Археологи поработали на славу, явив двадцатому веку многочисленные сооружения древнего форта, представив не только внешний вид, но и многое из внутреннего убранства. Массада не просто древняя крепость, Массада – символ, давший народу в тысячелетиях изгнания сохранить веру в возрождение.

Три года римский легион под командованием Флавия Сильвы держал осаду крепости, в которой, после разгрома восстания и разрушения Второго Храма, нашли прибежище последние зелоты – борцы против римского владычества. И когда римлянам удалось наконец прорваться в крепость, они увидели девятьсот шестьдесят трупов людей, покончивших жизнь самоубийством, не желая достаться врагам. Как писал историк Иосиф Флавий: «Так, лаская и прижимая к груди жен, поднимая на руках детей, целуя их в последний раз, они приводили в исполнение клятву погибнуть, но не стать рабами своих врагов. Они разбились на группы по десять человек, где каждый подставлял горло товарищу по борьбе. И последний, бросив взгляд на тела добровольно убиенных – не нуждается ли еще кто в его помощи, – собрав последние силы, всадил клинок в свое тело и упал рядом с товарищами».

Именно после покорения крепости началась многовековая диаспора евреев по всему свету – Массада служила точкой отсчета начала испытаний, посланных Господом своему народу, дабы народ доказал муками и смертями преданность Господу.

Я бродил по пустым улочкам крепости, стоял у перил видовой площадки над бездной, где угадывались очертания лагеря римского легиона. Видел рампу-дорогу, что три года упрямо сооружали римляне, поднимаясь в поднебесье, к крепостным стенам..

Постепенно мое сознание заполняло восприятие неописуемой красоты и величественности пейзажа. Необыкновенной силы энергию источал необозримый ландшафт – через синюю спину Мертвого моря до Голанской гряды, уплывающей в сторону Иордании. Казалось, эти пески, холмы, скалы, пропасти и расщелины, что миллионы лет впитывали энергию Солнца, сейчас являли мне свою затаенную силу. Не только мертвую пустыню, космический аккумулятор энергии, но и картину судеб человеческих, впитавшихся в эту землю.

Из крепости мы ехали молча.

Море, на котором люди принимали процедуры – иначе не назовешь пребывание в воде, на поверхности которой можно лежать, читая газету, – на меня это море после посещения крепости не произвело впечатления. И солевые глыбы, что торчали из воды, и люди, перепачканные целебной грязью, точно дети, играющие в негров…

– Интересно, чем они смоют грязь? – Я оглядывал голый берег.

– Привозят с собой нормальную воду в канистрах, – ответила Рая. – Кстати, тут есть прекрасные пляжи. С бассейнами, с банановыми рощами и попугаями. Но за деньги. Люди приезжают с болезнями кожи, лечат невралгию, радикулит… Ты будешь купаться?

– А как же! – ответил я без энтузиазма.

Трудно представить воду, которая не принимает, а выталкивает. Сделав несколько брезгливых шагов, я мечтал лишь об окончании этого испытания. Повернувшись, словно ложка в густом тесте, я сел на воду, потом завалился на спину. От толчка тело слегка погрузилось в масляную воду и в следующее мгновение распласталось на поверхности. И все-таки вода. И все-таки прохладно. Осторожно, точно пробуя кипяток, я кончиком языка коснулся губ.

– Ну и как? – крикнула с берега Рая.

– Как? Ты целовала когда-нибудь пачку соли? Нет? Такое же ощущение. – Я хлопнул ладонью по воде. Брызги тяжелые, словно капельки ртути…

Возвращаясь, я пересел за руль автомобиля, мечтая поскорее добраться домой и залезть в ванну.

– Когда я была последний раз в этих местах, дул хамсин. По морю гуляли настоящие волны, с белыми гривами, – произнесла Рая. – Ты знаешь, что такое хамсин?

Я слышал о хамсине, ветре пустынь. Как-то, выйдя из дома в Хайфе, я обратил внимание, что все автомобили покрыты налетом пыли, словно год стояли немытыми. Мне пояснили, что ночью прошел хамсин. Иной раз его можешь и не заметить, как замечаешь обычный ветер. Только с неба падает мелкий порошок, песчаная пыль.

– Да, нескучный кусочек земли выбрали наши предки, – вздохнул я, провожая взглядом стеклянную кабину подвесной канатной дороги, что тянулась к берегу моря из крепости Массада. В окнах вагончика виднелись лица туристов.

– Отличный кусочек земли, – с вызовом ответила Рая. – Мне нравится. И никакой другой мне не нужен. Ты понимаешь, это Святая земля! Вся! И Галилея, и Самария, и Иудея… От красоты гор, лесов и снежной вершины Хермона до красоты пустыни Негев, до сказки Красного моря и белого города Элата. Одна земля!

Боковым зрением я видел ее вдохновенное, горячее лицо. Глаза блестели, а волосы, черные, смоляные, падали на невысокий лоб. Вероятно, так выглядели женщины зелотов, ненавистный взгляд которых обжигал римлян с высоты древней цитадели.

– Отличная земля, – кивнул я, салютуя сжатым кулаком смуглым и сильным парням-воинам, покидая контрольную зону.

Автомобиль мягко шел на подъем, обгоняя попутные машины. Ветер скорости холодил лицо, забираясь под ворот рубашки. Рая рассказывала, что поступила на какие-то курсы бизнеса в Иерусалимский университет, думает открыть свое дело…

Торжественное чувство сопричастности к событиям, что происходили на этой земле тысячу лет назад, не покидало меня. Клыки обветренных скал, иссеченные морщинами холмы и пронзительно-синее небо с красным солнцем над головой.

Из-за поворота дороги показались первые строения. Черт возьми, кажется, их я не приметил, когда ехали к морю. Строения приближались. Вот сверкнула на солнце игла минарета.

– Туши свет! – азартно воскликнула Рая. – Ты проскочил поворот на новую дорогу. Спешим в гости к арабам.

– Что же делать? Поворачивать обратно?

– Ни в коем случае! – решила Рая. – Мы на своей земле. Надо закрыть наглухо окна. Пальнуть, может, и не пальнут, но камни швырнуть могут. И газуй!

«Тойота» влетела в городок. Белые невысокие дома с плоскими крышами. У колодца женщины с кувшинами. Мужчины сидят на корточках в проемах дверей, перебирая четки.

Автомобиль с желтым номерным знаком привлекал внимание. Обычно тут ездят с синими номерами – цвет арабских поселений Израиля. Кто-то показывает на нас рукой. Мальчишки сзывают друг друга, галдят…

– Гони по главной улице. Лучше быть на виду, – советует Рая. – Они боятся своих стукачей.

И тут из-за поворота я увидел зад военно-патрульной машины.

– Уф, – с облегчением вздохнула Рая. – Свои.

Дуло крупнокалиберного пулемета смотрело в радиатор нашего автомобиля. Свесив ноги в тяжелых ботинках, солдат разваливал кожуру апельсина.

Я сбросил скорость – патрульный джип плелся шагом осла. Солдат что-то прокричал. Рая опустила стекло и высунулась наружу.

– Какого черта вас занесло на территории? – интересовался солдат.

– Прозевали новую дорогу, – ответила Рая. – Мы поедем за вами.

– Валяйте, – разрешил солдат и пихнул за щеку дольку апельсина.

Рая опустилась на место. «Тойота» тянулась за джипом на второй передаче, то и дело подвывая включенным вентилятором, охлаждающим двигатель.

– По-моему, они уснули за рулем, – проворчал я. – Вояки с апельсинами.

Рая возмущенно всплеснула руками. Я не встречал в Израиле человека, который стерпел бы даже самую безобидную колкость по отношению к своим воинам.

– Тсс, – цыкнул я. – Автомобиль твой. А перегрев двигателя – не самый лучший режим.

Это подействовало. Рая вновь высунулась в окно.

– Эй, я вижу, вы не очень любите быструю езду! – крикнула она.

– Мы на работе, – ответил солдат – Если вам не терпится, езжайте спокойно: арабы знают, что в городе патруль.

– Жми! – приказала Рая. – Арабы не будут баловаться. Они знают, что наши мальчики не шутят.

– О’кей! – Я помахал солдату рукой и переключил скорость.

Резво взяв с места, «Тойота» обогнала джип. Через несколько минут мы выскочили из города, а спустя полчаса уже подъезжали к Дамасским воротам Старого города.

Стараясь избегать банальных сравнений, не могу удержаться: народу у Дамасских ворот было точно сельдей в бочке. Люди лепились вплотную друг к другу. Как они перемещались, уму непостижимо. Что-то продавали, что-то покупали. Общий гул пронзали отдельные выкрики…