– Что такое? Какого демона…

– Ну, это уже слишком! Поминать духов погибели в священном храме! – укор в глазах жреца был готов смениться осуждением. Как ни был он рад счастливому избавлению, все же, прежде всего, он был служителем. И уже потом – обычным человеком, который в глубине души не может не желать продления своих дней.

– Прости, – смутившись, пробормотал страж, понимая, что перегнул палку. Последнее время ему многое позволялось и прощалось. И он сам не знал, почему: из-за того дара, так случайно открывшийся в нем, которого он никогда в себе не чувствовал и о котором никогда не молил богов, мечтая совсем о другой судьбе, или же из-за павшего на него жребия, дававшему человеку, отдававшему свою жизнь во имя города, право на некоторое снисхождение. – Я просто…не ожидал этого… Можно я испытаю судьбу еще раз?

Он едва успел спросить, как оба хозяина города в один голос испуганно вскричали:

– Нет! – только не это! – они были уверены – счастливое избавление дается лишь раз. Они получили то, о чем мечтали, но в следующий раз боги не будут так благосклонны…

– И все же… Я должен быть уверен… – и быстрее, чем кто-то успел его остановить, Агдор засунул руку в мешок. Когда он вытянул ее, на ладони лежал такой же полный жизни и веры черный камень, как тот, что мгновение назад служитель, взяв из руки стража, положил обратно в мешок. В какое-то мгновение воину даже показалось, что это – тот же самый камень. В нем даже сохранилось тепло его рук.

– Что ж, – стражу ничего не оставалось, как смириться. Он вернул камень. – Ладно.

Раз такова воля богов… – в конце концов, все, чего он хотел, это защитить Лигаш, сберечь его от бед. Но идти против богов… Это было выше его сил, ведь он воспитывался в обычной городской семье, где вера была превыше всего. – Я в дозор, – ему было больше нечего делать в храме и он хотел поскорее вернуться в лес.

Однако Хранитель остановил его.

– Нет. Твое место здесь.

– Но…

– Тебе нужно еще многому научиться. Очень многому, Агдор. Ты не знаешь и десятой доли того…

– Я воин, а не служитель.

– Об этом я и говорю. И у нас очень мало времени, чтобы ты стал им!

– Но я не хочу! Почему я должен быть кем-то… Кем-то другим, но только не собой!

– Потому что такова твоя судьба, – Шед подошел к нему, положил руку на плечо. – Мне очень жаль, – в его глазах было сочувствие. Он говорил тихо, закрыв себя и своего собеседника невидимым куполом, когда этот недолгий разговор, без которого нельзя было обойтись, не был предназначен для других ушей. Это было дело наделенных даром. И больше никого.

– Да что ты знаешь!

– Знаю. И все понимаю. Я такой же, как ты. Во всяком случае, был таким. Когда-то очень давно мне тоже пришлось пожертвовать всем ради служения Лигашу.

– Ты был служителем…

– Нет.

– Нет? – с долей сомнения взглянул на хозяина города страж. – Но мне казалось…

– Все вокруг привыкли видеть меня в окружении служителей, потому и думают: так было всегда. Но нет. Я был рожден в семье купца. Отец с малых лет убеждал мне, что я должен буду унаследовать его дело. Малыша легко убедить в чем-то, особенно если это делает родитель, которого слушаешь с обожанием и почти обожествлением.

Единственно, в чем мне, можно сказать, повезло, так это что дар понадобился… его обнаружили прежде, чем я успел встать на путь этой судьбы. А ребенку не сложно не только учиться, но и переучиваться… Вернее, его легко переучивать.Не приходится сталкиваться с самовольным упрямством.

– Прости меня, Хранитель, я… Я неблагодарная тварь, не ценящая того, что боги дали мне в своей щедрости, думающая лишь о том, чего я лишаюсь.

– Не спеши разочаровываться в судьбе. Со временем ты поймешь, что ничего, в сущности, не теряешь.

Говоря все это, Шед, словно как-то между делом, стараясь не заострять на этом ни своего внимания, ни внимания находившихся в храме горожан, вытянул свой жребий.

– Ты не должен… – попытался остановить его жрец, но он заметил, что делает маг, слишком поздно.

– Черный, – скользнув взглядом по лежавшему на ладони камню, проговорил Хранитель.

Шед не показывал виду, однако в глубине души в это мгновение испытал некоторое облегчение. Он был уже слишком стар, чтобы отказываться от того сна, к которому столь долго готовил свой дух.

– Все равно тебе не следовало… – хмуро глядя на друга, проворчал жрец. – Господин Намтар любит шутить с теми, кто слишком смел. Он мог сыграть с тобой в злую игру.

– Все обошлось, старина.

– Да, – вынужден был согласиться Гешт, хотя и без особой радости по этому поводу, когда первый ее порыв уже ослабел, а следующий затерялся за заботами о грядущем дне. – На этот раз… – кряхтя, он выпрямился, подошел к ним и, глядя в глаза своему помощнику, державшему камни судьбы, запустил в мешочек костлявую руку.

– Черный, – он был спокоен, поскольку еще до того, как вытянуть камень, знал, каким он будет. Судьба жертвы и дорога жреца – два пути, взаимосвязанные и взаимозависимые, но никогда не переходящие один в другой.

– Что ж, – Хранитель скрестил руки на груди. Несколько мгновений он стоял на месте, задумавшись над чем-то своем. Затем вскинул голову, словно собираясь что-то сказать, но в последний момент почему-то передумал. Так и не произнеся ни слова, он вернулся к своему трону, устало опустился на него, и лишь затем махнул служителям рукой, веля продолжать обряд, свидетелем которого с первого до последнего мгновения ему предстояло стать, пройдя путь от радости до отчаяния, от вздоха облегчения, до горечи скорби.

Первыми жребий тянули служители. Они делали это один за другим, отрешенно и безразлично, так, словно речь шла не о жизни и смерти, а о чем-то повседневно-обычном.

Когда последний из них вернул в мешок вытянутый камень – все тот же неизменно черный – обычный, знаменующий жизнь – пришел черед воинов.

В отличие от служителей, готовых принять с молчаливым покорством любое решение богов, воины подходили к жребию с совсем иными чувствами и мыслями. Их движения были тверды и резки, черный камень на ладони вызывал не вздох облегчения, а разочарование.

Люди, признанные защищать, они хотели не отступать от этой своей судьбы всегда, во всем. Каждый из них, как и страж Агдор, думал о том, что если город хочет освободиться от этого рока, он должен сражаться за свое право на жизнь, а не мириться перед ликом беды, сколь бы пугающе ужасным он ни был.

Служители полагались на богов, воины – в первую очередь на меч в своих руках. И уже потом на богов. Нет, конечно, во всех их вера была сильна настолько, насколько этого требовали законы города, и никто не был готов пойти против судьбы, произнесенной во всеуслышанье, но в глубине души все они оставляли за собой право толковать выбор судьбы так, как им того хотелось, принимая жребий не за символ слепого самопожертвования – забвения в когтях дракона, а знак иного рода – сражения с врагом, которого нельзя победить, в стремлении отбить у него всякое желание возвращаться в город вновь.

Когда последний из воинов, к огромному разочарованию их всех, вытянул черный камень, Гешт взглянул на Шеда. Тот, откинувшись на спинку трона, сидел, насупившись, глядя перед собой сощуренными в тонкие щели глазами.

– Лучше было бы, если воля жребия решилась на этой ступени, – тихо проговорил он.

Однако, останавливаться было уже поздно: – Открывай врата. Пусть в храм войдут жители Лигаша… Ты куда? – заметив, что Агдор, сорвавшись со своего места, направился к выходу из залы, остановил его Хранитель.

– Дозорные тоже должны быть здесь.

– Они не могут покинуть свой пост. Мало ли какой враг захочет воспользоваться нашими проблемами.

– Их могли бы заменить воины внутренней стражи…

– Потом, – остановил его Хранитель. – Пусть все идет своим чередом.

И время шло. В зал храма входили горожане. Одни, храбрясь, улыбались, другие хмурились, кому-то удавалось справиться со своими чувствами и сдержать дрожь в руках, другим – нет. На чьи-то глаза уже набежали слезы, другие жмурились, словно в ожидании смерти, которая вот-вот должна обрушиться на их голову… Кто осудит их за это? Только не тот, кто сам только что испытывал те же самые чувства, пряча глаза, в которых застыл страх, которого его просто не могло не быть.