Он царил один краткий миг, всего только миг, и когда дозорные, очнувшиеся от забытья, вскинулись, открыли глаза, старательно оглядывая все вокруг, они, сколь зорки ни были их глаза, сколь внимательно ни смотрели, не увидели и тени этого мрака. А, может, они и видели что-то. Но не разглядели, не поняли, решили со сна – "померещилось", и продолжили, неся дозор, искать опасность в окружавшем караван мире, не веря, не предполагая даже, что она уже забралась в повозки.

Глава 2

Рамир едва успела проснуться, как поняла: нынешнее утро будет особенным, не похожим ни на одно из тех, что были в ее жизни, и что еще только предстоят.

А все началось с того, что она очнулась не от резкого крика надсмотрщика, а сама по себе, словно о ней все позабыли.

Наверное, любая другая просто решила бы, что слишком рано проснулась. Но с Рамир подобного случиться не могло, поскольку всякий раз, сколь рано ей ни удавалось заснуть, все равно казалось, что ночь пролетела за одно мгновение.

"Это потому, что мне не снятся сны… – вздохнула она. – Несправедливо! У меня нет радости наяву, а боги еще и лишают той тени счастья, которую несет в себе сон!" Но…

"Нет, -она мотнула головой, прогоняя дурные мысли, которые были не достойны того, чтобы омрачать это магическое утро. – Боги мудры. Они ничего не делают просто так. Может быть… Может быть, меня в жизни действительно ожидает что-то… что-то очень хорошее… И мне нельзя растрачивать радость на другое… Может быть…" Улыбка скользнула по губам Рамир – тихая и светлая.

"Может быть, время счастья уже пришло. Я дождалась его. И теперь вся жизнь будет как это утро…" А это утро… Она блаженно потянулась. Было так приятно лежать, нежась. Ей даже подумалось:

"Если я сейчас засну, то непременно увижу сон", – Рамир ни на мгновение не усомнилась в этом, и, может быть, потому поспешно оторвала голову от тонкой травяной подушки, садясь на шерстяное одеяло.

"Нет! – пусть она когда-то мечтала об этом, но только не сейчас. – Нельзя отдавать сну то, что может произойти наяву!" Рабыня на скорую руку причесала волосы, благо те были достаточно коротки, чтобы не требовать много времени и сил, натянула поверх свитера еще одну кофту и старенькую потрепанную шубейку. Протертая до залысин на боках и рукавах, вся штопанная – перештопанная, она, конечно же, грела не так, как в свои лучшие времена. Но, все таки, это было лучше, чем валяные шерстяные одежды остальных рабов. Старая шуба, которую подарила ей дочь хозяина каравана была предметом страстной гордости Рамир. И не менее сильной зависти остальных рабынь.

"Ой!" -при одной мысли о спутницах, она втянула голову в плечи и, с опаской оглядевшись вокруг, вздохнула с некоторым облегчением, обнаружив, что одна в повозке, а затем испугалась еще сильней:

"Все уже встали! Вот мне достанется!" – ее и так все попрекали особым отношением хозяев каравана, не скрывая своей зависти, особенно – за внимание бога солнца.

Как можно не завидовать той, чье имя известно повелителю небес!

Более того, рабыня знала – ее еще и ненавидят. Поэтому у нее не было подруг.

Более того. Всякий раз, когда она обращалась к кому-нибудь, кроме Фейр, за помощью, встречала отказ. Рамир даже казалось, что ее спутницы по повозке рабынь специально делали все, чтобы она заслужила новые упреки, радуясь всякому ее проступку и злясь от того, что ей, как им казалось, все сходило с рук.

"Почему они так? – у нее в глазах даже вспыхнули слезы. – Ведь я ни в чем не виновата!" – ей было так обидно! Поэтому когда в повозку забралась одна из рабынь – самая резкая и жестокая среди них – Рамир сжалась в комок.

– Прости, Эржи, – прошептала она, – я… Я проспала… Я понимаю, что виновата…

Однако, к ее немалому удивлению, женщина, вместо того, чтобы удостоив спутницу презрительным взглядом, процедить сквозь сжатые зубы что-то вроде: "И не мудрено!

После бессонной ночи! И сама не спала, и нам всем не давала!" – та, взглянув на Рамир с сочувствием, вздохнула, качнула головой:

– Не вини себя ни в чем, девочка, – доброжелательно проговорила она. – Мы встали раньше, потому что сами раньше проснулись. Нас никто не будил, вот и мы не стали будить тебя. Не часто выдается такая удача – выспаться…

Рамир, опешив, глядела на нее с удивлением, граничившим с растерянностью. Она не ожидала ничего подобного.

– А… А караванщики? Они не злятся на нас…

– Да они и сами еще не проснулись!

– Что, сейчас так рано?

– Нет, – пожала плечами Эржи, – солнечный круг уже поднялся над горизонтом.

Просто… Все, наверно, решили отдохнуть. Ведь мы посреди снежной пустыни, которая никуда не убежит и… Торопиться некуда. Ну и пусть спят… Знаешь, – неожиданно для собеседницы женщина улыбнулась, – мы словно стали на несколько мгновений хозяевами каравана.

– Неужели и дозорные… – Рамир не могла в это поверить.

– Да!

Ей бы испугаться – ведь без воинов они были уязвимы для множества опасностей, что живут в мире снежной пустыни. Но страха не было. Лишь любопытство и неизвестное до этого мига чувство свободы – когда никто не стоит за спиной, не понукает идти, не заставляет подчиняться.

– Здорово! – чуть слышно прошептала Рамир.

– Ага! – глаза Эржи горели. – Пока они спят, мы ведем караван! И от нас зависит, какой тропой он пойдет!

– Вслед за солнцем. Разве у нас есть выбор?

– Кто важнее: сам повелитель небес или огненный круг?

– А Он… Он не будет возражать? – для нее, да и не только для нее не было ничего страшнее даже не недовольства – укора в глазах господина Шамаша.

– Мы не смеем спросить Его. Кто мы такие, чтобы нарушать Его покой? Но, мы думаем…

Он бы остановил нас, если бы нашел наше намерение… дурным.

– Он не стал бы ничего говорить… – качнула головой Рамир. – Ведь Он считает, что каждый вправе совершить те ошибки, которые ему суждены, – она вздохнула, затем подняла взгляд на спутницу: – А вы что, действительно решили…

– Нет, что ты, – поспешила успокоить ее Эржи, – конечно, нет! Осмелиться на что-то подобное! Но почему бы не помечтать… – тем временем она добралась до своего места, приподняв подушку, вытащила из-под нее круглую деревянную плошку, невысокую, с загнутыми к центру краями. Та явно не была предназначена для того, чтобы из нее ели, когда в этих целях обычно использовалась грубая глиняная посуда, или даже кожаная. Дерево было слишком драгоценно, лишь немного уступая металлу. Рабыня видела – нечто подобное караванщики и горожане использовали в обрядах. Только тогда дерево покрывали различные узоры, сложные, как само заклинание. А здесь оно было голым, лишь немного зачерненным, скорее временем, чем людьми.

Наверное, удивление, отразившееся на лице Рамир при виде этой вещицы, было столь сильным, что, заметив его, Эржи, с долей смущения, поспешила пояснить:

– Я прятала ее. Должно быть, хорошо, раз никто не нашел.

– Но…

– Да, конечно, у рабов не может быть ничего своего, но… Но ведь есть. У всех есть что-нибудь свое. У тебя вот эта шуба.

– Да, – она смущенно опустила голову на грудь. – Прости…

– Ничего.

– А… – Рамир вдруг страстно захотелось узнать, откуда у спутницы эта вещица, но спросить она не решилась. В конце концов, у рабов не много способов получить что-то: украсть или оказать какую-то услугу… особую… Так ли, иначе, об этом предпочитают не только не говорить, но и не вспоминать. Вместо этого она поспешила заверить женщину: – Я никому не скажу!

– Пусть знают! – вместо того, чтобы и дальше таиться, рабыня гордо выпрямилась. – И у меня есть что хранить! – зажав плошку, она двинулась к пологу, возле которого задержалась, оглянулась на спутницу: – Ты бы тоже выходила. Пока утро не прошло. Было бы непростительной ошибкой потерять его. Знаешь, Фейр говорит, что это особенное утро. Утро мечты. И… Я слышала где-то… Если умыться падающим в эти мгновения снегом, обретешь красоту, если выпить хоть глоток талой воды – излечишься от всех болезней и продлишь жизнь, а если увидеть в ней свое отражение… – она помешкала несколько мгновений, облизала, высохшие вдруг губы.