Эта мысль меня немного успокоила. Я стоял молча, чувствуя на себе тяжело ползущий взгляд израэлита, и очень обрадовался предложенной сигарете. Табачный дым, перемешиваясь, как-то сближает собеседников, хотя лично я не курю.

– Какого же вы вероисповедания? – Израэлит погасил зажигалку. – Иудейского?

– У меня нет вероисповедания, – ответил я. – Хоть я и еврей, но без вероисповедания.

Ответ озадачил израэлита. Он пояснил его на иврите солдату, и тот уставился на меня с детским любопытством.

– Еврей, но не иудей! – буркнул израэлит. Я виновато кивнул: да, выходит так.

– И… брит вам не делали? – углублялся израэлит.

Я кивнул: виноват, мол, не обрезан. Как-то было не принято в нашей стране совершать ритуал единения человека Богом избранного народа со своим Господом.

Это откровение, видимо, повергло солдата в легкий нокдаун. Он уперся подбородком в складной решетчатый приклад знаменитого на весь мир автомата «узи» и старался не моргать, дабы ничего не упустить. А в душу израэлита, видимо, вкралось подозрение. Если дело дойдет до определения национальной принадлежности пришельца, не за что будет зацепиться…

– Хорошо! – сказал он сурово. – А какое мясо едят евреи?

– Н у… какое достанут, – ответил я.

– Не понял, – растерялся контрразведчик.

– В моей стране едят мясо, которое достанут, – раздражаясь, ответил я.

– А в религиозном смысле? – Израэлит пустил по своему медальному лицу первые тени гнева.

– Кошерное! – догадливо вскрикнул я.

– Кошер, кошер, – закивал солдат, радуясь, что я, кажется, выдержал первый экзамен.

И мой следователь чуточку расслабился.

– Ну, а какие вы знаете еврейские праздники? – начал второй тур израэлит. Видимо, он не только тянул время, связанное с проверкой моего документа, но и проводил свою работу.

– Праздники? – наморщил я лоб. – Ну… Пасху.

– Пейсах, – поправил «гэбист». – Еще какие?

Я хорошо помнил, по ассоциации, название веселого праздника. По звучанию напоминающего прибор синхрофазотрон, недаром же я по образованию технарь.

– Симхастоер! – с готовностью выпалил я.

– А Йом-Кипур? – поощрительно подхватил мой следователь.

– Да-да… Конечно. Йом-Кипур. Это печальный праздник, день покаяния в грехах. – Моя память вдруг выдала информацию, вложенную еще бабушкой. – В этот день евреи не работают, как и в субботу.

– Кстати, вы справляете субботу? – прищурился израэлит.

– Шабат! – на иврите пояснил солдат.

– А как же! – с воодушевлением ответил я. – Каждую субботу не работаю.

– А говорите, что вы не иудей? – подозрительно промолвил израэлит.

– Н у… у нас вся страна таких иудеев. Даже двойных иудеев.

– То есть? – не понял израэлит.

– Мы не только в субботу, мы и в воскресенье не работаем. Мы вообще довольно часто ни черта не делаем, – ликовал я. – Мы в моей стране сплошь крутые иудеи.

Не знаю, чем закончился бы этот странный допрос, но раздался мелодичный звук зуммера и в пенал, что под щелью в стене, выпал мой паспорт и полоска бумаги с каким-то шифром. Израэлит пробежал глазами листок и, скомкав, сунул в карман. Видимо, все было в порядке, никаких подозрений. Приняв от меня необходимые данные сестры и ее домочадцев, израэлит ушел.

Через две недели сестра получила вызов. Кто помог? Тот израэлит или просто совпадение? Во всяком случае, серьезная контора.

Можно спросить: а при чем тут марокканские евреи?!

В 1965 году, в Марокко, в переводе с русского были опубликованы «Протоколы сионских мудрецов». В том самом 1965 году, когда Второй Ватиканский собор принял «Буллу о евреях и других нехристианских народах». Этот поистине исторический документ кардинальным образом пересмотрел двухтысячелетнюю легенду о том, что евреи распяли Христа. Хотя известно – Христа распяли римские воины по приказу римского наместника. Евреи же, а точнее члены синодриона, религиозного суда, принимали участие в судьбе своего соплеменника. Ибо то, что проповедовал Христос, являлось для кабаллистов величайшим кощунством – человек не может быть сыном Бога. Это главное, что не могло примирить старую религию с новой.

Так что папская Булла внесла ясность, а главное – логичность в бесконечный спор. Но папская Булла для короля Марокко не указ. Опубликовав «Протоколы», он спешил сорвать с марокканских евреев солидный куш, да и перед братьями-мусульманами не хотел посрамиться, пусть не думают, что мавр простоват. Вон в соседнем Алжире подсуетились еще в 1963 году, интернировав во Францию более ста тысяч своих иудеев. А он, король мавров, хоть и запоздал, но свое наверстает. После публикации «Протоколов» надо ждать народного гнева. Кто же потерпит, чтобы эти иудеи приносили в жертву своим дьявольским праздникам кровь мусульманских младенцев? И мало им желания завоевать Россию, они еще Марокко хотят заграбастать? Пусть убираются в свой Израиль, а добро оставят, и деньги, и ослов! Пусть убираются в чем есть. Несколько кровавых погромов подряд дали понять подданным короля, что тот не шутит. План удался. Марокканские евреи поднялись всем своим «соленным» миром…

Часть из них осела в Хайфе, привнеся на Землю обетованную уклад, нажитый многолетним общением с маврами.

Поэтому и улицы потемнели, приняв запущенный вид, и мухи у мусорного ящика потяжелели, и дома облупились.

К одному из таких домов мы и направились – я и Ленька. Надо было обойти зеленое, похожее на сарай, строение, а там перейти улицу. Тяжеловато тащить чемоданы, но Ленька уверял, что от остановки автобуса до дома расстояние небольшое. К тому же нас дома не ждали – сестра с мужем до трех часов в ульпане, сам Ленька закончил ульпан на прошлой неделе. Я собрался было расспросить про этот загадочный ульпан, но Ленька меня опередил.

– Наша «участковая» синагога. – Он указал на зеленое строение с решетками на окнах. – Сейчас тихо, вторник. Посмотришь, что здесь творится в субботу. Или в четверг… Сейчас только Ханина пересчитывает свечи, не упер ли кто вчера, в понедельник здесь тоже весело.

О Ханине я уже знал из писем: старуха-марокканка сдала им квартиру, вернее, две комнаты, в третьей жила сама. Глуховатая, набожная, известная во всей округе не только как «чокнутая», но и как мать миллионера. Настоящего миллионера, из Тель-Авива. Его роскошный перламутрового цвета «мерседес» нет-нет да и появляется на улице имени царя Соломона – сын навещает мать. С двумя телохранителями по пятам.

– А почему с телохранителями? – спросил я Леньку. – Мало в Израиле миллионеров, что ли?

– Не таких. Он хозяин игорных домов и притонов, – охотно пояснил Ленька – Видел бы ты его. Сверкает, как люстра. Марокканец, понимаешь. Говорят, у него бриллиантовые коронки на зубах. Правда, не улыбается, сучара.

– А мать сдает квартиру?

– Ну дак! Капитализьмь! – однако в голосе племянника не было порицания, наоборот. – А вот и наша красотка!

В распахнутых дверях синагоги появилось существо в желтой затертой кофте, зеленая длинная юбка прятала ноги, на голове то ли тюрбан, то ли платок, пестрый, распатланный.

– Ханина! – крикнул Ленька. – Это мой дядя!

Упрятанные в глубину набрякших кофейных век глаза старухи приветливо светились. Она что-то невнятно произнесла и сердечно повела рукой в сторону своего дома.

– Никто ее не понимает, – засмеялся Ленька. – Только мама… Ее схватили ночью, завернули в ковер и вывезли из Марокко. Старуха перепугалась, все языки перемешались в коктейль из арабского, испанского и иврита. Никто не понимает, а мама догадывается. Поэтому у нее с мамой дружба. Она разрешила тебе жить у нас. А меня старуха не уважает.

– Почему? – засмеялся я.

– Есть причина. Правда, временная, – серьезно ответил Ленька. – Постой, она что-то надумала…

Ханина нырнула в портик синагоги. Оставив чемодан, я с любопытством заглянул в распахнутые двери. Теперь я точно знал, в какой стороне отсюда находится Иерусалим, – противоположная стена от входа всегда возводилась «лицом» к Великому городу. Даже в такой задрипанной синагоге, как эта, марокканская. Четыре деревянные колонны делили помещение на несколько нефов. Убранство нефов отдаленно напоминало мавританский стиль. Да и сама бима – возвышение, с которого читают Писание, – вместе с ковчегом у восточной стены, где обычно хранят свитки Святого Завета, выглядели как-то по-мавритански. Семисвечник покрылся болотной патиной. Что же касается кружки для пожертвований, то она стояла на кривом табурете, сверкающая, точно лампа Аладдина…