Голубов был агентом МГБ в среде творческой интеллигенции, чего Михоэлс, конечно, не знал. В той ситуации, однако, он оказался нежелательным свидетелем, поскольку именно с его помощью удалось привезти Михоэлса на дачу.
Известие о гибели Михоэлса пробудило в моей душе подозрения, о которых я никому не стал говорить. Однако я не мог себе представить, что Огольцов сам отправится в Минск, чтобы лично руководить операцией. Убийство совершил, как я считал, какой-нибудь антисемитски настроенный бандит, которому заранее сказали, где и когда он может найти человека, возомнившего себя выразителем еврейских интересов».
Много месяцев 1948 года отец был занят проблемами еще более острыми, а именно Берлинским кризисом и созданием курдской подпольной сети в Иране, Ираке и Турции с целью свержения правительства Нури Саида и Фейсала в Ираке, а также чехословацкими делами. Вместе с Зубовым он летал в Прагу, чтобы попытаться нейтрализовать сторонников президента Бенеша при передаче власти новому правительству во главе с Готвальдом (об этом уже рассказывалось).
В 1947 году наша мама серьезно заболела и вскоре была вынуждена уйти на пенсию. Еще в 1940 году, по рассказу отца, она проявила достаточно мудрости, чтобы отойти от оперативной работы и была назначена старшим преподавателем спецдисциплин в Высшей школе НКВД (позднее МГБ). Время от времени она принимала участие в оперативных делах — выходила на контакты с агентами-женщинами, представлявшими особый интерес для руководства контрразведывательного управления, но большей частью она старалась держаться в тени и не привлекать к себе внимания. Ее болезнь совпала с кампанией по «чистке» евреев в МВД, МГБ и Министерстве иностранных дел. В отставку она вышла в звании подполковника в 1949 году и проходила по спискам личного состава под своей девичьей фамилией Каганова.
В 1949 и 1950 годах, когда отцу приходилось совершать частые поездки в Западную Украину, Азербайджан, Узбекистан и в Чехословакию, его обязанности в бюро по разведке и диверсионной работе исполнял Эйтингон. Он в это смутное время часто бывал у нас в доме, подолгу разговаривая с мамой. Его рассказы чаще всего были связаны с развернувшейся в органах безопасности антиеврейской кампанией, которая день ото дня набирала обороты и принимала все больший размах. Сестра Эйтингона Соня, известный терапе}т и главврач поликлиники автозавода (ныне ЗИЛ), была арестована, младшую сестру нашей мамы — Елизавету отчислили из аспирантуры медицинского института в Киеве. Родители пытались как-то помочь им, используя дружеские отношения с Музиченко, директором МОНИКИ в Москве. В 30-х годах он был нелегалом НКВД во Франции и Австрии, но в 1938 году ушел из разведки и счастлив был вернуться к своей прежней профессии врача. Он устроил на работу тетю Лизу, которая, кстати, работает в этом институте и поныне.
В то время, по молодости лет, мы, естественно, многого не знали, не всегда чувствовали те огромные переживания, которые доставались родителям в связи с несчастиями, касавшимися родственников и друзей. Читая обо всем этом в воспоминаниях отца, я ощутил весь трагизм того времени, раздавивший многих людей, которых отец знал, любил, ценил за высокий профессионализм и преданность своему делу. Вот, к примеру, как он переживал за одного из лучших агентов-нелегалов Хейфеца. «Для меня, — пишет отец, — явилось большим ударом известие об аресте Хейфеца в 1948 или 1949 году: здесь заступничество, мое или Эйтингона, было бесполезно. И я, и он связывали этот арест с антисемитской кампанией. В результате почти все члены Еврейского антифашистского комитета и другие деятели еврейской культуры были арестованы и отданы под суд по обвинению в заговоре с целью отделения Крыма от СССР».
Внутренняя борьба за власть в период с 1948 по 1952 год вызвала новую волну антисемитизма — возникло «дело врачей». Хотя оно и было частью антисемитской кампании, одними евреями не ограничились. Скорее «дело врачей» явилось продолжением борьбы, в которой сводились старые счеты в руководстве страны. Сталин с помощью Маленкова и Хрущева хотел провести «чистку» в рядах старой гвардии и отстранить от власти Берия. Главными фигурами в пресловутом «деле врачей» должны были стать Молотов, Ворошилов и Микоян, эти последние из могикан в сталинском Политбюро. Однако вся правда в отношении «дела врачей» так никогда и не была обнародована, даже в период горбачевской гласности. Причина в том, что речь шла о грязной борьбе за власть, развернувшейся в Кремле перед смертью Сталина и захватившей, по существу, все руководство.
Принято считать, что «дело врачей» началось с истерического письма Сталину, в котором врачи-евреи обвинялись в вынашивании планов умерщвления руководителей страны с помощью неправильных методов лечения и ядов. Автором письма была приобретшая скандальную известность Лидия Тимашук, врач кремлевской поликлиники. Письмо Тимашук, однако, было послано Сталину не в 1952 году, накануне арестов врачей, а в августе 1948 года. В нем утверждалось, что академик Виноградов неправильно лечил Жданова и других руководителей, в результате чего Жданов умер. Тогда реакция Сталина выразилась в презрительном «чепуха», и письмо пошло в архив. Там оно и оставалось без всякого движения в течение трех лет, пока его не извлекли в конце 1951 года.
Письмо понадобилось как орудие в борьбе за власть. О письме знали все члены Политбюро — знали они и о сталинской реакции. Однако самое важное заключается в том, что Тимашук никого не обвиняла в заговоре. В письме она лишь сигнализировала об имевших место недостатках и упущениях, наполовину выдуманных, в обеспечении лечением руководителей партии и государства. По этой причине текст письма так до сих пор и не опубликован, в нем излагаются, по существу, взаимные претензии лечебного персонала друг другу, как правило, склочного характера. Об этом, по словам моего отца, ему рассказывал уже во Владимирской тюрьме полковник Людвигов, помощник Берия по делам Политбюро и Совета Министров. «Я всегда считал, что «дело врачей» затеял Абакумов как продолжение кампании против космополитов, — писал мой отец в своих воспоминаниях. — Однако в 1990 году, попав в военную прокуратуру, куда Меня вызвали как свидетеля в связи с новым расследованием дела Абакумова в послевоенные годы, я узнал нечто иное. Оказалось, что инициатором «дела врачей» он не был, напротив, Абакумов, арестованный в 1951 году, обвинялся в том, что скрывал данные о заговоре, целью которого было убийство Сталина. Делал он это якобы для того, чтобы захватить власть. При этом Абакумов, по словам его обвинителей, опирался на врачей-евреев и евреев — сотрудников в аппарате министра госбезопасности, в частности на Эйтингона.
Маленков и Берия, несомненно, стремились устранить Абакумова, и оба были готовы для достижения своей цели использовать любые средства. Суханов, помощник Маленкова, весной 1951 года принял в приемной ЦК следователя Следственной части по особо важным делам МГБ подполковника Рюмина, известного своим антисемитизмом. Результат этой встречи стал роковым для судьбы советской еврейской интеллигенции. В то время Рюмин опасался увольнения из органов госбезопасности из-за выговора, полученного за то, что забыл папку с материалами следствия в служебном автобусе. Кроме того, он скрыл от партии и управления кадров госбезопасности, что отец его был кулаком, что его родные брат и сестра обвинялись в воровстве, а тесть служил в армии Колчака.
Надо отдать должное Абакумову: он прекрасно понимал, что предпринимавшиеся ранее Рюминым попытки представить арестованных врачей террористами были всего лишь прелюдией к «делу врачей». В течение нескольких месяцев 1950 года ему как-то удавалось держать Рюмина в узде. Чтобы спасти карьеру и дать выход своим антисемитским настроениям, Рюмин охотно пошел навстречу требованию Суханова написать Сталину письмо с разоблачением Абакумова».
В этом письме, отправленном 2 июня 1951 года на имя Сталина, подполковник Следственной части по особо важным делам М. Д. Рюмин обвинял руководство МГБ и прежде всего министра Абакумова в «еврейском заговоре», в том, что тот «замазывает» террористические замыслы еврейских националистов и вражеской агентуры, направленные против советского руководства и лично товарища Сталина. Из-за этого в МГБ нарушают социалистическую законность и, грубо игнорируя требования, изложенные в постановлении ЦК ВКП(б) от 17 ноября 1938 года, сознательно не протоколируют все допросы подследственных. Кроме того, Рюмин сообщал, что министр Абакумов недобросовестно обогатился за счет присвоения трофейного имущества и проявил нескромность в быту.