И ей расхотелось кидаться булочками. Вместо этого девочка схватила недопитый стаканчик с соком и дождавшись, когда все отвлекутся, подошла к Дани: "Пей!

Мальчик, не бойся! Не отравлено". Дани мечтал, чтобы она солгала – тогда конец его мучениям. А девочка гладила грязные и спутанные волосы.

Но тут мать девочки громко крикнула: "Аурелия, немедленно отойди от этого чудовища!" и подкрепила свои слова звонким шлепком. Девочка громко заплакала, а мама все шлепала дочь и думала, что пора менять нянечку – эта учит ребенка не нужным сантиментам. Его хозяин быстро извинился перед дамами и отвесил своему подопечному очередную порцию побоев.

Однажды его хозяина унтер-офицера СС приглашали на крупную вечеринку у генерала по случаю разгрома подпольной организации – благородные дамы и господа офицеры – показывали пальцем на тощего, оборванного и грязного мальчишку, и весело гоготали над ребенком, бросали ему, как обезьянке, кости, кусочки торта, сладкие булочки. Мальчишка презрительно глядел на угощение, несмотря на завывающий желудок.

– Гордый щенок, – усмехался его хозяин, и очередной раз пинал мальчика, – Господа офицеры, дамы, не бойтесь его. Старый лис повешен на припортовом рынке, а этот лисенок не опасен. Папочка успел его научить только мелким пакостям!

Гости веселились, рукоплескали бывшему разбойнику, благородные дамы многозначительно улыбались герою. Они намекали ему, что нет ничего невозможного.

Хотя еще год назад они же презрительно морщились, случайно встретив его на улице – как переменчивы чувства женщин, как великие блага дает власть и слава!

Благословен тот день, когда его уговорили вступить в национал-социалистическую партию. А он, дурак, еще упирался. Свободу боялся потерять! Партия дала ему такую свободу, о которой он раньше и мечтать не смел. Бывший разбойник имел возможность убивать и издеваться, не прячась в глухом лесу от правосудия. Он сам теперь правосудие.

Но, когда мальчишка поджег скатерть на столе, опрокинул в огонь крепкие напитки, устроив тем самым панику, унтер-офицера прогнали с глаз долой. "Прежде чем выступать перед благородной публикой, сначала выдрессируй своего щенка", – обиженно выговаривал ему хозяин праздника. Панику удалось прекратить, вечерника продолжалась. Потом, выбежавший извинится перед героем, офицер нашел только башмаки бывшего разбойника.

Унтер офицер свернул по своей разбойничьей привычке в темный переулок, где собирался до смерти забить виновника своего позора. Это была его последняя ошибка. Дани даже не сопротивлялся, он просто молча ждал смерти. Неожиданно град побоев прекратился. Мальчик увидел, как ненавистная ему рожа замерла в недоумении, навсегда.

Какие-то люди помогли подняться, дали воды. Расклепали проклятый ошейник, спилили браслеты. Браслеты и ошейник упали. Вместе с ними упали полоски кожи. На месте, где кожа соприкасалась с железом, были огромные язвы. Мальчика осторожно отмыли, перевязали раны, дали чистую одежду взамен изодранных лохмотьев, в которые превратилась его красивая рубашка и тонкие шелковые брючки за время мытарств.

– Дядя Ваня, ну почему же так долго! Папа вас не дождался…,- прошептал малыш и впервые за все время заплакал. Зверски избитое и простуженное тело плохо повиновалось, каждое движение причиняло боль. Но мальчишка был счастлив. Он радовался даже близкой смерти, радовался, что последние дни проведет среди друзей. Радовался, что никто больше не потащит его в темный чулан, не будет там мучить.

Конечно, какая-то мешанина из лебеды не так вкусна, как, то, чем обычно кормил папа. Но люди делились с ним скудной пищей, которая как-то поддерживала силы, делились от души. И мальчик был им очень благодарен. И поименно в каждой молитве вспоминал своих спасителей, просил высшие силы о милости к ним и их детям.

Когда Иван принес на руках мальчика, который от слабости и боли не мог даже ходить, к себе домой, его жена Галина была очень недовольна.

– Ванька, ты совсем с ума сошел. Зачем ты его привел? Его ищут, наверное. У нас с тобой дочь – ты еще не забыл?

– Галенька, ты сама подумай! Куда мне его девать. Он не может быть в отряде.

Мальчику нужна наша помощь!

– Ну почему обязательно домой – отвел бы к Ганке, она фельдшерские курсы заканчивала. Я здесь причем?

– Галя, ну ты пойми меня, пожалуйста. Гилдор был моим другом. Он погиб, потому что помогал нам. Я не могу выставить его сынишку умирать на улице как бродячего пса. Давай тогда и милосердие проявим – застрелим мальчишку, чтобы не мучился.

– Вот только не надо из меня злыдню лепить! Ты святой, а я истеричка. Ты такой душевный, а я бездушная и неблагодарная. Ты знаешь, что я беспокоюсь за Оксанку.

Не хочу, чтобы она была на его месте.

Галина сама занесла Дани к себе домой, ласково обняла. Затем последовали распоряжения: принести воды, заварить ласточкину травку, нарвать из старой простыни тряпочек. Женщина осторожно промыла настоем ранки, громадные язвы на руках и на шее промыла самогоном (Дани сильно дергался и скулил от боли) и перевязала чистыми тряпочками, помазала какой-то мазью синяки и ссадины. Она причитала себе под нос:

– Ну и звери! На нем же живого места нет! Господи, дай мне силы выходить этого ребенка.

От Даньки, которого знала Галина до войны – раскованного и умненького мальчика, ничего не осталось. Мальчишка с трудом двигался и говорил. И это было истощенное и запуганное создание, которое вздрагивало при любом шорохе. И, бывало, целыми днями монотонно стонал. И этот стон переходил в крик, от яркого солнышка, от любого громкого звука, от вида Ганы-фельдшерицы. Она доставало то, одно, то другое лекарство "от головы". Мальчишка с готовностью глотал лекарства, терпел уколы, в надежде, что боль хоть немного отступит. Как правило, надежды эти не оправдывались. Мало того, то, что еще вчера приносило облегчение, сегодня бесполезной тяжестью лежало в желудке. Соседи старались лишний раз не беспокоить Галину и Ивана.

Оксанка – дочка Галины и Ивана, по началу была очень недовольна тем, что у них дома появился какой-то мальчик. Мало того, что он лежит на ее любимом диванчике, так еще и целый день ноет. Да и подружек теперь в гости не приведешь.

– Мама, – плакала девочка, – пусть папа его уведет! Не надо его нам!

Пришлось Галине строго поговорить с дочерью, рассказать о том, как папа и дядя Гилдор дружили. Маленькая девочка, затаив дыхание, слушала неспешный рассказ матери о боевых подвигах папы и дяди Гилдора, про нелепую гибель молодой волшебницы Дези. И как маленький Дани остался без отца:

– Так у него совсем никого нет? Он совсем один, никто его не жалеет? – переспросила девочка.

– Совсем одни, – сказала ей мама.

Девочка помнила, что когда она сама болела, вокруг нее порхали папа и мама.

Центр вселенной временно перемещался в этот аккуратный глинобитный домик, стоящий в глубине ухоженного сада. Да и болела то Оксанка всего пару раз, да и то не серьезно. Она даже боялась представить себя на месте нового братика: все болит, а вместо мамы и папы чужие люди, вместо своего домика – темный чуланчик (Дани в последнее время не мог выносить свет – сильно резало глаза) в чужом доме. И еще постоянно глотать какую-то гадость, которая все равно не помогает. Ей стало вдруг очень-очень жалко мальчика.

– Бедненький Данька! Я никому не дам тебя обижать! – девочка обняла нового братика своими тонкими ручками, – Пусть только попробуют к тебе сунуться. Мы с папой им всем покажем!

Иван был удивлен. Он думал, что его жена и близко не подойдет к спасенному малышу. Мало того, что она прияла мальчика, как родного, так еще и урезонила слегка избалованную дочку.

– Галина, – восхищено выдохнул супруг, – я уже испугался, что гадюку в жены взял.

А ты у меня, оказывается, такая славная!

– Хватит подлизываться, помоги лучше, – с напускной строгостью ответила ему жена.

Галя выхаживала мальчишку как своего. Для соседей придумала историю о погибшей подружке. Дани, будто бы ее сын, который чудом спасся из горящего поезда. Дани стал улыбаться, ходить. На месте язв остались страшные рубцы, которые особенно страшно смотрелись на шее, но если закрыть шею шарфиком или косынкой, то ничего и не заметно.