пластиковая коробка с расчёской, мочалкой и зубной щёткой. Всё остальное, от шампуня до одежды, у обслуги казённое.
— Я готов, — сказал секретарь. Голос дрогнул. Куда император приказал своей тени отвести его — на казнь, подарил кому-то из вельмож или велел вышвырнуть из Алмазного Города прочь?
Но теньм привёл секретаря в маленькую — лишь кровать, стол и тумбочка — комнату близ гостиной. В одной из стен задёрнутая вышитой занавеской ниша для камердинера, в другой — дверь в ванную. Есть окно, можно будет смотреть в парк.
Секретарь закрыл глаза. Сегодняшнее развлечение понравилось государю как ни одно из тех, что были раньше. Он будет их повторять — не слишком часто, но и не реже одного раза в неделю. «Поэтому я останусь при его особе ещё долго», — подумал секретарь. Такая благосклонность государя давала многое. У секретаря появлялось право ходить по центральным комнатам дворца, а не по коридорам для обслуги. И все, кто смотрел на него как на ничтожность, перед кем он должен был склоняться ниц, теперь сами будут ему кланяться — уже сейчас, когда секретарь шёл через приёмную и гостиную, высшие придворные провожали его поклонами и благопожеланиями. Он получит собственного слугу, который станет одевать его, причёсывать и подавать еду словно настоящему вельможе. А когда секретарь прискучит государю, тот обязательно наделит бывшего фаворита несложной должностью не меньше десятого ранга. Любой житель Алмазного Города был бы счастлив оказаться в Белой комнате на таких условиях. Так почему же сердце сжимается от отчаяния и страха, откуда взялись тоска и обречённость?
— Вы можете подать в отставку, — сказал теньм.
Секретрарь посмотрел на него с изумлением и растерянностью. Теньмы — это живые тени господина, наиболее приближённые телохранители и слуги в личных покоях, куда не то что обычная обслуга, но и члены семьи почти никогда не допускаются. Как и положено тени, эти слуги совершенно бесшумны, почти никогда не разговаривают, и оттого многие считают их немыми. Теньмы всегда незаметны, их специально обучают сливаться с обстановкой до полной неразличимости, но при этом теньм непреодолимо опасен для любого, у кого появится лишь мысль причинить вред его повелителю. Цена такого слуги огромна, купить теньмов способны лишь император и высшие вельможи Бенолии.
— У всех, кто служит в Алмазном Городе, — сказал теньм, — есть право на отставку. Ведь мы свободные люди, а не рабы и не заключённые. Мы можем уйти. Нас покупали в лицеях или у прежних хозяев, но такая сделка незаконна. Вспомните, ведь вы, как и все в Алмазном Городе, подписывали контракт, расторгнуть который можно в любую минуту.
Голос у теньма очень приятный — бархатистый, глубокий и мелодичный. И внешность хороша: каштановые волнистые волосы, большие светло-зелёные глаза, аристократически тонкие черты, безупречное сложение, которое не портит даже серая форма дворцового стражника. Изящество и красота — точно такие же профессиональные требования к теньмам, как и виртуозное мастерство боя или умение подавать вино в соответствии со всеми тонкостями Высокого этикета. Взор господина не должна оскорбить ни одна безлепица, будь это деталь интерьера или облик слуг.
— Тогда почему не ушли вы? — спросил секретарь.
— Потому что не умею жить во вне, — ответил теньм. — Да и вообще не умею жить и быть живым. Мертвецу гораздо лучше, ведь мёртвым никогда не бывает больно или страшно. Любые страдания предназначены только для живых.
— Вы предлагаете мне заживо умертвить себя? — с ужасом прошептал секретарь.
— Или уйти, — безразлично сказал теньм. — Иначе будет слишком много боли и страха. Гораздо больше, чем способна выдержать слабая людская душонка.
— Но что мне делать там? — секретарь кивнул на окно, за которым лежала скрытая парками и постройками Алмазного Города Маллиарва.
— Не знаю, — ответил теньм. — Я ни разу не видел мира-во-вне по-настоящему. Сначала был Сумеречный лицей, затем Алмазный Город. К тому же моё время кончается. Но ты ещё молод и можешь начать жить сначала.
— Почему кончается? — не понял секретарь. — Ведь вам всего лишь тридцать два. Я видел у референта ведомость, там написано, что теньму-четырнадцать только тридцать два года.
— Жизнь теньмов завершается в сорок. Это наш предел.
Он тронул нашивки личного телохранителя государя, губы шевельнулись в пустой улыбке.
— Мне осталось только восемь лет. А может и меньше. Нередко бывает, что наша полезность исчерпывается уже в тридцать пять.
Теньм ушёл. Секретарь сел на кровать, заплакал — для него тоже не было жизни во вне. А жизнь в Алмазном Городе не сулила ничего, кроме боли.
…Внешнеблюститель проводил секретаря низким поклоном и ненавидящим взглядом. Даже ничтожный мальчишка сумел добыть себе надёжное местечко при особе государя, а Панимер — нет.
Из кабинета вышел Адвиаг. Лица берканов больше похожи на мордочки плюшевых мишек, чем на настоящую медвежью морду, но зловредную непроницаемость от биологических предков эта чёртова раса унаследовала в полной мере. Понять, что беркан думает и чувствует, невозможно никому, даже другому беркану. А Панимеу тем более не угадать, чем закончился разговор директора с императором, в каком настроении сейчас государь — гневливом или милостивом.
«Погибельник растоптал бы Адвиага вместе со всем его мохнорылым племенем», — зло подумал Панимер.
«Погибельник, он же Избавитель? — пришла новая мысль. — А ведь это может сработать. Затея настолько глупая, что даже в случае провала ничем не грозит. Но если удастся — дивиденды превзойдут все возможные и невозможные награды».
Избавителем чернь называла некоего избранного самой судьбой людя, который должен был освободить Бенолию от тирании императора и привести хронически нищую страну, вечный сырьевой придаток более развитых государств, на вершину благоденствия. Пророчество о Пришествии Избавителя появилось вскоре после Раскола. Бенолией тогда правили Чисяо, ныне исчезнувшая императорская династия.
Невнятицу Пророчества и примитивность Предсказательного Тригона — незамысловатого устройства из трёх испещрённых цифрами треугольных картонок, предназначенного определить время и координаты появления Избавителя — Панимер презирал даже в детстве, когда был твёрдо убеждён в реальности Колокольчатого Гномика, который приносит подарки на день рождения.
Но император в Пророчество верит свято. Любой, кто может сказать о нём хоть что-то новенькое, сразу становится желанным собеседником.
Странно, что Адвиаг ни разу не воспользовался таким безотказным средством упрочить своё положение. Ведь директора службы охраны стабильности, охранки в просторечии, государь ненавидит и терпит лишь по необходимости, — ситуация в Бенолии крайне напряжённая, то и дело начинаются мятежи.
Внешнеблюститель глянул на дверь кабинета, на тошнотворно надменную рожу референта и понял: спасти его карьеру может только Пророчество. Немного поколебавшись, — обдумать речь или выдать импровизацию, — Панимер встал и решительно шагнул к референту. Когда дело доходило до вранья, импровизации всегда удавались гораздо лучше заготовок.
— Поскольку государь не удостоил меня аудиенции, — сказал Панимер, — свой доклад я составлю в письменном виде. Завтра утром его привезёт мой курьер. Постарайтесь, чтобы доклад его величество прочёл как можно скорее, потому что речь в нём пойдёт о Пришествии Погибельника.
Референт скептично приподнял одну бровь.
— Вам-то что может быть об этом известно? Ведь вы никогда не числились среди исследователей Пророчества.
— Не числился, — согласился Панимер. — Но позавчера я обнаружил в фамильном архиве древний свиток толкования Пророчества с руководством по управлению Предсказательным Тригоном. Свиток составлен одним из моих предков, Велиденом Панимером, который жил во времена свержения ордена Белого Света. Он принял постриг в обители Предвечного Круга, и его монашеской обязанностью стало именно изучение Пророчества.