Она кричала на Дашу, – A genoux, a genoux, Azaroff, a genoux, tete remplie d immondices!* Мадмуазель Бежо была без юбок в одних белых чулочках и нижних шелковых панталончиках. В одной руке она держала книжку Вольтера, а в другой она держала хлыст, каким кучер Евстафий стегал пристяжных… Мадмуазель Безо кричала на Дашу, но сзади ее обнимал офицер, очень похожий на штаб-ротмистра Желтухина. Желтухин сзади обнимал мадмуазель Бежо, руками сдавливая ее обнаженные груди. Он мял и давил ее груди, приговаривая при этом, как бы комментируя, – oh mais ce sein, c etait quelque chose d ineffable c etait tout un poeme!** *На колени, на колени, Азарова. На колени, ты, голова полная гадостей! ** О эта грудь. О это нечто несказанное! Это похоже на поэму.

– Сейчас я отхлещу эту несносную девчонку, – по русски вдруг заговорила мадмуазель Бежо, с улыбкой оборачиваясь к своему кавалеру, – сейчас я отхлещу ее как следует за те гадости что у нее в голове, а потом мы пойдем махаться, милый!

А Желтухин вдруг оставил груди мадмуазель Бежо и выглянув из-за ее плеча пристально посмотрел на Дашеньку.

– Ки эт ву? – спросил он Дашу.

– Муа, же суи юн птит фий, – ответила Даша.

– Я не буду махаться с тобой, постылая, – сказал Желтухин, отталкивая мадмуазель Бежо, – я буду махаться с Дашей Азаровой.

И сказав это, штаб-ротмистр принялся распоясывать кушак, которым трижды была обернута его талия. Он отбросил кушак и расстегнув застежки лосин, резко стянул их книзу, обнажив то, чего Дашенька никогда-никогда не видала.

Она вскрикнула.

– Что ты кричишь? – спросил Желтухин, – разве у меня маленький?

Ком сдавил Дашенькино горло.

Она хотела кричать, но не могла.

Желтухин достал из недр лосин и шелковых нижних панталон нечто длинное и самостоятельно живое, бившееся у него в руках, словно это живой налим, или рыба-угрь…

– Дашенька, Дашенька, ты только погляди, какой он красавец, – приговаривал Желтухин, – рёгард, донк иль э жоли, сет бон пуасон!

Потрогай его. Фэр туше, мон ами!

Даша отшатнулась…

И вдруг смотрит, а это не Желтухин.

Нет! Это наследник – Александр Павлович!

Нет! Нет! Нет! – закричала Даша.

Да! Да! Да! – закричал Александр Павлович, – все уже случилось, Дашенька, все уже произошло, мы махаемся! …

Когда Даша проснулась, она была вся в жару.

Классная дама велела позвать лекаря.

Лекарь, доктор Крауз трогал Дашенькин лоб, считал пульс, глядя на опрокинутый конус песочных часов…

– У девочки маленькая лихорадка, – сказал он классной даме, – горячий сладкий чай и постельный режим.

– Aujourd"hui j" ai reve, – сказала Даша Полинке Закревской.

– Ну и что? – спросила Полинка.

– И мы там махались, – ответила Даша.

И густо покраснела.

– Ну и что? – спросила Полинка.

– А то что махались мы с твоим…

– С кем? – спросила Полинка.

– С твоим! – сказала Даша и заплакала.

А Полинка после утренней молитвы и утреннего чаю, когда до занятий оставалось немного времени, достала свой альбом и записала.

Тщетно я скрываю сердца муки люты

Тщетно я спокойною кажусь

Не могу спокойна быть я ни минуты

Не могу. Как много я ни тщусь

Сердце тяжким стоном, очи током слезным

Извлекают тайну муки сей

Ты мое старанье сделал бесполезным

Ты. О хищник вольности моей

Ввергнута тобою я в сию злу долю

Ты спокойный дух мой возмутил

Ты мою свободу пременил в неволю

Ты утехи в гордость обратил. …

Глава вторая

В которой Даша готовится расстаться с невинностью.

Девочки принимали ванну всегда только в присутствии дамы.

Это чтобы не рассматривать себя пристально. И не трогать себя там, где не следует себя трогать.

После признания, которое Даша сделала Полине. Та целую неделю с подругою не разговаривала. Приревновала. Обиделась за своё обожание.

Ведь каждой смоляночке было положено выбрать себе объект для обожания. Когда они были зелеными лягушонками – когда они учились в младших классах, они должны были выбирать своё обожание из девочек старшей предвыпускной группы. Чтобы у каждой лягушки была своя "бель". И когда "бель" проходила по коридору или когда лягушонок сталкивался со своим обожанием в церкви или в кантине, лягушонку следовало набрав побольше воздуха, грустно вздохнуть и отчетливо произнести, "кель эте Белле!" "муа жё рев!"…

А когда лягушонок сам становился красавицей – выпускницей и у него появлялись свои собственные обожатели из младшей группы, своё обожание следовало перенести на мужчину… На кого-нибудь из великих князей… Или на самого государя. Ведь смолянки часто становились фрейлинами. Вот и Полинка. Она мечтала стать фрейлиною наследника. Александра Павловича.

А эта Дашка Азарова – она со свом сном все испортила. Она сказала, что они с Александром Павловичем… Что они – махались!

Но детская обида недолговечна.

И когда Дашутка оправившись после болезни впервые вышла на двор, она встретила там Полиньку, которая сказала, – - Mais, sait-tu, petit ami, que meme a present tu es jolie a croquer, parole!* – Ah tu vien de m"absoudre ma jenereux ami! – воскликнула Даша, обнимая Полинку.** • знаешь, маленькая, ты все так же хороша, словно Херувим, Клянусь тебе! • Ах, ты меня простила, великодушная моя подруга!

И девочки снова принялись мечтать.

– Il avait de ces attentions – Et jurons – Celui qui avait des delicatesses – C"etait un butor – Et avec cela brave maniant et merveille l"epee le sable et le pistolet* • – он внимательный • – он грубый • – он нежный • – он мужлан • – он смелый, он прекрасно владеет шпагой, саблей и пистолетом – Но кто же он у тебя? – спросила наконец Полинька, – Как его имя?

– Я еще не решила, – ответила Дашутка.

И хихикнув, обняла подругу за талию и принялась читать ей стихи:

Вовеки не пленюсь красавицей иной Ты ведай. Я тобой всегда прельщаться стану По смерть не пременюсь вовек жар будет мой Вовек я буду мыслью той доколе не увяну – Кто это сочинил? – спросила Полинька – Он, тот что владеет и шпагой и пистолетом, – лукаво улыбнувшись, ответила Даша.

– Ну кто? Дит муа!

– Пусть это будет Николя!

– Николай Павлович? – изумленно приподняв брови спросила Полинька.

– Почему обязательно Павлович? – передернула плечиками Дашутка, – пусть просто будет Николя! …

Мадмуазель Бежо учила не только французскому языку, но так же учила девочек и рукоделью. Вышивать гладью, делать подушки с рисунком девочки научились еще в прошлом-позапрошлом году. Всем своим родственникам на Рождество вышивку дарили-передарили.

А теперь мадмуазель Бежо показывала девочкам искусство вышивки по толстому полотну, как во Франции делаются настоящие гобелены.

– Мы можем теперь начать делать этот гобелен, а работу над ним закончат те девочки, что придут сюда учиться через десять лет, – на своём южно-французском картавила мадмуазель Бежо, – ведь настоящий гобелен делается много-много лет.

– И зачем нам это нужно? – пожав плечиками неслышно шепнула Полинька.

– Тихо, не то сейчас она нас в тёмную на колени поставит, – шикнула на подругу Даша.

– За основу рисунка нового гобелена мы примем иллюстрацию к роману испанского писателя Мигеля де Сервантеса Дон Кихот, – сказала мадмуазель Бежо, – иллюстрацию к тому месту в романе, где Дон Кихот из Ламанчи беседует с заколдованной ученой головой.

– С заколдованной ученой попой, – прошептала Полинька.

Даша не удержалась и прыснула.

– Что? – вскинулась мадмуазель Бежо, – это ты, маленькая смутьянка?

Бежо подошла к Даше и взяв ее за подбородок, приподняла ее лицо.

– Сегодня ты смеёшься над своей метрессой в классе, а завтра на площади ты будешь призывать отрубить голову своему монарху?

Дашу все еще сотрясал нервный смех.

Ей очень сильно представилась говорящая зачарованная попа среди стола, вокруг которого столпились рыцари и вельможи, которые с полною серьезностью задают этой заднице вопросы. А та им отвечает…