Лучше убедите…» Товарищи удивлённо застыли — Ноама уважали, хотя согласиться с ним не могли, да и врезать обидчикам казалось необходимым. Ноам уже заговорил с гимназистами, попросив не мешать занятиям и идти со своей музыкой в другое место — есть ведь и пустыри, и пляжи в Парке, и тихие аллеи, и всё это под боком…

Неожиданно он услышал ломкий голос: «Этот пейсатый хиляк себя за нашего старшего брата держит? Это мы-то, элитарии — запутавшиеся братья досов?! Мерзкая скотина!

И он ещё смеет себя выше всех ставить?! Врезать ему!.. Поправить фотокарточку!..» — и в тот же миг прямо перед ним оказалось искажённое ненавистью лицо одного из близнецов, орущий рот. В следующий миг он был почти оглушён сильным ударом в лицо, и тут же — по коленям, его захлестнула волна боли, и с окровавленным лицом он свалился на пыльную мостовую, пытаясь выползти из-под мелькающих над ним сапог. Удар ботинка вырубил его сознание, и очнулся он, когда кто-то рывком поднял его с пыльной мостовой.

Он стоял, пошатываясь, уцепился за ржавые прутья забора и безучастно смотрел, как вокруг кипит жестокая драка. Несколько ребят окружили его плотной стеной, и ему казалось, что через неё до него не доходит ни капли свежего воздуха. Голова гудела и кружилась, сгустки крови опадали из носа на белую рубашку. В гудящей голове крутилась нелепая мысль о рубашке: «Я же утром так хорошо её отгладил…» Полиция, вызванная жителями окрестных домов (сначала им мешал шум от грохочущих в унисон на весь квартал многочисленных плейеров, а затем и шум драки), появилась на пике жестокой драки. Задержали всех её участников, не разбираясь, кто прав, кто виноват. Задержали и близнецов Блох, и Ноама. Сильнее всех избитого Ноама (даром, что получил первые, самые сильные и умелые удары и в драке участия не мог принимать физически) полицейскому пришлось тащить до машины и усадить рядом с собой, всю дорогу придерживая за плечи.

Гимназисты шумно настаивали, что со стороны йешиботников с самого начала полетели камни. Им ничего не стоило перекричать едва мычавших распухшими окровавленными губами ребят, пытавшихся изложить свою версию. Они продолжали с криком твердить о камнях в руках хулиганствующих йешиботников, говорили, что их музыка вовсе не так уж громко звучала — несмотря на то, что вызвавшие полицию жители окрестных домов утверждали обратное. Вот только на вопрос, как и зачем они, жители Эрании, оказались с гремящими плейерами в Меирии под окнами йешивы, да ещё во время занятий, ни один из юнцов вразумительно ответить не мог. Вместо прямого ответа на прямой вопрос, они вразнобой вопили о своём неотъемлемом праве (ох уж, это много раз и на все лады повторенное неотъемлемое право!) ходить по любым улицам города и предместий в любое время. Зачинщики этой прогулки (которыми случайно оказались близнецы Блох) с вызывающим видом заявили, что науки, которые в йешиве изучают, никому не нужны… и вообще — это не науки, а чёрт знает, что!..

Возможно, йешиботников, среди которых не один Ноам был жестоко избит гимназистами-каратистами, и отпустили бы с миром, если бы, следом за отцами близнецов Блох и Ноама, не появился огромный похожий на помесь медведя с кабаном тип и не стал бы отстаивать правоту гимназистов, особенно рьяно — именно близнецов Блох. Их отец (потом оказалось, что это был Моти Блох, шеф папы — но Ноам тогда этого не знал), черноглазый, среднего роста, робко стоял невдалеке от своих сыновей и молчал, закусив губу; краска растерянности и стыда медленно заливала его благородное смуглое лицо. Ноам так и запомнил: слегка расплывающееся, покачивающееся, как на волнах, и медленно заливаемое странным красноватым туманом красивое лицо черноглазого невысокого мужчины… отца его мучителей… …Вспомнив это растерянное красивое лицо, Ноам вдруг понял, почему лицо понравившейся ему девочки показалось ему таким знакомым, одновременно пробудив мучительные ассоциации. Девочка была очень похожа на смущённого растерянного взрослого мужчину, лицо которого отпечаталось в его сознании в тот жуткий день.

Ноам вспомнил, что, несмотря на мучительную боль и прочие неприятные ощущения, он испытывал странное в его ситуации сочувствие именно к этому человеку…

Медведе-кабан между тем, не жалея розовых красок, каратистов с плейерами в руках изобразиль невинными ангелами, а йешиботников — хулиганами, которые просто «не смогли свои камни до цели добросить». Несмотря на показания свидетелей и свидетельства их рава, поверили медведе-кабану: ведь офицер полиции — его хороший приятель…

Особенно неприятно Ноаму было вспоминать, что вся эта история больно ударила по бюджету семьи: папе пришлось уплатить штраф, сумма которого оказалась существенной. Да и лечение — отнюдь не даром. Он надеялся, что больше никогда не встретится с братьями Блох.

И вот — знакомство с милой, наивной девочкой, которая — о парадокс! — оказалась сестрой братишек-каратистов. С девочкой, которая ему сразу очень понравилась. К тому же он видел, что она очень понравилась его сестре Ренане и всем Доронам. О том, какое впечатление она произвела на одного из младших братьев-близнецов, он в этот первый день знакомства даже представить себе не мог. Ноам тряхнул головой и решил более не вспоминать о той драке и об этих братках. Лучше думать об их милой сестре!

Ноаму пришла в голову затейливая мысль: наверно, Ирми всё-таки прав — стоило бы им организовать в Меирии секцию дзюдо или каратэ. Ясное дело, Ирми хотел бы немного подзаработать, занявшись и тренерской работой. Сейчас даже миролюбивый Ноам понимал: после того, что с ними случилось возле йешивы, имеет смысл научиться давать отпор всякому хулиганью… Но… Ох, как не хочется такими вещами заниматься, как это ему не по душе!..

Однако… Милая, нежная Ширли — и её братки-каратисты, элитарии… Как такое может сочетаться?

ВЧЕРА. Третий виток

1. Рондо вечерней зари

Через полгода после женитьбы Бенци и Нехама поселились в сравнительно новом и уютном квартале посёлка Меирия, что в пригороде Эрании. У них сразу же появилось множество хороших друзей. Родились дети, у которых тоже тут была своя отличная компания.

Дороны, семья из 7 человек, проживали в небольшой уютной квартире на первом этаже утопающего в зелени трёхэтажного домика. У них был собственный крохотный палисадничек на противоположной фасаду стороне дома, выходящей на параллельную улицу. За палисадничком очень ревностно ухаживал сам Бенци, ни жену, ни детей к этому не привлекая.

Такими же домами была застроена вся улица. Несколько лет назад жильцы этих домов, желая внести некоторое разнообразие, решили покрасить стены домов в весёлые светлые тона разных оттенков. (Ширли позже узнала, что ремонт, а главное — эстетика меирийских квартир и домов, — совместный бизнес маминых братьев Арье и Амихая.) В последнее время, под влиянием своих кумиров, более половины домов на этой и прилегающей улицах стали окрашивать в светлые и яркие, радостные оттенки фиолетового, сиреневого, лилового. Мода распространилась по всему посёлку.

Неширокие полосы вокруг окон квартиры Доронов, выходящие на улицу, уже сама Ренана — с помощью близнецов и папы! — разрисовала орнаментами, вроде тех, которые она вышивала на подолах джинсовых юбок и сарафанов для себя и сестры, или вывязывала на кипах папы и братьев. Когда Ренана случайно узнала, что любимый цвет Ирми оранжевый, она тоже полюбила этот жаркий солнечный цвет и принялась составлять цветовые композиции для вышивок и вязания, в которых любимый в Меирии фиолетовый искусно и причудливо сочетала с оранжевым. Ренана всегда любила экспериментировать в подборе наиболее эффектных и необычных сочетаний, а с недавних пор привлекла к этому и Ширли.

Конечно, для семьи с 5 детьми квартира с салоном и 3-мя спальнями была тесновата, но Дороны любили свою уютную квартирку и прекрасно в ней устроились. Тем более что жили они в Меирии, по твёрдому мнению обитателей, самом зелёном, уютном, приветливом и улыбчивом посёлке.