На второй день, купаясь, случайно глянул назад и увидел вдали, километра, может быть, за два от меня, человека. Его фигуру иногда размывало горячими потоками воздуха, которые поднимались от по-разному разогретой поверхности пустыни, а в другие моменты фигура становилась четкой — рослый, широкоплечий мужчина.

Возможно, кто-то из Совета решил все-таки присоединиться ко мне. Не исключено также, что догнать меня с намерениями недружелюбными хочет кто-то другой.

Вышел из воды, остановился.

Остановился и тот человек.

Пошел ему навстречу. Он стал отходить назад.

Еще раз остановился. И незнакомец сделал то же самое.

Побежал к нему, и он стал убегать с похвальной быстротой.

Что за дурацкая игра? Или кому-то из усадьбы поручено следить за мной? Но спрятаться тут негде.

Пошагали дальше — он в двух, иногда трех километрах от меня.

Побежал в сторону от моря, и мой преследователь, сохраняя дистанцию, последовал за мной.

Ладно, я тебе устрою штуку. Вернулся к берегу, всю вторую половину дня бежал, надеясь, что он устанет и отстанет.

Не устал, не отстал. Это уже становилось интересным. Опасаться мне было нечего — на Иакате нет таких, с кем не справился бы один на один и кто застал бы меня сонного врасплох.

Садилось солнце за спиной. Повернулся, полюбовался. После того, что было, такими непривычно прекрасными стали закаты, восходы, долгий путь светила над головой. По-новому оценили. Может быть, как у нас древние египтяне, — бог!

И там на фоне пурпурной полосы он, мой преследователь.

Стемнело. Бежал и шел еще несколько часов. Спустился в воду, — сухари тоже в пластиковом мешке — отплыл, лег на спину, стал засыпать. Будет кто-нибудь приближаться, уши в воде — наверняка услышу, проснусь.

Никто не тревожил до утра. Поел, оглянулся. На том же расстоянии в два с половиной — три километра тот же наглый сопровождающий. Ну что ж, поспорим, посостязаемся. Даже весело стало, минуты и часы резвее покатились. Уже понял, что он не из горожан, поскольку там на такое никто не способен.

Припустил. Пустыня в этом месте песчаная, вся в мелких дюнах. Бегу вдоль берега по сырой полоске вблизи воды.

Передо мной уходящий порядочно-таки в море широкий, длинный мыс. Решил пересечь по прямой. Песок здесь несколько странный — не шелковистые сухие дюны, а как бы взвихренный небольшими частыми кучками — по верхушечкам песчинки желто-белого цвета, подсохшие, внизу влажные, коричневые.

Вдруг тяжело стало бежать. Сразу тяжело. Не успел задуматься об этом, на четвертом шаге проваливаюсь по колени. Огляделся, закусил губу.

Мама родная, зыбучий песок!

Подо мной либо сильный ручей, либо даже подземная речка.

Вытаскиваю одну ногу, вторая глубже уходит. И знаю, что если так вот топтаться, только скорее засосет.

Мне, конечно, следовало обратить внимание на бросающуюся в глаза разноцветность песка. Но был отвлечен соревнованием в марафоне. Впрочем, в этой широте верхний слой песка часа через два-три подсох бы, весь сделавшись белым, и уже не внушал бы мне опасений. Губительное свойство таких мест объясняется тем, что вода силами капиллярного натяжения поднимается снизу от какого-то источника, обволакивает песчинки, резко уменьшая сцепление между ними. Будь это просто жидкость, я бы в ней не утонул, только вытеснил бы такой объем песка, который по весу равен моему собственному. Но это, увы, только почти жидкость, и закон Архимеда здесь не действует.

Все эти мысли промелькнули в сознании мгновенно. Кстати, вспомнился читанный в детстве роман Уилки Коллинза «Лунный камень», где кто-то кончает с собой, нарочно отправляясь в зыбучие пески. Но я-то теперь не хотел умирать, хотя в машине была минута усталости и слабости, когда об этом подумалось. Однако что же делать?

Поскольку ноги уже были плотно закреплены там, в глубине, повернул корпус, шею и посмотрел, появился ли уже мой странный спутник. Если друг (на что надежды не было), то поможет. Если враг, все равно приятнее умереть от оружия, чем быть задушенным мокрым песком.

А он уже возник и на этот раз не остановился, подражая мне, как обычно, а бодро двигался, приближаясь, и был теперь в километре от меня. Долго сохранять положение, в котором я бы его видел, было невозможно.

Откинуться, что ли, назад и попробовать вытащить сначала хотя бы одну ногу, хоть на немного…

Лежу на спине. Нога несколько вытащилась, но силы прямой и широкой мышц мало, чтобы совсем выдернуть ее из песчаного плена. Напрягаюсь что есть мочи, не получается. А замечаю, что между тем и спину начинает понемногу засасывать.

Выпрямился, опять оглядываюсь. Преследователь заметно ближе.

Ноги продолжают погружаться, теперь песок уже выше колен. Засасывает со скоростью сантиметра три в минуту, полностью скроет минут через пятьдесят.

Под ступнями холоднее, чем наверху.

Оглядываюсь.

Пресвятая богородица! Не мужчина это, а женщина. Вьюра!

Мужчиной издали оттого казалась, что за плечами какой-то груз, делающий их с виду гораздо шире.

Подошла.

— Во-первых, поведаю вам, что еле удерживалась от смеха, когда на Совете при вашем участии говорили об усадьбе. «Феодальный строй», «господа», «прислуга», «эксплуатация». Да, действительно, у нас господа и слуги. Первые занимаются самообразованием, изящными видами спорта, музыкой, танцами и другими искусствами. Вторые выращивают на полях урожай, снимают его, сохраняют, готовят господам пищу, убирают в особняках и в саду. Но мы меняемся ролями через год — вот что! — Сбросила со спины груз, вещевой мешок с короткими саженцами какого-то растения, присела на песок (не на зыбучий, конечно). — Хорошо, пусть горожанам, но вам-то как в голову не могло прийти, что только такое общество приучает человека и повиноваться с достоинством, и повелевать с уважением, расширяет его духовный кругозор, дает одним неотъемлемую перспективу стать выше, чем они сейчас есть, остерегая вторых от злоупотребления своими правами. По-вашему, может быть только так, что высшие — постоянно высшие, а низшие вечно внизу, и единственная альтернатива этому — равенство, при котором человек — ни то, ни другое, а нечто среднее, не способное быть ни дисциплинированным, как часовой механизм, ни полностью свободным в выборе, чем заняться?

За время этой речи я успел опуститься в песок сантиметра на четыре, и шея моя задеревенела. Спросил Вьюру, не сможет ли она сесть так, чтобы мне не надо было изгибаться, поворачиваясь к ней, и добавил, что место, на котором я нахожусь, очень опасно, что его следует обойти далеко.

Она встала, оставив мешок на месте, с изящным поклоном поблагодарила меня за своевременное предупреждение, обошла вокруг мыса по воде и села напротив опять-таки на твердый песок. За две минуты, пока она это проделала, я погрузился уже по пояс.

— Слушая вас на острове, — начала она, — я все ждала, когда же наконец вы скажете о том, что лидеры и руководители в ваших странах время от времени меняются местами со своими согражданами, которыми управляют. Но не дождалась.

У меня было что ответить на этот упрек, но, признаться, больше думал о том, понимает ли она положение, в котором нахожусь. Могла бы бросить мне одну из длинных лямок вещмешка, которую я привязал бы к лямке своего, могла бы выкопать небольшую яму и, упершись в нее ногами, дать мне возможность вытащить себя из западни. Гордость не позволяла мне ввиду наших достаточно сложных отношений просить у нее помощи.

Я спросил, правильно ли мое предположение, что она принадлежит к видящим и являлась в городе… (тут я замялся, поскольку не знал иакатского эквивалента понятиям «шпион», «резидент», «тайный агент») …наблюдателем.

— Совершенно правильно. — Она кивнула. — Вы догадливы. Могу также открыть вам, что участвовала в обсуждении плана, как остановить машину.

— Но если так… — На мгновение я даже забыл о том, что меня продолжает засасывать. — Если так, зачем вы спасали детей и даже отчасти взрослых, которых старались вытащить из домов, чтобы они шли на море за рыбой?