Итак, королева хочет поехать на карете, которая тоже является символом. Карета или колесница также обладают фемининной природой. Они ассоциируются с Солнцем, Луной, а во многих традиционных поверьях Солнце, Луна и звезды едут по небу на колеснице или плывут на лодке. У Феспида Дионис прибыл в Афины на колеснице, представлявшей собой ладью, которая на колесах въехала в город. Интересно, что королева хотела ехать по земле в карете, но король заявил, что строит для нее специальный корабль. О странной тревожности королевы мы уже упоминали. Как правило, когда женщина становится беременной, она желает пребывать в покое, но королева, наоборот, не может оставаться на одном месте. Мы упоминали и том, что, наверное, королева ощущает свои ограничения и должна что-то уяснить для себя. Можно сказать, у нее проявляется бессознательное побуждение к поиску. По существу, она отправляется в ночное морское путешествие.[14]

Но королева хочет ехать по земле, а король заявляет, что ей следует отплыть на корабле. Что это значит?

Если королева поедет в карете по земле, она останется в поле сознания, ибо мы в основном стоим на земле, это известная нам территория. Поэтому если королева желает проехаться в карете вокруг парка, значит, она хочет оставаться в привычной ей области сознания. Но интуиция короля развита лучше. Он понимает, что должно произойти что-то большее: из бессознательного должно появиться нечто. Это странная идея, так как гораздо опаснее посылать жену плыть на корабле в открытом море. Но король предпочитает пойти на риск. Он даже предупреждает жену, что она должна вернуться домой беременной! Это мы уже обсуждали; не исключено, что он просто хочет от нее избавиться. В крайнем случае можно сказать, что у короля по отношению к королеве существует амбивалентная установка. Но у него явно произошел верный инсайт: в данном случае нужны более сильные средства, например, ночное морское путешествие, которое имеет связь с бессознательным. В море полно чудовищ и разных богов; оказавшись в море, можно приплыть к неведомым мифическим берегам или неизвестным островам, где живут боги и демоны. Итак, король дал заметный толчок развитию сюжета. Нам нужно совершить путешествие в ту область реальности, которая является неизвестной и нуминозной, если мы хотим плодородия и обновления, ибо королевский отпрыск всегда символизирует возможность обновления.

Прежде чем мы вновь окажемся на корабле, мне хотелось бы установить его связь со следующим символом — дворцом Пресвятой Богородицы. В те времена, когда начинается Евангельское повествование, Дева Мария была у себя дома, в Назарете, в Галилее. В исторических документах I века нашей эры о ее происхождении не сохранилось совсем никаких сведений. В молодости она была женой Иосифа и стала матерью Иисуса Христа. То, что у нее впоследствии были другие дети, подтверждается в Евангелии от Матфея, 1:25 («И не знал ее [Иосиф], как наконец родила она ему Сына Своего первенца, и он нарек ему имя Иисус»). В Священном Писании говорится о том, что она следовала за нашим Господом. Она присутствовала при Его распятии, и тогда Иисус попросил ее позаботиться об апостоле Иоанне, 19:26, 27 («Иисус, увидев Матерь и ученика тут стоящего, которого любил, говорит Матери Своей: Жено! се, сын Твой. Потом говорит ученику: се, Матерь твоя! И с этого времени ученик сей взял Ее к себе».) К этому времени Иосиф внезапно умер. Богородица упоминается в Деяниях Апостолов (1:14) в связи с теми, кто продолжал молиться в Иерусалиме вместе с апостолами между Вознесением Христа и Пятидесятницей («Все они единодушно пребывали в молитве и молении, с Матерью Иисуса и с братьями его»). В Новом Завете нет ни одного упоминания о времени ее смерти и месте захоронения.

Напоследок нужно сказать, что феномен Вечной Девственности не имел никакого значения в глазах евангелистов, и нет никакого свидетельства, что о ней где-то упоминается в рамках учения католической церкви в первые три века нашей эры. Напротив, для Тертуллиана факт замужества Марии после рождения Христа был весомым аргументом в пользу реальности Воплощения, опровергающим суждения гностиков, а Ориген ссылался на братьев Господа как на ересь, которую он опровергал и с которой боролся. Доктрина Вечной Девственности, хотя и является очень древней, по сути, не католического происхождения. Во II веке было написано Протоевангелие от Иакова, которое считалось допустимым для чтения. Согласно этому очень древнему источнику, который фактически стал основой более позднего Liber de Marie et Christi salvatoris and Evangelium de nativitate Mariae,[15] отца Марии звали Иоахим. С трех до двенадцати лет «Мария жила в Храме, и будто бы голубь точно жил там и получал пищу из рук ангела». По достижении брачного возраста пасторы приставили к ней стражей, которыми стали некоторые из вдов Израилевых, «чтобы она не смогла осквернить святость Господа»,[16] а Иосиф, пожилой семейный человек, благодаря своей роли стал чудесным символом. Спустя некоторое время случилось Благовещение.

Когда стало известно о беременности Девы Марии, они вместе Иосифом предстали перед первосвященником, и хотя совершенно искренне говорили о своей невинности, были оправданы лишь после того, как подверглись испытанию Господа (Числа 5:2): «Повели сынам Израилевым выслать из стана всех прокаженных, и всех имеющих течение и всех осквернившихся от мертвого». Физиологическая девственность Девы Марии стала важна для отцов церкви только в IV веке, например, для отца Амвросия, который увидел в строках Ветхого Завета (Иез.: 1–3) свидетельство пророчества столь великого таинства: «И привел он меня обратно ко внешним воротам святилища, обращенным лицом на восток, и они были затворены. И сказал мне Господь: ворота сии будут затворены, не отворятся, и никакой человек не войдет ими, ибо Господь, Бог Израилев, вошел ими, и они будут затворены. Что до князя, он, как князь, сядет в них, чтобы есть хлеб пред Господом; войдет путем притвора этих ворот, и тем же путем выйдет».[17] Несмотря на то, что много апокрифической литературы исходит от ранних сект, в которых постоянно говорилось о Ее «непорочности перед Господом», весьма вероятно, что доктрина о Ее абсолютной безгрешности нуждалась в постоянном одобрении. Можно процитировать много фрагментов высказываний авторитетных отцов церкви, которые свидетельствуют о том, что сначала эта доктрина вовсе отсутствовала в католичестве.

В IV веке нашей эры очень часто встречалось особое отношение к божественной сущности Девы Марии, которое вполне соответствует ее роли заступницы человека, например, у Евсевия Панфила, Афанасия Александрийского, Дидима Слепца и Григория Назианского (Богослова).[18] Если сначала такое отношение было продиктовано желанием придать величие божественности Воплощенного Слова, то впоследствии оно стало свидетельствовать о непосредственном почитании самой Девы Марии.

Здесь можно сослаться на первую проповедь Прокла Константинопольского, состоявшуюся около 430 года н. э., или проповедь Кирилла Александрийского на открытии Эфесского Собора в 431 году. В последнем случае оратор говорил о «Пресвятой Деве и Богородице» как о «непорочном дворце-сокровище девственности, духовном рае второго Адама; эта двойственная сущность возникла как сплав… и стала единой связью, соединяющей человека с Богом».[19]

В последнем случае Она превозносится как «мать и девственница […] которая прославляет Святую Троицу и поклоняется Ей, распятие Спасителя, которое вознеслось во славе, благодаря которому торжествуют Небеса, радуются ангелы, изгоняются бесы, преодолевается искушение и даже падшие грешники возносятся на самые Небеса».

После решения Эфесского Собора, который назвал Деву Марию Пресвятой Богородицей (Theotokos), ее культ стал распространяться как лесной пожар при порывах сильного ветра. В одном из своих законов император Юстиниан[20] упрочил ее святой статус в империи и в новом храме Святой Софии построил новый алтарь, на котором начертал Ее имя. Нарсес[21] часто смотрел в Ее направлении на поле битвы. На знамени императора Ираклия[22] был образ Пресвятой Богородицы. Преподобный Иоанн Дамаскин говорит о Ней как о Великой Госпоже, перед которой должны преклоняться все люди, верующие в Ее Сына. Петер Дамиани[23] считал Ее самой возвышенной, преклонялся перед ней, боготворил ее и наделял всеми небесными и земными силами, о которых до сих пор не забыло человечество. Короче говоря, общее поклонение Деве Марии постепенно превратилось в целую систему доктрин и религиозных практик.