Во многих племенах существует разделение между королем (или вождем), с одной стороны, и шаманом, с другой, то есть раскол между мирской и духовной властью. В средние века такая ситуация была характерна и для нашей цивилизации. Тогда шла жестокая борьба между духовенством (лат. sacerdotium) и верховной властью, то есть между церковью и государством. Обе силы претендовали на то, чтобы быть для тех, кто им подчинялся зримым символом, воплощающим божественный принцип. Другими словами, они стремились стать символом незримого (нем. unanschau-liche) архетипа Самости.

Представление о том, что старение короля является крайне нежелательным, можно встретить во всех странах и алхимическом символизме, о котором можно прочесть в книге Юнга. В первобытном обществе, когда из гарема начинали доходить слухи, что правитель стал импотентом, то принималось молчаливое решение его убить. Однако могли быть и другие причины. Например, король становился слишком стар, чтобы выполнять некоторые обязанности, или срок его правления подходил к концу (т. е. он правил в течение 10 или 15 лет), что с неизбежностью влекло за собой идею жертвенной смерти.

В более развитых обществах, например в Древнем Египте, место такого обычая занял ритуал возрождения (символической смерти и воскрешения фараона), который исполнялся на празднике «Сед» (Scd). В некоторых странах существовал другой обычай — так называемый «карнавальный король», когда преступнику, приговоренному к смерти, разрешалось в течение грех дней жить как королю. Его и одевали, как короля, у него были все необходимые знаки отличия, он был выпущен из тюрьмы и мог приказывать все, что хотел. Ему принадлежали все женщины, вся лучшая пища и вообще все, что бы он ни пожелал. По прошествии этих трех дней его казнили. Существовали также и другие ритуалы, когда сама казнь приводилась в исполнение на кукле, которую «убивали» вместо настоящего короля. Во всех этих разнообразных традициях мы видим один и тот же мотив, а именно — необходимость обновления для короля через смерть и возрождения.

Вернемся к нашей гипотезе о том, что король является символом Самости. В этой связи возникает вопрос: почему же символом Самости служит именно возраст? Существуют ли какие-нибудь психические факторы, объясняющие это? Изучая сравнительную историю религии, вы непременно заметите следующую тенденцию: любой религиозный ритуал или догма со временем теряют свой первоначальный эмоциональный заряд, изнашиваются и превращаются в мертвую формулу. Они могут также приобретать и позитивные свойства сознания, такие как непрерывность, и тем не менее теряют свою иррациональную связь с ходом жизни и обнаруживают тенденцию к тому, чтобы стать простым механическим повторением. Это справедливо применительно ко всему, а не только по отношению к религиозным доктринам и политическим системам: даже вино выдыхается, если хранить его очень долго. И старый мир становится мертвым миром. Поэтому если мы хотим, чтобы наша сознательная жизнь избежала подобной участи, то необходимо ее постоянно обновлять посредством взаимодействия с психическими явлениями, протекающими в бессознательном. Король, являясь центральным и доминирующим символом в содержаниях коллективного бессознательного, как и следовало ожидать, нуждается в подобном обновлении в еще большей степени.

Таким образом, можно сказать, что символ Самости, в особенности, наталкивается на это общее затруднение, проистекающее из необходимости постоянного обновления как понимания, так и установившейся связи с жизнью. А главная угроза для него состоит в возможности превратиться в мертвую формулу — систему или доктрину, лишенную конкретного смысла, а потому сохранившую лишь свою внешнюю форму. В этом смысле можно сказать, что стареющий король олицетворяет собой доминирующее содержание коллективного сознания, служа опорой как политической, так и религиозной доктринам, выражающим интересы определенной социальной группы. На Востоке для большинства слоев населения содержание коллективного сознания находит свое выражение в образе Будды; для нас же его олицетворением и поныне является Христос, которого называют «Царь царей».

Вернемся вновь к нашей сказке: по всей видимости, в этой истории у короля нет жены (а если и есть, то по ходу действия она ни разу не появляется). Какое же значение имеет образ королевы? Если король — это символическое воплощение центрального и главенствующего содержания коллективного сознания, тогда королеву необходимо рассматривать как сопутствующий женский элемент, а именно эмоции, чувства, то есть иррациональное дополнение к доминирующему содержанию. Считается, что любой цивилизации присуще свое мировоззрение (Weltanschauung), в центре которого находится образ Бога, господствующего и определяющего соответствующий стиль поведения и жизни в целом. Кроме того, в обществе это относится к стилю проявлений чувства любви (Eros-style), что непосредственно влияет на отношение людей друг к другу. С образом королевы, которая сопровождает короля, будут связаны особенности эмоциональной атмосферы в обществе. Например, в Средние века правивший король был воплощением готической идеи Христа, а олицетворением Эроса выступала Дева Мария (подтверждение чему можно найти, например, в поэзии трубадуров), Царица Небесная по отношению к Царю — Христу. Дева Мария давала образец женского поведения, она олицетворяла образ анимы как для мужчин, так и для женщин. В католических странах женщины по-прежнему стремятся соответствовать данному образцу; а мужчины пытаются лучше осознать особенности собственной анимы, чтобы приспособиться к подобному стилю эротического поведения (и стилю межличностных взаимоотношений вообще).

Таким образом, существует тесная взаимосвязь между образами короля и королевы, иными словами, между принципом Логоса (преобладающим во многих цивилизациях и коллективных установках) и эротическим стилем, который сопровождает его в специфической форме. Отсутствие королевы в сказке означает и отсутствие указанного аспекта, а следовательно, наш король лишен способности производить потомство, ведь без королевы у него уже не может быть детей. По всей видимости, в сказке должно быть предпринято что-то в этом направлении, так как в доминирующей коллективной установке отсутствует принцип Эроса, другими словами, отсутствует связь с бессознательным, а именно — иррациональным и женским. Такая ситуация может быть охарактеризована как положение, при котором коллективное сознание превращается в застывшие и окаменевшие доктрины или формулы.