6. ХОРОШО БЫТЬ АКАДЕМИКОМ

Все, что видим мы, — видимость только одна.

Далеко от поверхности мира до дна.

Полагай несущественным явное в мире,

Ибо тайная сущность вещей — не видна.

Омар Хайям[12]

Прошел месяц. От Николая Ивановича не было никаких известий, Усманов злился, но напоминать о себе не решался. Тут районная газета опубликовала очерк Песцовой. Заголовок, разумеется, гласил: «Рукотворный алмаз». В очерке Марата называли алхимиком, который из сажи делает бриллианты. Кроме того, там было написано, что за спиной кандидата наук Усманова — что бы вы думали? — кандидатская диссертация.

Камилка закончил четвертый класс с одной лишь четверкой по пению и ежедневно требовал от папы выполнения обязательств. Еще зимой было обещано купить телескоп в случае хорошей успеваемости сына. Денег на большую покупку, конечно, не оказалось, а слово следовало держать. Пришлось пойти на заем.

Дни тянулись в бытовых неурядицах, в выращивания мелких и темных алмазов, в скучных семинарах и субботних налетах на книжные магазины Москвы. И в ожидании черновского сигнала.

Звонок Николая Ивановича все-таки застал врасплох.

— Марат, — кричал в трубку Чернов, — завтра вечером ты должен быть у меня!

— Зачем? — растерялся Усманов.

— За тем самым, — веселился академик. — Захвати с собой пикнометр, все остальное я приготовил.

Марат положил трубку мимо аппарата, пошел на кухню и долго пил ледяную воду, которую водохлеб Камилка держал в холодильнике.

Назавтра Усманов примчался в Москву, долго слонялся по черновскому институту, невнимательно читая стенные газеты, и еле дождался приезда Николая Ивановича. Потом перетащил в черновскую «Волгу» поляризационный микроскоп в ящике, микрофотонасадку, гониометр, радиометр. Колбочку со спиртом и пикнометр поставил в заднем окне машины, а усевшись на сиденье, взял их в руки, чтобы стекло по дороге не разбилось.

— Весы, — спохватился он. — Весы забыли.

— Весы там есть, — успокоил Чернов.

Тронулись наконец.

По дороге Николай Иванович рассказывал что-то о Ферсмане. О том, как Александр Евгеньевич в голодном и холодном двадцать втором году пришел в Оружейную палату Кремля. Как раскрыл тяжелый ящик с драгоценностями, небрежно завернутыми в простую бумагу. Как восхищался техникой гравировки на алмазе «Шах», исключительной и малопонятной по совершенству, резкости и изяществу исполнения. Все это Николай Иванович слышал от самого Ферсмана, когда в конце двадцатых годов сотрудничал в его журнале «Природа». Марат слушал невнимательно. Он прижимал к груди пикнометр и колбочку со спиртом, мысленно подгоняя машину.

Вот наконец кончился шумный и по-летнему зеленый Ленинский проспект, вот промелькнул мост через Москву-реку, и вот он — Кремль. В Боровицких воротах они остановились. Чернов протянул дежурному какие-то бумажки. Милиционер козырнул, сходил в свою будку, поговорил по телефону и, возвратившись, снова козырнул. «Хорошо быть академиком, — подумал Марат. — Хорошо быть лауреатом всех мыслимых премий, Героем Труда и почетным членом европейских и заокеанских минералогических обществ. Все двери открыты. Надо будет самому попробовать».

«Волга» медленно прошла мимо Дворца съездов, развернулась и прижалась к малоприметной двери Алмазного фонда СССР.

Их встречала серьезная женщина в строгом костюме, похожая на английскую королеву, и два молодых человека в таких же, как и на Марате, легкомысленных распашонках. «Королева» чуть заметно кивнула, здороваясь, поговорила вполголоса с Черновым, строго поглядела на Марата и пошла к двери. За ней двинулся квадратный Николай Иванович и Усманов со своими склянками. Замыкали шествие молодые люди, которые в четыре руки несли аппаратуру. Они спустились по узким ступенькам, прошли темный коридор, опять пересчитали несколько ступенек, но уже вверх, и остановились у закрытых дверей. Ведущая позвонила, и ей открыли. На пороге стояли еще два молодых человека, которые внимательно осмотрели всю компанию и расступились, пропуская.

Николай Иванович и Марат вошли в средних размеров комнату. В центре ее размещался стол, покрытый толстой, как одеяло, скатертью. На столе стояли весы. В комнате Марат заметил еще одну дверь, но не нашел окон. Молодые люди поставили приборы на стол, Марат тоже освободился от колбочек.

Марат раскрыл ящик, извлек и собрал микроскоп, установил по уровню гониометр, расчехлил радиометр. Николай Иванович помогал ему как мог, остальные наблюдали издали.

Торжественно неся темную шкатулку, вернулась «английская королева». Поставила шкатулку на стол, критически оглядела легкий костюм Николая Ивановича и распашонку Марата.

— Вам придется надеть нарукавники, — велела она Чернову.

— Как прикажете, — с шутливой покорностью согласился тот.

— Алмаз руками трогать не разрешается, — не смягчилась «королева».

— А как же мы будем… — удивился Марат.

— Все манипуляции с алмазом совершаю я. Вы только показываете — куда и как его поставить. В течение работы из комнаты выходить нельзя.

Она открыла шкатулку, выстланную красным бархатом, извлекла и выложила на стол камень. И комната сразу преобразилась, будто наполнилась тихой музыкой. Марат умом понимал, что перед ним лежит обыкновенный кристалл. Но что-то может быть, волшебная золотистость, а может быть, блик с арабскими письменами, который от грани камня лег на темную скатерть, — наполнили Марата предчувствием чего-то необычайного. Ему стало холодно, и он поежился. Потряс головой, отгоняя наваждение, включил радиометр и поднес его к алмазу. Так… Только фон и никаких эффектов, что означает отсутствие радиоактивных примесей. Потом Усманов налил в пикнометр спирт, взвесил и попросил «королеву» опустить камень в жидкость.

— Спирт? — спросила хозяйка Алмазного фонда.

Марат утвердительно кивнул. «Королева» наклонила пикнометр и осторожно опустила сквозь горлышко алмаз. Камень беззвучно скользнул в жидкость, уровень который тут же поднялся.

— На весы, пожалуйста, — попросил Марат и наклонился, беря отсчеты. — Вес 17,74 грамма, объем — 4,73 миллилитра.