Лишь на мгновение вспыхнула во мне искра бешен ства, я готов был ворваться в ландо и силой вытащить оттуда эту глупую, бестолковую курицу! Должно быть, руки у меня непроизвольно дернулись – она отшатну лась с боязливым видом.

Но так было только одно мгновение, потом я снова обмяк, и поглупел, и предпринял еще одну попытку:

– Очень нам тревожно, когда вы уедете, нам всем. Мы бы и здесь могли чем-нибудь вас развлечь, я бы почитал вслух, а Ларс славно поет. Я и рассказать бы мог что-нибудь. Какую-нибудь историю. Вон идет Грин хусен, прикажите отослать его назад.

Она как будто смягчилась и призадумалась. Потом сказала:

– Ты просто ничего не понимаешь. Я езжу встречать капитана. Позавчера он не приехал. Вчера он не приехал, но ведь рано или поздно он должен приехать. Я хочу встретить его.

– А-а!

– Ну ступай. Гринхусен здесь?

Я так и онемел. Конечно же, она права, и объяснение ее звучит вполне убедительно, а я снова выставил себя дураком.

– Да, Гринхусен здесь, – ответил я. И я надел шапку, и я сам помог Гринхусену запрячь лошадей. Я был так смущен и ошарашен, что даже забыл попросить прощенья, а просто бегал вокруг лошадей и проверял, в порядке ли упряжь.

– Значит, ты повезешь меня? – обратилась фру к Гринхусену.

– Я, я! А то кто же, – ответил он.

Она громко захлопнула дверцу, и ландо покатилось со двора.

– Уехала? – всплеснули руками девушки.

– Вот именно. Она хочет встретить своего мужа.

Я опять ушел к запруде. Раз Гринхусена нет дома, у нас одним работником меньше, и еще вопрос, сумеем ли мы, оставшиеся, управиться в срок.

Я понял, что фру Фалькенберг ловко провела меня, когда сказала, будто едет встречать мужа. Большой беды тут нет – лошади хорошо отдохнули; покуда Нильс вме сте с нами копал канаву, они несколько дней простояли в конюшне, но я-то, я-то, это же надо быть таким дураком. Мне бы самому влезть на козлы, вместо того чтобы просить прощенья. Ну хорошо, а дальше что? А то, что я не стал бы потворствовать всем ее капризам, я мог бы по придержать ее. Эх ты, влюбчивый старикашка! Фру и сама знает, что ей делать. Она хочет поквитаться с капи таном, не быть дома, когда он приедет. Ее раздирают сомнения, то она хочет одного, то другого, то одного, то опять другого. И все-таки пускай сама решает, что ей делать. А ты, добрая душа, не затем же ты пустился в свое странствие, чтобы охранять гражданские интересы супругов в случае любовных похождений. Пусть так. Фру Фалькенберг очень испорчена. Ей причинили непо правимое зло, она смята, и не все ли равно, как она распорядится собой. Она и лгать приучилась. Сперва – строит глазки, как дива из варьете, потом начинает лгать. Сегодня это была ложь во спасение, а завтра она солжет для собственного удовольствия, одно влечет за собой другое. Ну и что? Жизнь может позволить себе такую расточительность.

Три дня мы возились с канавой, осталось несколько метров. Теперь по ночам бывало порой три градуса моро за, но нам это не мешало, мы продвигались вперед. Вер нулся Гринхусен, я определил его копать для трубы канаву под кухней, сам я вел канаву под скотным двором и конюшней, что составляло наиболее ответственную часть работы, а Нильс и Ларс Фалькенберг вели канаву к запруде.

Сегодня я наконец выбрался спросить у Гринхусена про фру:

– Значит, в последний раз она с тобой не верну лась?

– Нет, она села в поезд.

– Должно быть, она поехала встречать мужа?

Гринхусен теперь держался со мной настороженно, за эти два дня он не сказал мне ни слова и односложно ответил:

– Наверно, наверно. Как же, как же, ясное дело, надо встретить мужа.

– Послушай, а что, если она к родителям поехала в Кристианссанн?

– Может, и к родителям, – отвечает Гринхусен. Ему это предположение нравится больше. – Ясно как божий день, она поехала к ним. Погостит и скоро вернется.

– Она сама это сказала?

– Да, по всему видать, что скоро. Капитана-то все равно еще дома нет. Наша фру – редкостная женщина. Вот тебе, Гринхусен, поешь, а вот попей и лошадей напои, говорит, а вот тебе и сверх того. Поди еще найди такую хозяйку!

Но девушкам, с которыми Гринхусен держался откро веннее, он сказал, что фру, может быть, и вовсе никогда не вернется. Не зря она всю дорогу расспрашивала его про инженера Лассена – небось к нему и поехала. А уж с Лассеном она не пропадет, такого богатея поискать надо.

На имя фру пришла еще одна открытка, где капитан просил выслать Нильса встречать его в пятницу вечером и не позабыть доху. Открытка припоздала, был уже чет верг. Вышло даже удачно, что Рагнхильд догадалась сунуть нос в открытку.

Мы сидели у Нильса в комнате и толковали про капи тана, как он все это воспримет и что должны говорить мы, если, конечно, мы вообще должны что-либо говорить. Присутствовали все три горничные. К тому времени, когда капитан писал свою открытку, фру уже вполне мог ла добраться до Христиании, значит, она поехала не туда. Все это было даже более чем печально.

Нильс спросил:

– А письма она ему не оставила?

Нет, писем никаких не видать. Зато Рагнхильд по свое му почину сделала кое-что, чего ей, быть может, вовсе не следовало делать. Она бросила в печь все фотографии, стоявшие на рояле. Не надо было, да?

– Нет, отчего же, Рагнхильд, отчего же.

Потом Рагнхильд рассказала нам, что просмотрела все вещи фру и выбрала все чужие платки. Она много нашла там чужих вещей, вышитую сумку с монограм мой инженера Лассена, книгу, где было полностью напи сано его имя, какие-то сладости в пакете с его адресом, и все это она сожгла.

Да, Рагнхильд была необыкновенная девушка! Какое безошибочное чутье! Как она сумела в один миг стать кроткой и добродетельной! Она, которая умела извлечь столько пользы из красной ковровой дорожки и замочных скважин.

Для меня и моего дела вышло даже лучше, что капитан не затребовал Нильса и экипаж вовремя: канава уже достигла необходимой длины, а чтобы укладывать трубы, Нильс мне не нужен. Вот когда придет пора засыпать канаву, мне понадобятся все рабочие руки. Кстати, опять начались дожди, потеплело. Термометр стоял много выше нуля.

Мне просто повезло, что водопровод занимал в эти дни все мои мысли, он избавил меня от множества неизбежных раздумий. Порой я сжимал кулаки и терзал ся, а оставшись один, в криках изливал лесу свою тоску, но уехать я не мог никак. Да и куда мне было ехать?

Вернулся капитан. Он тотчас обежал весь дом, загля нул в людскую, на кухню, осмотрел комнаты верхнего этажа и снова спустился к нам все еще в дохе и бот фортах.

– Где фру? – спросил он.

– Фру выехала вам навстречу, – отвечала Рагн хильд. – Мы думали, она вернулась вместе с вами.

У капитана сразу поникла голова. Потом он спросил осторожно:

– Значит, ее Нильс отвез? Жалко, я не посмотрел на станции.

Тут Рагнхильд сказала:

– Фру уехала в воскресенье.

Капитан к этому времени овладел собой и сказал:

– В воскресенье, говоришь? Тогда, должно быть, она думала встретить меня в Христиании. Гм-гм. Значит, мы разминулись, я заезжал по дороге еще в одно место, я был вчера в Драммене, то есть в Фредерикстаде. Ты меня не покормишь, Рагнхильд?

– Прошу, стол накрыт.

– Вообще-то я заезжал в Драммен позавчера. Ну, ну, значит, фру решила прогуляться. А дома у нас все в порядке? Канаву копают?

– Уже кончили.

И капитан скрылся в подъезде. А Рагнхильд со всех ног помчалась к нам и слово в слово передала этот разго вор, чтобы мы не под в ели ее.

Позднее капитан вышел к нам, сказал: «Здорово, ребя та», – на офицерский манер и был приятно поражен, когда увидел, что мы не только уложили трубы, но даже начали засыпать их землей.

– Молодцы ребята! Вы не в пример ловчей управля етесь с делами, чем я.

Потом он перешел к запруде. Когда он снова вернул ся к нам, взгляд у него был не такой зоркий, как вначале, глаза помутнели. Должно быть, он посидел там в одино честве и поразмыслил кое о чем. Вот он стоит подле нас и держится рукой за подбородок. Помолчав немного, он сказал Нильсу: