Сличая указанныя редакция между собою, легко заметить, что оне существенно разнятся только в описании жизни Авраамия до прихода к Ростову и сходны в дальнейшем содержании. Это последнее составляет первую из описанных редакций, которая не может ничего сказать о доростовской поре жизни Авраамия, кроме общих мест. Притом эту редакцию встречаем в наиболее древних списках. Имеем право в ней искать основнаго сказания в возможно чистом виде, что обещает она и своей простой литературной формой, одинаковой с первыми редакциями житий Леонтия и Исаии. Разбирая состав этой редакции, замечаем, что она – не житие сколько-нибудь связное, а довольно неискусная сшивка общаго очерка с двумя сказаниями. Она открывается рядом тех общих житейных черт, по которым безошибочно можно заключить, что жизнеописатель очень мало знает о жизни святаго. Отбирая в этом очерке черты, в которых можно подозревать фактическое содержание, получим такия сведения о святом: не определяя ни места, ни времени происхождения Авраамия, житие говорит, что он, оставив мирской мятеж, стал монахом, а потом начальником монахов и, пожив ангельским житием, обогатившись даром чудес, слезами омыв свою душу... Можно было бы ожидать, что речь закончится известием о смерти святаго; вместо этого житие вслед затем продолжает: «Видев же преподобный прелесть идольскую сущу, не убо бе еще все св. крещение прияша... преп. же Авраамий помолися Богу». Не пояснив, что действие происходит в Ростове, житие подробно описывает далее борьбу Авраамия с идолом Велеса. В этом эпизоде опять разсказывается об основании монастыря, о чем намеком было уже сказано в начале. От разсказа о борьбе с идолом житие переходит к другому – о борьбе с диаволом и о его поражении. Таков состав первой редакции. Между обоими эпизодами нет внутренней связи и последовательности точно так же, как между общим очерком и первым эпизодом. В очерке описывается вся жизнь святаго и такими же чертами, какими описывается жизнь святых в икосах на 6-й песни канона; можно подумать, что он и составлял первоначальное житие, которое потом неловко стало во главе двух отдельных сказаний, лишившись при этом своих заключительных известий, перенесенных к концу втораго эпизода: «И поживе... в велице смирении, труды к трудом прилагая, и в велице смирении к Господу отыде, егоже измлада взлюби». Таким же внешним образом связаны между собою и оба эпизода: заключительныя известия их показывают, что второй описывает не дальнейшую судьбу святаго, а событие, случившееся между теми, которыя разсказаны в первом. Как первый разсказ оканчивается тем, что князья ростовские дали монастырю Авраамия села и по соглашению с епископом возвели его на степень архимандритии, после чего Авраамий начал еще больше подвизаться, труды к трудам прилагая, стяжав великое смирение и проч.; так и в конце втораго разсказа читаем, что князь дал монастырю много домов и сел и поставил его выше всех ростовских монастырей, после чего преподобный пожил в великом смирении, труды к трудам прилагая и т. д. Ясно, что оба заключения – варианты на одну и ту же тему, что оба разсказа – особыя сказания, первоначально составившияся независимо друг от друга и потом поставленныя рядом позднейшим редактором жития. Далее нетрудно заметить, что оба разсказа по своему происхождению относятся к разным эпохам, довольно далеким друг от друга. Первый умеет обозначить время деятельности Авраамия, называя современных ему ростовских епископов Феодора и Илариона, также князей Владимира и Бориса и не упоминая ни о каком другом монастыре в Ростове. Второй переносит нас совсем в другую эпоху: он не помнит ни Феодора с Иларионом, ни Бориса, а ведет Авраамия «к великому князю Володимеру во град Володимер», к державе этого владимирскаго князя приписывает Ростов и знает уже много монастырей в этом городе. Наконец, в основе обоих разсказов очевидна местная народная легенда с ея наивными приемами; легендарный мотив сказывается в борьбе Авраамия не с самими ростовскими язычниками, а с языческим идолом, пред волшебной силой котораго изнемогает сначала сам преподобный, и в построении церкви на месте языческой святыни – разбитаго идола. Разсказ дает заметить и опоры, за которыя держалась легенда в своем развитии: это – чудотворный жезл, которым разбит идол и который хранился при гробе Авраамия до пол. XVI в., церковь Иоанна Богослова, построенная Авраамием на месте, где он встретил этого святаго, «иже (церковь) есть и до сего дне», по замечанию жития, наконец, образ Богослова в этой церкви, по которому описана в житие его наружность. Еще сильнее проникнут легендарным характером второй разсказ; только здесь основные мотивы сказания не исключительно местнаго происхождения, а представляют неясные отголоски легенды о способе мести диавола иноку, которая ходила в Древней Руси и в более чистом виде воспроизведена в житии новгородскаго архиеп. Иоанна и в муромском сказании о еп. Василие. Таким образом, если в первом разсказе сквозь легендарныя черты можно усмотреть некоторое историческое основание, то второй лишен его совершенно. Но историческия несообразности этого разсказа бросают некоторый свет на время, когда он составился: появление в нем великаго князя владимирскаго, к области котораго принадлежал Ростов, и намек на существование многих монастырей в Ростове – одне эти черты показывают, что легенда дошла до перваго редактора жития в том виде, какой она могла принять не раньше XIV в.

Вторая редакция является в списках позднее первой и по составу своему искусственнее, имеет краткое предисловие, а краткое обращение к святому, которым оканчивается первая редакция, развивает в целое похвальное слово, которое отделяет от жития в виде особой статьи; наконец, в ней заметно стремление восполнить пробелы и сгладить несообразности первой редакции, что служит признаком позднейшаго происхождения. К общим местам, которыми первый редактор прикрывает свое незнание начальнаго периода жизни Авраамия, второй прибавляет целый обстоятельный разсказ о происхождении Авраамия и его жизни до прихода к Ростову. Сличая этот разсказ с неопределенным вступлением первой редакции, легко заметить тесную связь между ними: текст последняго служил канвой, по которой второй редактор нанизал новыя биографические черты, но так механически, что их легко отделить, и тогда останется текст первой редакции дословно в прежнем виде. То же стремление дополнять и пояснять текст первой редакции обнаруживается вставками и распространениями, внесенными в ея дальнейший разсказ. Впрочем, она вставляет только одну новую фактическую черту, заимствованную по-видимому, из жития Леонтия прямо или чрез один из позднейших летописных сводов: по первой редакции, Авраамия возводит в сан архимандрита еп. ростовский Иларион; борьба с идолом идет при епископе Феодоре; между этими событиями вторая редакция вставляет известие о бегстве еп. Феодора от упорных ростовских язычников и о присылке на его место еп. Илариона с кн. Борисом. Остальныя добавки реторическаго свойства без фактическаго содержания. Гораздо труднее указать источники новых биографических черт в начале второй редакции. Историческия основания ея внушают к себе очень мало доверия: во-первых, подозрительно существование в конце X или в начале XI в. «града» Чухломы, который встречаем в достоверных исторических памятниках не раньше конца XIV в.; во-вторых, еще более сомнительна в Чухломе того времени возможность благочестивых родителей, которые, по второй редакции, могли «наказать сына книжному учению», когда более надежные памятники говорят, что только с конца XI в. христианство стало распространяться из центральных пунктов северо-востока в его отдаленные пределы, когда из самаго жития Авраамия видно, что в эпоху прибытия святаго к Ростову этот исходный пункт христианскаго просвещения в крае еще не весь принял крещение, когда наконец подвижник XIV в., другой Авраамий, нашел в чухломской стране еще массу язычников. Так, во второй редакции жития можно видеть вариант предания, занесеннаго в первую, вариант более развитой и потому, может быть, более поздний. В новых подробностях ея заметна основа общая с прежними чертами: в предании о путешествии будущаго ростовскаго просветителя в Новгород для удовлетворения жажды к иноческим подвигам сказывается также связь Ростова с Новгородом, какая выразилась в перенесении предания о новгородском архиеп. на основателя перваго ростовскаго монастыря, подобно тому как в совете старца, который явился изнемогавшему в борьбе Авраамию, идти в Царьград и там в доме И. Богослова искать оружия против ростовскаго идола сказалось местное воспоминание о Царьграде как первом источнике христианскаго просвещения в Ростове, получившем оттуда своих первых епископов – Греков.