Незадолго до свадьбы свою пышную косу она превратила в буйную светлую гриву, небрежно прихваченную лентой. Моти осталось только вспоминать тугой светлый завиток, который она теребила длинными пальчиками пианистки…
Мама Рути, маленькая, мягкая Хана, очень переживала: им с Гедальей сначала не очень понравился самоуверенный красавчик, всецело подчинивший своему влиянию их мягкую, как они считали, слабовольную дочь.
В эти дни Хана постоянно с болью вспоминала, как много лет назад, когда Рути было 5 лет, а Арье был полуторагодовалым крошкой, и только-только родился Амихай, из дома ушёл их 16-летний первенец Йоси. Он порвал с традициями своей семьи, отошёл от религии, а потом уехал в Америку, где превратился в Джозефа, женился на католичке, то ли ирландке, то ли итальянке… Позже они узнали, что он и фамилию изменил на что-то чужое и едва произносимое… Ни она, ни Гедалья не знали, есть ли у них внуки от Йоси, как у него сложилась жизнь с этой особой, они даже не знали, как она выглядит, как её зовут…
Эта травма, да ещё случившаяся за несколько лет до рождения Рути трагедия, когда им пришлось похоронить чудесных мальчиков-близнецов… После этой трагедии Хана несколько лет страдала нервным расстройством, из-за чего Йоси и оказался предоставленным самому себе и, в конце концов, через несколько лет, взбунтовался против давления на него чрезмерно строгого отца. Рождение Рути немного утешило и Хану, и Гедалью.
Гедалья после смерти близнецов, а потом и ухода из дома Йоси был надолго выбит из колеи. Может, потому он так и не получил звание раввина: то ли не смог выдержать требуемые испытания, то ли не считал себя вправе проходить их после того, что сотворил его первенец… На воспоминания об Йоси в семье было наложено табу…
И вот теперь, похоже, и Рути отходит от них… Хорошо, хоть её Моти не католик…
Ну, что можно сделать!..
Младших детей, сыновей-подростков Арье и Амихая, и дочку, 10-летнюю Морию, а также Гедалью Хана попросила даже между собой не обсуждать замужество Рути, она не хотела об этом слышать ни одного осуждающего слова… Как такое получилось? — при том что они дочку очень строго воспитывали, даже слишком строго… Может, потому она такая мягкая и слабохарактерная выросла… Со временем обаятельный Моти родителям Рути почти что понравился. Её папа только время от времени повторял: «Жаль, что он светский…» Словом, Магидовичам пришлось принять, не без некоторого внутреннего сопротивления, внезапное решение дочери, всегда такой послушной и мягкой, связать свою жизнь с самоуверенным ярким красавчиком, человеком иной среды и воспитания.
На своей свадьбе Моти заметил, что Нехама беременна. Теперь она показалась Моти не столь привлекательной, как в те дни, когда он безуспешно пытался за нею ухаживать.
Моти прицелился и бросил окурок в урну, стоящую в дальнем углу. Подошёл к первой ступеньке, задумавшись. Долго раздумывал, прежде чем поставил ногу на ступеньку и начал спускаться в себе в рабочий кабинет.
Вдруг что-то огромное заслонило от него свет, мягко струящийся из окна. Моти поднял глаза и опешил: перед ним оказался высокий, очень полный, напоминающий крупного медведя, мужчина. Сходство с медведем почему-то усугубляло непропорционально широкое, щекастое лицо, осеняемое основательной лысиной.
Бледно-голубые, как бы выцветшие, глаза верзилы улыбались загадочной, мягкой улыбкой — и эта улыбка была Моти очень хорошо знакома. Громадный мужчина пристально смотрел прямо в глаза Моти и выжидал.
Моти громко, удивлённо воскликнул: «Ту-уми! Пительма-ан! Ты ли это!?» — «Узнал, наконец-то! — ответствовал тот тихо, с ласковой, странной усмешкой. — А что тебя удивляет? Не знал, что я перебрался в Эранию. А почему бы, собственно, и нет!» Моти никак не мог справиться с удивлением, только сбивчиво бормотал: «Действительно, почему бы и нет… А когда ты перебрался сюда?» Вместо ответа верзила со всей силы хлопнул Моти по плечу, так, что тот покачнулся и чуть не упал. — «Ну, ты и медведь! Зашибить же мог!» — и сам хлопнул старого приятеля по плечу. Тот, усмехаясь, схватил Моти в охапку и крепко прижал к себе.
Моти сморщился от боли и попытался улыбнуться: «Ну, силён, силён! И твои дружеские объятья меня чуть не придавили!» — «Да, уж мы, медведи из клана Пительманов, если любим, так до смерти! Кстати, я теперь, да собственно, уже давно не Туми!» — «А… А как тебя теперь называть?» — с интересом спросил Моти.
— «Теперь меня зовут Тим. Запомни — Тим. Для старых друзей можно Тимми». — «Но ведь… э-э-э… А почему не Томер?» — «Не задавай ненужных вопросов… — отмахнулся увалень и вдруг предложил: — Послушай, пошли, посидим полчасика, кофе попьём… Нам есть, о чём друг другу рассказать!..» — «Не, дружище… я ж на работе!» — «Да брось ты! Ты же со мной! Я скажу боссу, что мы с тобой старые друзья! Он будет доволен… — на лице промелькнуло сомнение, — уверен… Погоди…
Момент…» — «Нет, я не могу… — мягко возразил Моти, покачав головой. — Давай после работы. На этом же месте!» …
Моти и Тимми уселись в едва освещённом уголке кафе при «Лулиании». Оба курили одну сигарету за другой, с добродушным интересом поглядывая друг на друга. Перед ними медленно остывали ополовиненные чашечки кофе, о которых они, похоже, успели подзабыть.
Тим негромко ворковал мягким, высоким тенорком: «Ты же не знал, когда мы были в армии, что у тебя будет боссом Мезимотес. А они с моим папаней были в молодости хорошими друзьями. Этого ты и вовсе не должен был знать…» — «Ты знаешь, мы с ребятами не раз тебя вспоминали, удивлялись — почему это мы с тобой ни разу не встречались на резервистских сборах. С Бенци постоянно там встречались, пока… ладно… Это неважно… А ты? Где-то ведь ты резервистскую службу проходил?..» — «Рядом с нашим кибуцем… Разве ты не помнишь, что меня после учебки приняли на офицерские курсы?» Моти ухмыльнулся: «Как не помнить!.. Ребята недоумевали…
Поначалу только мы с Бенци оценили твой потенциал. Помнишь, как тебя принял наш сержант? Это же с его лёгкой руки ты превратился из Томера в Туми. Мы с Бенци ещё удивлялись, почему ты не скажешь, что он неправильно твоё имя написал…» — «А зачем? Что это я буду опускаться до какого-то недалёкого маррокашки! Он-то, дубина, решил, что наградил меня очень смешной кликухой! Папаня мне потом подсказал, на что поменять эту дурацкую кличку. Она мне сослужила свою службу — достаточно! А под именем Тим я прославлюсь на всю Арцену… Не сразу, разумеется, не сразу… Я не тороплюсь…» Моти неопределённо протянул: «Ну, если папа сказал… он, должно быть, понимает…
А кто он, твой папа? Я уж и не помню, заходил ли у нас разговор о родителях, о семьях… Я о моих говорить стеснялся… после того, как они в Австралию слиняли: ты же знаешь, как в те годы к этому относились… Ты тоже не особо о своих распространялся. Только и знали мы, что ты из кибуца. Это Бенци любил о своей семье рассказывать, о папе с мамой, о том, что у него ещё 4 младших брата и ни одной сестры — с какой же детской нежностью он об этом говорил!..» Тим отмахнулся: «Уж ты извини, но мне трудно было понять, что у тебя общего с этим… э-э-э… досом… Мне он казался… э-э-э… таким серым!.. как и они все… Я уж тебе не говорил…» — «Тимми, не надо! Бенци — отличный парень — да ты же это и сам знаешь! Мы же вначале втроём везде ходили! Ну, пока ты не… Лично мне нисколько не мешала его религиозность. И никакой он не серый! Здорово разбирается в истории, в Торе… (Тим скривил рот в странной ухмылке) А уж в вопросах музыки!.. Разбирается в ней, чувствует её, как мало кто. Знаешь, как здорово было с ним вместе ходить на концерты!.. — Моти улыбнулся мечтательной и мягкой улыбкой, не замечая ласково-ироничной усмешки, странно кривящей тонкие губы Пительмана. — Там-то мы, собственно, и нашли наших жён…» Тим обронил со странной интонацией: «Значит, вы до сих пор вместе? В смысле, с Рути…» — «Я тебя не понимаю! — Моти удивлённо и обиженно поднял брови: — Да, конечно же, вместе! Мы женились на всю жизнь! У нас трое детей — 5-летние мальчишки-близнецы и доченька, два с половиной годика. Вот приходи к нам в гости, посмотришь, как мы живём! — и помолчав: — А ты-то как? Женат?» Тимми осклабился: