Изменить стиль страницы

КИШЛАКИ ЖДУТ ХЛЕБА

— «Стрела», я — «Ракета». Начинаю движение, — в то утро сообщил по рации капитан Виктор Хабаров, командир боевого охранения, и передал сигнал на головную машину, в которой находился старший колонны подполковник Геннадий Кадрасов.

Мощные грузовики, загруженные мукой, рисом, строительными материалами, двинулись по дороге, где только что прошли саперы. В отдаленных кишлаках их ждали афганцы. Глаза водителей слепило жаркое апрельское солнце. Размытое по краям белым небом, оно щедро накаляло неподвижный воздух, наполненный ароматом цветущего миндаля. Слышалось только урчание машин. Но все понимали: в любое мгновение могут ворваться любые другие звуки: взрывы снарядов, басовитая дробь крупнокалиберных пулеметов...

Колонна на асфальтовой ленте, изрытой местами минами и залатанной гравием, растянулась на несколько километров. С высоты птичьего полета она была похожа на гигантскую змею.

Дорога, петляя среди гор, все круче забиралась вверх. Иногда мелькали дувалы, разбитые душманами машины по обочинам. Их обгорелые остовы напоминают: «Не зевай, водитель! Будь осторожен, ты здесь, как слеза на реснице».

Впереди показалась пологая высота с трепещущим алым флагом — сторожевой пост. Вдоль важных дорог Афганистана такие посты не редкость. И каждый из них — маленькая крепость, где трудную службу вместе с афганскими сарбазами (солдатами) несут советские воины-интернационалисты. И днем и ночью они охраняют коммуникации от нападения душманов.

Вот и сторожевой пост остался позади.

— Ноль третий приказал ускорить движение, — доложил командиру охранения радист.

Эта команда тотчас ушла в колонну. Дистанции между машинами увеличились. Еще длиннее потянулся шлейф пыли. Подполковник Кадрасов — весь внимание. Ему казалось, что его больше беспокоит бронежилет, сжимавший грудь, чем общая обстановка. То и дело офицер бросал взгляд на схему, висящую в кабине грузовика: колонна входила в опасную зону маршрута. Откуда можно ожидать удара? Вон из-за той вершины?

Или с гребня скального прижима? В середину? А может, ударят по последней машине? И такое возможно.

Вчера вечером он с капитаном Хабаровым, до отчаянности смелым человеком, долго изучал предстоящий маршрут. Схема была в нескольких местах заштрихована красным карандашом — места, где возможны нападения бандитов. Особенно тревожили сообщения о засадах в ущелье за кишлаком Р. Крупных населенных пунктов с гарнизонами афганских войск здесь поблизости не было. Этим душманы и пользовались.

— Боюсь, как бы там не оказалось крупной банды, — размышлял Кадрасов.

— Возможно, — соглашался капитан Хабаров. — Только почему они лишь издалека обстреляли колонну, проходившую там вчера?

— Но ведь обстреляли! — вскинул голову Геннадий Десейкович. — А до того три «бурубухайки» подбили... И все в этом ущелье.

— Хорошо бы там местность прочесать — бандиты наверняка где-то поблизости скрываются, — сжал губы Виктор. Сидеть спокойно он не мог. Движение, действие — его стихия. Была в офицере какая-то пренебрежительность к опасностям. — Как бы не оказалось, что эти обстрелы всего лишь репетиция большой засады. У них ведь тоже свои уши в кишлаках, и о такой крупной колонне, как наша, душманы уж наверняка наслышаны.

За плечами подполковника Кадрасова тысячи километров афганских дорог. По наиболее трудным маршрутам он проходил первым: прежде чем послать людей, надо все хорошенько изучить самому, отработать схему движения. Он знал, что сюда, на горные трассы, душманы выходят на засады. Складывают из камней огневые ячейки или прячутся за скальные выступы, защищающие их от пуль бэтээров. Устанавливают крупнокалиберные пулеметы и в самый неожиданный момент бьют по колонне. Стараются при этом попасть разрывными пулями по «наливникам». Удар по дороге — удар по экономике страны, удар по народной власти. Потому так зорко охраняют афганские и советские воины артерии страны. И идут, идут афганские и советские колонны, их не остановить, как и не остановить саму жизнь.

Ну, а наших водителей «экзаменуют» не только душманы. Природа Афганистана — тоже. Случается, идут ливневые дожди и на дороги набегают мутные потоки, выходят из берегов реки. Селевые оползни преграждают путь. Горные потоки бывают такой силы, что сносят автомобили.

Помнит Геннадий Десейкович, как в первый его выезд душманы из гранатомета подбили бензовоз «Урал», наполненный горючим. Он вспыхнул сразу. Водитель Крот, солдат небольшого роста, с совсем детским лицом, не дрогнул. Он не бросил машину, хотя знал, что жизнь его висит на волоске. Покинул бензовоз только тогда, когда отвел его на обочину, чтобы не мешать движению колонны. И подумалось тогда комбату: с такими бойцами сам черт не страшен.

Сколько времени с тех пор прошло? Полтора года уже... И каждый день вбирал в себя мужество водителей, их стремление с честью выполнить свой интернациональный долг. У Кадрасова на груди появился орден, а голову посеребрило сединой.

Бронетранспортер капитана Хабарова двигался в центре колонны, с выброшенной вверх антенной. Впереди — КамАЗ, загруженный по самые борта мешками с мукой. Мешки уложены так, что в середине кузова как бы образовался окоп, в котором расположились три солдата, выставив в сторону гор пулеметы и автоматы.

В узком ущелье капитан еще раз напомнил по рации о необходимости повышенной бдительности. Он, казалось, весь ушел в маршевые заботы. Неделю назад именно здесь он уже встречался с засадой. Тогда почувствовал ее еще в кишлаке, который они только что проехали. Почувствовал потому, что от дувалов к машинам не побежали вездесущие мальчишки, не подошли степенные старцы побеседовать с шурави. Кишлак словно вымер. Виктор, остановив колонну, взял с собой солдата, говорившего на дари, и пошел вдоль высоких глухих стен. Слишком обманчивой казалась тишина — опасность подстерегала за каждым углом.

— Никого нет, товарищ капитан, — нарушил тишину солдат.

— Где же люди? — прислонившись к стене дувала, спрашивал скорее себя, чем подчиненного, офицер. — Как вы думаете? — Вместо ответа раздался пугающий скрип двери. Вышел седой старец с клочкастой бородой и в залатанной, длинной — до колен — рубахе. Из его бессвязной речи можно было понять только слова о пощаде. «Что за чертовщина?» — недоумевал Хабаров.