Но по школе дела не плохи. Пока – куча пятёрок и одна четвёрка. И то – весьма интересная четвёрка. Писали сочинение по украинской литературе по Лесе Украинке. Виля и Камраз, захлёбываясь от восторга, накатали чуть ли не десяток листов прямо из учебника. А я, бедный, выдавил из своей убогой башки два листика какой-то серой бурды. Было грустно и завидно. Но, о вей – как пишется в учебнике немецкого языка: оба они получили по тройке, а я – 4; но приятнее всего то, что Хрыстя сказала:

– Ну, сама краща робота, як звычайно, у Бонташа.

А всё-таки, почему не 5? Пусть хоть с минусом… А им это она вкатала за списывание!

Удивительная зима. Ещё нет холодов. Дожди и тепло…

(((Пропускаю абзацы и целые страницы с несущественными описаниями и подростковой лирикой. Ассоциативный багаж нынешнего человека, пресыщенного телевидением, видеозаписями и периодикой, уже не требует информации в стиле "классических, но несколько устаревших образцов". Ищу лишь то, что позволит проследить основную нить моей жизни, те ключевые моменты, из-за которых она в дальнейшем сложилась именно так, а не иначе.)))

31 декабря, 23 часа 47 минут.

Через тринадцать минут наступает новый год.

Год, в котором я кончаю среднюю школу, прощаюсь с товарищами, которых видел ежедневно в течение четырёх лет. Год, в котором я буду сдавать экзамены на аттестат зрелости, буду бороться за золотую медаль.Год, в котором я поступлю в институт, определяющий мой жизненный путь.Тысяча девятьсот сорок восьмой год.

Настольная лампа. Радио передаёт музыку русских композиторов. Передо мной часы, мои простые ручные часы. Время проверено… Осталось шесть минут…

За истекающий год я сильно переменился. Я сам это чувствую, иногда очень страдаю от этого. Я понемногу начинаю чувствовать себя равноправным среди взрослых…

Сейчас будет бой часов кремлёвской башни. Мама и папа встречают новый год у соседей по квартире.

…Включили Красную площадь. Бьют куранты…"С новым годом, товарищи, с новым счастьем!"…Бьют часы. Гимн…

Здравствуй, Новый 1948-й год, привет тебе от тощего, бледного мальчика, ожидающего от тебя решения своего будущего, своей жизни.

С новым годом, мои товарищи, почти друзья, добрые, весёлые и хорошие!

С новым годом, мама и папа.

1948 год, 1 января, 0 часов 4 минуты.

Музыка направляет мысль в одну сторону. Надо рассказать о последних днях сорок седьмого года.

Приходил Герка Бильжо, я его давно не видел. И когда я снова услышал, как он играет, мне захотелось расцеловать его. Он играл для меня.

Раз я пришел в школу в с жутким настроением, сел в стороне и молчал. Пришёл Некрасов, спросил, почему я такой, я сказал, что так, просто. Он разделся, положил книги в парту, подошел ко мне и сел, улыбаясь, напротив. Мне это было очень приятно.

И самому надо быть проще, веселее. И не надо без нужды оглядываться на страшное прошлое. То, что было, и тот, кто был, из памяти и души не уйдут. Это лежит на её дне, и затрагивать это тяжело и страшно. Но он сам бы хотел, чтобы я был не хуже других и имел не меньше радостей.

Ноль часов, тридцать три минуты.

Первое января 1948 года…

(((…Вот он приходит, и всё преображается: мир снова светел и прекрасен, он жив, и он здесь, его можно видеть, слышать, к нему можно прикоснуться, но это было уже много раз и всегда это был только сон, но на этот раз это уже точно не сон, я боюсь в это верить и всё-таки верю, всё так явственно, хотя я знаю, я уже столько раз ошибался, но сейчас это так реально, реально, реально… – и вот снова всё расплывается, и пробуждение в безнадёжность…)))

5 января, утро.

Зимние каникулы. Был в 67-й школе на маскараде. Увидев М., я был неприятно изумлён. Она вместо кос вокруг головы распустила волосы. Наверное, по случаю маскарада. А впрочем, не знаю, в этом ли дело. Фамилия её Ск. Она и играет, и рисует, и поёт. Опять между нами завязалась переписка, так сказать, "платонического" характера.

28 февраля.

Сегодня суббота. Два часа дня. Я пришел из школы, где получил две пятёрки. На окне солнце, форточка открыта. Сзади бормочет репродуктор, а с улицы приходит шум и свежий воздух. Тает снег, чувствуется опасное дыхание весны. И хорошо, и слегка тревожно.

Все ахают, что я вырос, "возмужал" и т. д. Усы, действительно, изрядные. Понемножку догоняю остальных. Времени на всё нехватает, каждый новый день приносит новые непоколебимые решения о режиме, учёбе, а назавтра они (решения) никнут и увядают. Плетёмся рысью как-нибудь по школьной ниве.

Время идёт, все меняются. Мне кажется, меняется и Некрасов, и другие. Не удивительно, мы все растём. Один Герка всё так же наивен во многом и так же недалёк и неглубок умом. Но он милее всех.

Играет музыка. За окном каплет… Кончаю.

28 марта.

12 часов ночи. Мама спит, папа дежурит в больнице. Собираюсь идти спать.

Закончилась третья четверть. Вчера было родительско-ученическое собрание, и я – единственный отличник, по словам Андрея – "одарённый ученик, краса и гордость класса". То-то же!

А теперь обратимся к другому. Уже довольно давно я был в 67-й школе на вечере; ну да, это был уже описанный новогодний вечер. И с тех пор ни одной встречи. А в читальне какие-то девочки разговаривали о том, как по радио передавали о диспуте в 67-й школе, как выступала ученица Ск., "яка мрiе бути архiтектором", и её очень возносили.

Затем филармония, Гилельс. Я поздоровался с ней и прошёл мимо. Она была с родителями, наверное.

И, наконец, сегодня. То-есть, вчера. Господи! Начало третьего! Бегу спать.

31 марта.

Тогда, 28 числа, в воскресенье, началась настоящая весна. Выйдешь на улицу – в дом невозможно зайти. И немножко, чуть-чуть, неспокойно.

Герка звал в концерт. Играла Гринберг. Но сердце что-то к этому не лежало. Был ещё в читальне вечер, посвящённый Горькому, туда шёл Некрасов. Куда пойти? А пойти куда-нибудь хотелось. Поколебавшись, пошёл в читальню и отсидел нудноватый доклад о Горьком, посреди которого вдруг явился Герка. Он категорически предъявил ультиматум: или я сейчас же иду с ним в филармонию (концерт начинался в 8, а сейчас было 7), или он уходит. Я осмотрелся: кучка незнакомых ребят сидела в пальто и слушала каких-то чудаков, декламировавших детские рассказы Горького для малышей. Я попрощался с Некрасовым, и мы вышли. На дворе стало ещё лучше. Темнеет и пахнет весной. И всё ещё не лежит сердце к филармонии.

Заходя в зал, я рефлекторно оглядел ряды и балкон. А сев на место, заметил у задней стены стоящих Крымского и М. Ск. И мне уже не было скучно. А слушая в слегка выведенном из равновесия состоянии первый концерт Чайковского, я почувствовал, что я на своём месте. И рядом сидел Герка, со щетиной усов и бороды на физиономии, тот самый, который в первом классе ревел из-за всякой дряни и с большим достоинством на переменах изображал из себя автомобиль.

Выходя в антракте, я встретился с М. Мы приветливо раскланялись. Спрашивается, сколько можно?

На следующий день – в консерватории исполняются три скрипичных концерта Баха. Бах – мой идол. Мы пошли с мамой. Страшно видеть, как она задыхается и должна то и дело останавливаться отдыхать. Народу была масса, все места заняты. Мне всё же удалось найти маме место и устроиться самому, но не рядом. А возле мамы, оказалась её знакомая учительница музыки, Эмилия Львовна.

Бах явился во всём своём величии. Что за звуки, что за сплетение этих звуков в дивную, точную и могучую многоголосую мелодию! Смотришь на скрипки и расширяешь дико глаза, не представляя себе, как можно человеку создать такую нечеловеческую гармонию…

Крымского я увидел сразу, а М. – в антракте. Меня это уже не удивило. М. разговаривала с Эмилией Львовной. Потом, подойдя к маме, я геройски спросил Эмилию Львовну о ней. Она окончила муз-семилетку, учится в вечерней консерватории, очень способная.

Мы с мамой медленно шли домой. Сперва нас обогнали М. с Эмилией Львовной и ещё какой-то дамой, затем Крымский с каким-то парнем.